Perdonare se stessi

      Этот день можно б было назвать «сносным» по меркам француза, если бы не благотворительный концерт, при мыслях о котором он скривился в лице, как скривился бы от зубной боли. Понятно, что с его профессией публичных выступлений не избежать, но сейчас Флоран меньше всего хотел показываться на людях, еще меньше — отвечать на все их вопросы касающиеся случившегося. И так последний такой разговор обошелся назойливому журналисту разбитым носом.       -Ты должен Флоран, — настойчиво повторяла Маэва в трубку телефона, -Ты же понимаешь, что. — не дал ей закончить француз, швыряя телефон в угол комнаты и хватаясь пальцами за темные пряди волос, со всей силы оттягивая их, чтобы позволить физической боли хоть немного заглушить душевную. Должен. Он постоянно кому-то должен. А кто-нибудь подумал о том, как это «должен» перемалывало его подобно мясорубке изнутри? Мелин была единственной из труппы, с кем француз продолжал держать связь после случившейся трагедии. Но сейчас стало ясно.       Ее отпустило       Солаль, Марс, Диан, Мерван. Все смирились, продолжая работать и, что самое главное, жить дальше. А вот у Флорана жить не получается. Как бы он сам этого не хотел, не выходит и все.       Заставив подняться себя с кровати и даже не проверив состояние сотового на его работоспособность, Флоран прошел на кухню, попутно ставя на плиту не помытую после предыдущей варки турку, заливая несколько ложек молотого зерна кофе водой. Следом — первая сигарета за это, испорченное новостью о предстоящем выходе в свет, утро. Эти привычные действия, пожалуй, единственное, что осталось от прежнего Флорана Мота. В остальном добродушный и жизнерадостный француз сдал, став замкнутым и озлобленным мужчиной. Тут можно было опустить шутку о том, что сейчас он ничуть не отличается от персонажа, что принес ему мировую славу, но тогда такой шутник не досчитался бы пары зубов как минимум.       Еще от прошлого у мужчины осталась любовь к музыке. Он честно продолжил работу над прерванным альбомом, но по его выходу категорично отказался от предложения о гастролях, угрожая Дову тем, что вытащи он его на свет, и это станет последним альбомом Флорана Мота. Тот сдался, решив, что если убьет во Флоране желание работать, то убьет его самого. А ведь у француза были поклонники. Они любили его, прощали все те сказанные грубости, закрыли глаза на инцидент с дракой в прямом эфире, когда мужчину задели за живое. Они верили, что Флорану нужна их любовь, а Аттья верил, что их любовь поможет музыканту сдвинуться с «мертвой» точки.       Отвернувшись от плиты и поднеся все еще дрожащими пальцами сигарету к губам Флоран, сделав очередную затяжку, бросил взгляд на вид из окна, за которым просыпался Париж. Из-за мучавших его кошмаров мужчина не мог вспомнить, когда в последний раз он мог спокойно поспать без употребления снотворных, которые не влекли за отдыхом никаких сновидений. Зато мог болезненно вспомнить нескладную фигуру на подоконнике с молескином в руках, для которой виды на парк и протекающую вдали Сену были бесподобны.       -Рассветы тут особенно потрясающи, — вспомнил Флоран слова итальянца, когда он впервые застал его за набросками ранним утром, -Цвета. Ты обращал внимание на градиент рассветного неба? На тона еще не проснувшейся природы? Это прекрасно.       Тогда Флоран вынужден был с ним согласиться. Что именно он сказал ему, мужчина не мог вспомнить. Но память словно впечатала в подкорке головного мозга мысли, что пронеслись в голове француза в тот момент.       Прекрасны были не виды. Прекрасен был сам итальянец.       -Жаль что этот парк решили застроить, — донеслось из-за спины Флорана, заставив его сильнее зажать фильтр сигареты меж зубов, -Теперь Сена будет видна не так хорошо как раньше.       -Сколько раз я должен повторить тебе, чтобы ты не приходил сюда? — хрипло поинтересовался Флоран, кинув косой взгляд на Микеле, что «оккупировал» с ногами выжившую после вчерашнего срыва табуретку и задумчиво рассматривал расцарапанный паркет.       -Столько же, сколько я говорю тебе о том, что не стоит оставлять кофе на плите без присмотра, — ответил Локонте, заслышав характерное шипение «сбежавшего» напитка и последующий за ним отборный французский мат, -Ну вот опять, — слабо улыбнулся итальянец, подняв взгляд на Флорана и безучастно наблюдая за тем, как француз спешно тушит окурок, с грохотом отставляет турку в сторону и хватается за тряпку, -Наверное, мне стоит просто смириться с этим.       -Замолчи, — рявкнул француз, резко разворачиваясь и швыряя грязную тряпку в лицо итальянца, который в последний момент успел избежать «снаряда», пущенного меткой рукой. Флоран ожидал этого уклонения. У Микеле всегда была хорошая реакция. Но не тогда, когда это было нужно.       -Каждое. — - повернувшись спиной к Локонте продолжил француз, гремя в шкафу посудой в поисках хоть одной чистой кружки, -Гребаное. — неужели он разбил свою любимую когда у него случился приступ? Она ведь не использовалась по своему назначению, просто была отрадой для глаз, -Утро. — выдохнул Флоран, выливая в найденную остатки кофе и бросая уже ненужную ему турку в раковину, заставив итальянца вздрогнуть от противного звона металла с немытой посудой, -Каждое, черт возьми, за все это время я прошу тебя убраться из моего дома. Но ты возвращаешься. Снова и снова. Неужели ты так ничего не понял?       -Флоран, — тихо произнес Локонте, нервно заерзав на стуле, но тот не дал ему договорить:       -Заткнись. Просто, блять, заткнись и сделай то, о чем я тебя прошу! Послушно замолчав, итальянец слез с табурета и проследив за французом, чьи пальцы до белых костяшек сжимали столешницу, подошел к окну, разглядывая масштабы стройки. Кажется, на месте парка должен быть теперь жилой комплекс.       -Ты же знаешь что я не смогу этого сделать, — прервал Локонте гнетущую тишину, зацепившись взглядом за случайного прохожего что пересекал проезжую часть, -Как бы сам не хотел, не смогу.       -Что же тебя удерживает? — хрипло спросил француз.       -Ты. — просто ответил итальянец, подавив едкую усмешку на губах. Это наверняка прозвучало смешно. Человек, что пытается выгнать, удерживает. Каламбур.       -Удерживаю? Я?! — вконец разозлился француз, -Да ладно, разве похоже что я тебя удерживаю? Да я избавиться от тебя не могу! — воскликнул мужчина, сжимая мертвой хваткой попавшийся ему под руку предмет, -Вали! Я тебя не держу! Прекрати уже заявляться ко мне домой, как ни в чем не бывало! Уйди из моей жизни! Прекрати уже постоянно быть в моей голове, чертов Локонте! — раненным зверем взревел Флоран, запуская им в Микеле и в последнюю секунду понимая по брызгам темных капель, чем именно он швырнул в итальянца.       Вздрогнув, когда кружка разбилась прямо перед его лицом, оставив трещины на пластиковом окне, Микеле попытался подхватить с подоконника один из осколков, но за этой невозможностью лишь внимательно изучил его взглядом, узнавая знакомые росчерки синей краски. Забавно — ведь именно он подарил кружку французу, решив, что изображение неба Ван Гога, их любимого художника, придется Флорану по вкусу. Причем изображение было не заказное — Локонте сам украсил кружку. Пусть и в своей манере, но ничем не хуже оригинала.       -Наверное, это было бы чертовски больно, — предположил Микеле, впервые обрадовавшись своей бестелесной оболочке. Ему в тот день сполна хватило боли, даже на ментальном уровне итальянец продолжал ее ощущать. Кажется странным то, что сейчас он здесь и отчетливо все помнит. Помнит бытовую ссору между ними, кажется, из-за беспорядка со стороны Микеле, помнит, как выкупил последний билет перед самым началом представления их любимой группы и злорадствовал над тем, что Флоран искусает собственные локти, когда узнает, где провел остаток вечера итальянец. Помнил толпы народа, поднявшуюся панику, когда раздались первые выстрелы, мужчину впереди, одетого для театра слишком тепло…       Услышав сдавленный всхлип, Локонте зажмурился, не желая видеть в поверхности стекла сгорбленного француза, что осел на пол и кусал собственные губы, стараясь не завыть в голос. Он помнил реакцию Флорана, когда Микеле снова появился в этой квартире. Помнил, как рыдая умолял француза остановиться и найти силы жить дальше. Помнил, как был благодарен Маэве, когда она, словно чувствуя беду, решила навестить француза, тем самым не дав ему умереть от передозировки снотворным, что прописал ему психотерапевт, когда Флоран начал просыпаться по ночам в холодном поту и словно мантру повторять его имя.       -Ты просишь меня уйти, но ты не хочешь этого, — сдавленно произнес Локонте, чувствуя в горле ком, хотя, черт возьми, как он может сейчас что-то вообще чувствовать? –А все из-за того что ты винишь себя в произошедшем.       Развернувшись, итальянец присел перед Флораном на корточки, с болью отмечая, как он похудел. Сломленный, закрытый ото всех, но не от собственных мыслей. Хотелось поддержать его, обнять, попытаться в очередной раз убедить его в том, что он ни в чем не виноват. Что его агрессия, его желание выгнать Микеле прочь — страх за всю ту боль, что Флоран причиняет ему лишь одним своим видом. Он понимает, что Локонте больно видеть его таким. Но иначе не может.       -Я не могу, — шмыгнул носом француз, обнимая колени руками и пряча мокрое от слез лицо в сгибе локтя, -Я, прости меня Мике, я…       -Тихо, — еле слышно прервал его итальянец, -Ты сильный Фло. Ты всегда был сильным. Ты сможешь прекратить все это дерьмо раз и навсегда и ты это знаешь. Не нужно считать это предательством, — прошептал Локонте, едва касаясь губами вздрагивающей от всхлипов темной макушки, -Попытайся. Хотя бы ради меня. Считай, что тем самым ты сможешь добиться моего прощения, — с дрожью в голосе добавил итальянец, боясь, что от подобных слов Флорану станет куда хуже чем сейчас и заслышав утробный вой, зажмурился. Больно. Чертовски больно.       -Господи, Флоран! — выдохнула вошедшая в кухню Маэва, бросаясь к мужчине и обнимая того за плечи, отчего Микеле отступил назад и позавидовал девушке черной завистью. Ей то ничего не стоит прикоснуться к французу, -Прости меня пожалуйста, я такая дура. Хочешь, я поговорю с ребятами и Довом и мы отменим этот чертов концерт?       С трудом подняв голову, Флоран поймал на себе взгляд итальянца и закусил губу. Когда в последний раз они смотрели друг другу прямо в глаза? Сколько раз он специально отводил взгляд или отворачивался от Локонте, на что тот принял это как должное и подхватил эту негласную игру. Но не сейчас, когда все стало предельно ясно, стоило лишь посмотреть прямо на погибшего.       -Призраков не существует Флоран, — покачала головой девушка, когда мужчина рассказал ей о том, как на следующее утро после похорон застал Микеле на кухне. –Этого просто не может быть. Да и если ты прав, то почему сидя у тебя дома, а не вижу его?       Потому что именно я не отпускаю тебя.       -Не стоит, я пойду, — кивнул француз, не отрывая взгляда от глаз итальянца.       Я не хочу тебя забывать.       -Ты уверен? — спросила Маэва, вытирая со скул Флорана соленую влагу, -Мы и правда можем отменить…       Но не хочу мучать тебя еще сильнее.       -Мике бы хотел этого, — выдохнул француз, слабо улыбнувшись Локонте, на что в ответ получил не менее уставшую улыбку, -Да. Я уверен, что он бы разозлился, если бы я проигнорировал этот концерт. Ведь он был там.       Прости меня за мой эгоизм.       -Думаю, ты прав, — кивнула девушка, помогая французу встать на ноги, -Я сообщу Дову о твоем решении, а после мы займемся тобой. Микеле… Он бы вряд ли хотел, чтобы ты вышел в таком виде на сцену.       И -Я люблю тебя, — тихо произнес Локонте, прежде чем его очертания начали мутнеть прямо на глазах Флорана. Или это все из-за выступивших слез?       Прощай.

