Город постепенно тонул в сгущающемся мраке, а улицы оказались пустынными. Сколько сейчас времени? Насколько поздняя ночь? Неуверенный бой часов возвестил, что сейчас час ночи. Коричневые листья, смешанные с дорожной пылью хрустели под ногами, а стук каблуков эхом катился вдоль одиноких тротуаров. Желтый свет фонарей ещё больше углублял ощущение тревожной тишины.
Театр с белой вывеской выглядел в такой час призрачно и пугающе. Эш поежилась, когда услышала, как громко щелкнул повернувшийся в замке ключ, окончательно поставив точку в очередном трудном дне. Она вытащила ключ и тут же отправила его на дно сумочки. В который раз она посмотрела в телефон, где светилось расстраивающее сообщение, полученное двадцать минут назад: «Эш, милая, как у тебя дела?». Эш не желала прямо сейчас отвечать на это сообщение. Джонни как будто знал, находясь в Вирджинии, что она досидится в театре опять допоздна.
Конечно, это была лишь случайность, и, не могущий заснуть Джонни отправил это сообщение с расчетом того, что Эш ответит на него утром, так как он всегда стоял на беззвучном по ночам. Джонни, небось, опять приснился плохой сон.
Эш нахмурилась перспективе добираться среди ночи до своего дома совершенно одна, в городе, где мрачные тени даже днём следят за тобой в темных закоулках. Театр был лучшим местом, чтобы скрасить одиночество, но сейчас и он выглядел так, будто и в нем таилась некая опасность и беззащитность. Позвонить было некому — разумеется, все знакомые давным-давно спали. Последний автобус уехал час назад.
Эш вышла к дороге, на ходу набирая номер такси. Без Джонни ощущалась отчаянная беспомощность. Глупое чувство зависимости, родившиеся в мрачной ночи, хотя раньше — ненамного раньше, она любила ночь, темноту, и даже некое гордое одиночество. Возможно, дело привычки — мы все быстро привыкаем к хорошему, в том числе и к проводам любимым, а возможно, что-то совершенно другое, родившееся в страхе, от осознания того, даже самые крепкие здания могут разрушиться, как башня из кубиков.
Поэтому пальцы немного дрожали, нажимая на не те цифры.
Отвлеклась Эш услышав шум колёс, такой громкий в тишине. Оторвавшись от телефона, Эш вытянула шею, заинтересованная, кто бы это мог быть — какой одиночка. С другой стороны, это мог быть очередной ночной всадник и держаться от него надо бы подальше.
Фары дорогой машины ослепили её, заставив сощуриться. Она услышала, что машина остановилась прямо возле неё, и сердце неприятно екнуло.
— Ты одна, — это был не вопрос, а утверждение.
Эш сразу узнала красный Ламборджини, и досадно вернулась к телефону. Но пристальный взгляд маленьких чёрных, как у мыши, глаз не давал ей сосредоточиться на набирании номера.
— Что тебе нужно, Майк? — спросила она, стараясь, чтобы её голос звучал как можно тверже и одарила его самым холодным взглядом, на который была способна.
— Ничего. Я думаю, это я должен задавать этот вопрос.
Эш хмыкнула.
— Мне ничего не нужно, — ответила она и сделала вид, что вновь занята с номером.
— Я не уеду, пока ты не сядешь в машину, — услышала она неожиданный ответ и едва не поперхнулась воздухом.
— Да что ты себе возомнил? Думаешь, я действительно сяду в машину к
тебе?
— Я разве выгляжу преступником? — он был воплощением самого спокойствия.
И выглядел если как преступник, то годов пятидесятых, укравший машину времени, невесть что забывший в суетливом двадцать первом веке. И в Ламборджини он выглядел нелепо и неестественно.
— А разве ты и не есть он? — Эш удивилась собственному быстрому ответу.
— Раз ты так хорошо меня знаешь, то тебе нечего бояться.
Эш и не боялась, ни капли. Его даже стыдно было бояться. Речь шла не о доверии. Дело было гораздо в более глубоких мыслях.
— Откуда такая тяга к добродетели? — спросила она, подойдя и заглянув в машину через опущенное окно.
— Очень поздно, — был его ответ.
