Ублюдок

— Господи, пожалуйста, не показывайте его мне! Уберите! — кричу я, зажмурившись. Крик малыша был таким звонким. Даже когда закрыла уши, его крики отдавались эхом в черепной коробке. Невыносимо, уберите его скорее, уберите! — Успокойся дорогуша, все хорошо, — говорит мне акушер. А заморыш даже не думает останавливаться. Крики мелкого взывают к моим инстинктам. Хитро. Очень хитро, механизм, оттачиваемый миллионами лет эволюции. Обливаясь потом, дрожащими руками, я изо всех вдавливаю уши в голову. Не показывайте его мне, иначе я не знаю, что я с ним сделаю. Не говорите его пол! Не говорите его вес! Тут чертов акушер, выдает: — Вау, ну и здоровенный же пацан. — ААААА, ах ты тварь! **** Овсяная каша. Краеугольный камень здорового образа жизни. Ну и дрянь. Мало того, что в столовой роддома подают неупотребимое дерьмо, так еще и все здесь пропахло формалином. Меня окружают роженицы. На повестке дня единственная тема. Пиздюки. Столовая небольшая, а мамаш хоть отбавляй. Поэтому мне приходится выслушивать их, поддакивать, кивать и так далее. Для них я такая же «счастливая женщина». Слева от меня сидит бывалая маман, кажется, этот задохлик у нее третий. Напротив нас сидят такие же как я, первороженицы, внимательно слушая советы «Бывалой». Я максимально абстрагирована от трепа этих коров. Думаю лишь о том, что скоро вернусь на работу. Смогу наконец-то покурить, не прячась, жрать любую хрень и спать на животе. О да! Мелкий. Он точно будет в порядке. Его чертов папаша красивый, да и я ничего. Значит и заморыш будет приличным. Его быстро заберут. По статистике, новорожденных забирают чаще, чем больших. Скорее всего, попадешь в классическую семью: отец и мать, словно выписанные из сериалов ситкомов. Потом пубертатный период. Узнаешь, что ты приемный. Поноешь неделю. Потом родители обнимут тебя и скажут какую-нибудь клишированную фразу. Что-то типа: «Ты наш сын и других нам не нужно!». Все заплачут. Титры. Господи, просто не думай о нем. Уйди. Коровы тем временем начинают дико хохотать. Я тоже улыбаюсь. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста. Мама устроила мне бойкот. Тупая католичка. Ничего, повозмущается и успокоится. — Эй, ты чего зависла? Серьезно, ну не может она долго злиться на меня. — Эй, девочка, ты здесь? Это же моя жизнь, мать твою! — Милая, ты в порядке? Все это время пока я была в прострации, меня звала Бывалая маман. — А? Я в порядке, просто задумалась кое о чем. — Ой, не беспокойся, это послеродовой стресс. Мы вот с девчатами обсуждали имена малюток, а как вы своего назвали? Черт. Вот же назойливая корова. Имя. Какое бы имя придумать. Какое имя самое популярное? Не, это не подходит, у малыша должно быть оригинальное и красивое имя. Звучное и подходящее. Твою мать! Господи, о чем я думаю! Оно мне не надо, размякла тут. — Его зовут… **** Не знаю, почему, но я решила сходить в детское отделение. Ночью. Ночью роддом раздражает не так сильно. Роженицы спят, как и их выпердыши. Темный коридор, из окон видна бесконечность огней ночного города. Успокаивает. Я останавливаюсь, смотрю на огни, но вижу себя. Рыжие волосы разлохмаченные, не расчёсанные. Ярко выраженные скулы, изрядно же я похудела. Вот же мелкий ублюдок, все соки высосал. Иду дальше. Вот и детское отделение. Окно в детское отделение. Чтобы молодые пары таращились на своих малюток. Дети упакованы как сосиски, я смотрю на самую крупную сосиску из всех. Этот мой. Благо он расположен возле окна, так что я могу видеть его красное лицо. Ну и урод же ты. Сморщенное, словно гнилая слива, голова непропорционально огромная, по сравнению с телом. — Ахахах, я в тебе ошиблась, ты тот еще урод. И вот он открывает глаза. Огромные черные зрачки, белки еле видны. — Чего смотришь на меня? — говорю так, словно он меня поймет. А ублюдок тем временем даже не моргнет, спокоен, словно Будда. Щекам щекотно. Очаг вселенского умиротворения смотрит мне прямо в глаза. Зрачок настолько огромный, что я до мельчайших подробностей могу себя разглядеть. Черт, как же щекотно. — Опять твои штучки, я не куплюсь! Словно назло, ублюдок продолжает просто пялиться. — Думаешь, победишь, крысёнок? Черта с два, а даже если останешься, я тебе такой ад устрою! Ни один мускул на его лице не дрогнет, а я продолжаю плакать. — Хотя, знаешь, теперь ты мой, хрен ты от меня сбежишь к счастливой семье, я жду компенсацию за свои страдания, ясно?! И тут он дважды моргает, словно подтверждая мои слова. Умный. Весь в меня. — Теперь я твоя мама, понятно, ублюдок?! После этих слов он начинает громко и надрывисто реветь. Настолько громко, что просыпаются все упакованные сосиски. Теперь, ревет все детское отделение. — Ах ты мерзкий…