***

      -На прошлой неделе жителям Парижа вновь предоставили возможность посещать Батаклан, и Вам, как и Вашим коллегам по труппе выпала возможность участвовать в благотворительном концерте, что был посвящен трагедии, которую Франция никогда не забудет, — произнес журналист, с осторожностью поглядывая на музыканта. Представители прессы до сих пор чурались выходить на контакт с Флораном Мотом после того, как он избил одного из журналистов, стоило ему заикнуться о Микеланджело Локонте, что погиб в тот злополучный вечер, -Вы можете что-то сказать на эту тему. Неважно, будет ли это прошедшее выступление или…       -Я знаю, что именно вы хотите узнать, — холодно отрезал француз, сжимая подлокотники кресла пальцами, заставив журналиста громко сглотнуть от накатившей паники. Все-таки задел. И задел сильно.       -В тот вечер я был у театра. Я и Мике очень любим группу что выступала там тогда. Я по некоторым причинам не мог присоединиться к нему, но думал, что было бы здорово, если после концерта мы вместе подкараулим музыкантов у черного входа и будем клянчить у них автографы, подобно подросткам.       Замолчав на мгновение, словно собираясь с мыслями, мужчина продолжил свою речь:       -То, что я видел, было действительно страшно. Вам приходилось видеть рыдающих над телом ребенка родителей? Или сдерживать себя чтобы не броситься внутрь, чтобы вытащить из того ада что творился внутри театра друга? Любимого человека? — выдохнул француз, вновь позволив себе небольшую паузу, -Я видел. Я разделял всю ту боль. И я надеялся. До последнего.       Журналист потупил взгляд. Он понимал, что подобный вопрос стоило убрать из подсунутого ему коллегами списка, однако что-то подсказывало ему, что Флоран сможет ответить. И он действительно говорил, заставляя журналиста восхититься им.       -Выступая на сцене я подумал, какие бы слова сказал Мике. Он бы сказал просто и коротко: мы должны жить дальше. Не забывать тех, кого нет рядом с нами. Не винить себя, что нас не было рядом в тот момент. Просто жить и двигаться вперед. Иначе никак.       Посмотрев куда-то за спину собеседника и улыбнувшись чему-то своему, что было известно только ему одному, Флоран взглянул на затаившего дыхание журналиста, заставив того встрепенуться.       -А что сказали Вы сами? — спросил он, досадуя, что не догадался узнать об этом заранее.       -Что сказал я? Ну, можно сказать что я украл его речь, — слабо улыбнулся Флоран, вновь посмотрев в сторону. Он отпустил его. Итальянец больше не появлялся после того случая. И как бы не было тяжело от той мысли что Микеле больше никогда не заворчит на него по поводу сбежавшего кофе, Флоран смирился с произошедшим. И глядя куда-то за плечо собеседника, не фокусируя взгляда, он в очередной раз повторил ранее брошенную журналисту фразу:       Не винить себя.       Продолжать жить.       Позволив себя простить за совершенные ошибки