— Я ведь могу вызвать такси, — она помахала телефоном в подтверждение.
— Зачем платить деньги, когда можно попасть домой бесплатно?
Аргумент был сильным. Ручка дверей щелкнула и дверь открылась, приветливо приглашая на пассажирское переднее сиденье. Эш, чуть-чуть поколебавшись, всё-таки села в машину и громко захлопнула дверь.
— Поркупине Стрит 25, — свой адрес она произнесла равнодушно, на автомате.
Машина двинулась резко и быстро, будто желая поскорее слиться с темнотой бордовой точкой. Дорога, освещаемая в темноте фарами и слабыми фонарями, казалась бесконечной, гигантской ленточкой вертелась на поворотах, как живая.
Эш старалась не смотреть в сторону Майка. С безразличием она глядела на дорогу —в темноте, любое дерево выглядело зловещим силуэтом. На дороге они были одни — можно было нажать на газ, и ехать так быстро, как пожелаешь. Майк не делал этого. Его взгляд был устремлён на дорогу, но Эш чувствовала, как он то и дело бросает на неё взгляды, изучая её. Не выдержав, она обернулась и посмотрела на него озадаченно приподняв бровь. Его чёрные волосы, аккуратно постриженные, слишком старомодный для его возраста костюм, низкий рост и пронзительные глазки делали его похожим на человека из плохо сколоченного сна, персонажа-чудака из серьезного романа. Рядом с ним, она выглядела слишком обыкновенной. Она недавно постриглась, на ней надеты джинсы и кожаная куртка. Но на неё оборачивалась — из-за фигуры, красоты, гитары. Может, пока ещё небольшой известности. На него же никто не обращал внимания, лишь на пару секунд — из-за шляпы и костюма. Эш думала, как же человек, кричащий всем своим видом, поведением, вкусом — «Обернитесь же! Посмотрите на меня!» в итоге оказывался забытым всеми, вечно незаметным невидимкой. Скромность — это было совсем не про него, но внимания он получал мало. Лишь на пару дней он мог занять внимание недоброжелателей, и в итоге они получали своё — его повержение.
«Почему ты всегда рисуешься? Я не люблю таких мужчин. Фальшивка».
— Я достал машину не ради себя.
Эш покраснела и мигом отвернулась — она сказала про него вслух. Стыд не проходил, давил на сердце.
— Прости, — пробормотала она.
— Мне лучше знать, что обо мне думают. Лучше говорить в лицо. Слова — не удар, их можно забыть.
— Я всю жизнь думала, что слова напротив, приносят порой больше боли, чем удар, — ответила она, не оборачиваясь.
— Если это так, то меня уже нет на свете. Как и всех вас.
— Тебя никто не воспринимает серьезно. Ты редко говоришь что-то хорошее.
— Ведь его нет.
— Для тебя.
Эш коротко рассмеялась и снова обернулась, чтобы увидеть его лицо.
— Зачем ты решил меня подвезти? — спросила она.
Но Майк не ответил.
— Ты же всех ненавидишь, — продолжила Эш.
Она злилась.
Но Майк продолжал молчать. Эш начала терять терпение.
— Ну же, ответь что-нибудь. Ты это умеешь.
— Я никогда не говорил, что я кого-то ненавижу.
Эш вздохнула.
— Что ты делал на улице? В такой поздний час? — спросила она.
— Зачем тебе знать?
— Мне интересно.
Майк подавил заметный вздох и посмотрел в сторону. Его руки сжали руль, лицо же оставалось неподвижным.
— Мне снились плохие сны, — ответил он.
— Насколько плохие?
— Ужасно. Кошмары.
— Мне тоже они снятся, — Эш вздохнула и откинула голову назад, — Слишком часто. Я даже не хочу спать. Это ад.
— А потом я проснулся, — его голос впервые показался успокаивающим в такой тишине, — И сон как будто не прошел. Понимаешь?
— Ты хочешь сказать, что ты живешь в кошмаре?
— Я не люблю быть сентиментальным.
— Ты же любишь джаз. Куда уже сентиментальней!
— Ещё я знал, что ты в театре. Хотел тебя увидеть.
— Зачем? — Эш подняла голову.
Майк хотел отмолчаться, но не мог. Но он сильно боялся признать, насколько он слаб.
Эш привстала и аккуратно отодвинула рукав пиджака Майка. Тот бросил на неё взгляд, но позволил. Возле швов на венах отвратительно выглядели свежие царапины.
— Опять? — произнесла Эш.
Она поняла сразу.
Майк на секунду закрыл глаза.
— Как на этот раз? — спросила Эш.
— Мост.
— Понятно. Почему ты не позвонил Мине или мистеру Муну?
— Тебе это более знакомо. Особенно в последнее время.
— Я просто скучаю по Джонни. И он скоро приедет, всё прекратиться.
— Я тоже раньше искал оправдания и причины.
— Почему ты не пойдёшь в больницу? — в голосе Эш чувствовалось напряжение.
Майк вздохнул.
— Когда-нибудь пойду.
— «Когда-нибудь» — это когда кто-то тебе сам вызовет?
— Возможно.
«Ты просто ищешь друзей. Чувствуешь вину».
Дабы прервать тишину, Майк включил радио. Эш вздрогнула, услышав вдруг собственный голос из него.
Я волнуюсь, что я взрослею,
Что челка уже лезет на глаза.
Я волнуюсь, что забуду ключи от машины,
Что скажу опять что-то не так.
— Ты же не любишь мою группу! — не могла Эш поверить ушам.
— Это просто радио.
— Не ври.
— Я люблю хорошую музыку.
Эш отвернулась, чтобы скрыть улыбку радости, вдруг захватившей её полностью. Это было не специально. Майк насвистывал эту мелодию ещё давно, когда Эш и Джонни её только записали, но Эш думала, что это лишь из-за того, что они её часто репетировали в театре.
— Твои сценарии становятся все грустнее. Теперь я знаю, почему. Я думала, все прекратилось, — произнесла она.
— Это не прекращается сразу.
— Что же случилось в твоей жизни?
— Слишком многое. Порой я даже завидую твоему прошлому.
— Ты его не знаешь.
— По-любому оно было лучше.
Эш окинула машину взглядом. Красивая, неужели у Майка такой вкус? Сколько же она стоит? Её внимание привлекла книжка, выглядывающая из приоткрытого бардачка. Заинтересованная, Эш достала её.
— «Великий Гэтсби»? — удивилась она.
— Перечитываю, — коротко ответил Майк.
— Целиком в твоём вкусе. Эпоха джаза и всё такое.
— И старые фильмы.
— Это тоже. Какой твой любимый?
— «Завтрак у Тиффани».
— И почему я не удивлена? У меня он есть.
Пессимистично, если подумать,
Но сон никогда не придёт так просто
У нас всегда будут плохие сны.
— Это кавер, — произнесла Эш.
— Я знаю.
Живая дорога-ленточка постепенно начала сужаться.
«Отвратительно быть взрослым, — подумала Эш, — Всё становится слишком мрачным. И все — слишком сложными».
— Как давно ты не пел?
— Я потерял счет.
— Тогда ты заслуживаешь песни.
Последний припев два раза они запели вместе. Они пели его, смеясь, глупо танцуя, а фонарей становилось всё больше. Впервые Эш захотелось обнять Майка, не то из жалости, не то из-за внезапного прилива теплоты, но это желание было совсем диким. Но она не выдержала, и всё же прикоснулась к его плечу.
— Добро пожаловать, — песня кончилась ровно в ту секунду, когда машина остановилась.
Эш вздохнула. Впервые в жизни, ей не захотелось оставлять Майка одного. Страх прошёл, как и недоброжелательность. Но теперь был страх за него, и страх оказаться одной.
Бросив в последний раз немного грустный взгляд на него, Эш вышла из автомобиля и побрела к дверям. Она секунд тридцать стояла, вертя в руках ключи. Ламборджини всё ещё была припаркована неподалёку.
Эш махнула на себя рукой и подошла к ней. Майк сидел, отрешенно глядя на дорогу. Эш постучала в окно и оно тут же опустилось.
— Идём, — сказала она, — Будем читать «Гэтсби» и смотреть «Тиффани». Если мы не хотим видеть плохие сны, лучше прогнать их как можно дальше.
