13 друзей Панси Паркинсон

О том, какая Панси Паркинсон шалава, можно было слагать легенды. Она могла соблазнить любого от семи до ста семидесяти, однако увлекалась исключительно нетривиальными случаями. Дикие мезальянсы и полное отсутствие здравого и не здравого смысла — да, это был ее конек. Если вы уверены, что даже представить не можете этого мужчину с кем-то вроде Панс — зовите мисс Паркинсон, и вы поймете, как глубоко заблуждались. Официальная молва полагала, что у нее было восемь любовников, особо просвещенные шепотом поговаривали, что девять или даже десять, и только он, Блейз, знал правду, ибо Панси всякий раз немилосердно ставила его в известность. Их было двенадцать. Она в шутку называла их своей дюжиной — Parkinson’s 12. На самом деле все вполне могло бы ограничиться благопристойным браком и титулом молодой леди Малфой, если бы не их с Драко совместная поездка во Францию в аккурат накануне свадьбы. Уже на второй день пребывания в Париже Панс угораздило познакомиться с Лораном Делакуром — двоюродным дядей небезызвестной Флер — и тут-то соплохвост и подкрался. Это был воистину поворотный момент истории: здравый смысл покинул Паркинсон стремительно и не обещая вернуться. Панси последовала его примеру и покинула офигевшего Малфоя почти так же, после чего полгода прошли, как в тумане. Как потом Панси поведала Блейзу за бутылочкой Огденского, на самом деле ей следовало бы провести с шевалье Делакуром всего одну ночь. После чего на утро вернуться в свой отель, лечь в шикарную постель и с удовольствием сказать себе «Avada Kedavra», направив палочку точно в висок. Но нет, Панс никогда не искала легких путей, поэтому свой шанс умереть самым счастливым человеком в мире она, разумеется, упустила. Собственно счастье длилось всего пять недель: champagne, chocolate, croissant, camembert и — увы — coup d’un soir*. Ну, хорошо, не одну, а на целых одиннадцать, в промежутке между которыми Панси спасалась насыщенной экскурсионной программой по клубам и барам Парижа, храня, впрочем, мсье Делакуру до флобберчервей нужную ему верность. Мсье Делакур жертву не оценил и по прошествии означенных пяти недель сообщил Панси, что они просто «de bons amis»**, после чего пять дней ушли на слезы по разбитому счастью и еще пять месяцев — на отчаянную попытку сбора его несимпатичных осколков. Наконец, спустя полгода изящная ножка мадмуазель Персефоны вновь ступила на английские мостовые — обутая в Christian Louboutin, обтянутая в тончайшие чулки и готовая вонзить шпильку в горло любому козлу, который попытается вновь разбить ей сердце. На память от мсье Делакура Панси остались лишь вечная любовь к Парижу, нервный тик от слов «ma Cherie», отличный раритетный кальвадос и пристрастие к зрелым мужчинам. Последние два обстоятельства, как оказалось впоследствии, были плохим сочетанием, но Панси — увы — узнала это только после того, как распила этот самый кальвадос напополам со своим бывшим без-пяти-минут-свекром. Люциус Малфой знал толк в удовольствиях и потому не смог отказаться от напитка, который был старше предлагавшей его женщины… А потом и от самой этой женщины. На счастье бедолаги Драко, история так и осталась втайне: единственной подружкой-душеприказчицей Панси был Блейз, а Блейз был нем, как Лонгботтом на экзаменах у покойного Снейпа. Возможно, причина этого крылась в том, что похождения Панс смотрелись до смешного гуманно на фоне впечатляющих подвигов сиятельной родительницы Забини — по крайней мере, любовники Панс оставались здоровы и живы, что едва ли можно было сказать о супругах Черной Вдовы. «Нет трупа — не о чем говорить», — усвоенное с детства подобное кредо избавляло Блейза от ощущения хранения страшной тайны, а Панс — от боязни за свою репутацию и, чего уж там, грешную плоть: Драко едва ли был способен на сочный Круциатус, а вот Люциус — более чем. Моральный Круциатус старший Малфой ей, впрочем, все-таки залепил, несмотря на все меры предосторожности. В качестве компенсации ущерба несчастной Панси досталось роскошное бриллиантовое колье и право не здороваться с обоими Малфоями до скончания жизни. Увы, подобные мелочи едва ли могли утешить бедную Панс, желающую выдрать себе сердце и нервы с корнями. Что бы Паркисон ни говорила потом Блейзу, а Люциус ей действительно нравился. Единственное, что смогло утешить Панси — это мысль, что Люциус бы удавился, если бы узнал, что его заменили… на Джорджа Уизли. Блейз, впрочем, хоть и не входил в почетную дюжину, тоже едва не удавился: — А что тебя, собственно, так напрягает, mon cher? Между прочим, Джордж — пока что единственный из моих мужчин, к которому у меня нет ни одной претензии. — Это пока, — глубокомысленно изрек Блейз, но жестоко ошибся. Джордж Уизли так и не вызвал у Панс ни одной претензии, как, впрочем, и она у него. Просто в один прекрасный день Джордж собрал чемоданы и уехал в Америку, оставив Панси роскошного рыжего кота Фредди и жабу Долорес. Долорес вскоре после этого зачахла и всплыла в аквариуме вверх животом, не перенеся жестокой разлуки и еще, вероятно, полного безразличия Панс к ее рациону. Вяло потыкав палочкой бездыханную Доллс, Панси собрала в охапку себя и кота и, справедливо сочтя, что надо бы сдать животинку в добрые руки, поехала в Нору… Где к своему удивлению нашла не сердобольную Молли, а напивающегося в сопли сурового Билла. Как оказалось, последний переживал тяжелую ссору с женой и временно съехал с «Ракушки». И поскольку Панси было что обсудить по теме «мэр’зкий ‘арактер пр’оклятых Делакур’ов», Паркинсон чуть-чуть задержалась в гостях. Чуть-чуть. Настолько, чтобы Фредди успел освоиться в Норе, а Билл — пополнить собой растущий список роковой слизеринки. Однако с Делакурами Биллу повезло все же больше, чем Панс, так что Флер в отличие от своего дядюшки все же пришла к мужу с повинной и заверениями в вечной любви, и новый роман Паркинсон закончился, едва начавшись. Но умудренная опытом Панси уже не расстраивалась. Как всякий истинный любитель шумных вечеринок знает, что четыре бокала огневиски — это уже много, а пять — неприлично мало, Панси быстро поняла, что ограничиваться Биллом Уизли просто смешно. В магическом мире было еще столько мужчин, потенциально способных к сексу, а у неё, Панс, — столько творческих, свежих идей! — В конце концов, а что мне терять? — резонно заметила будущая фаворитка раздела светских сплетен в «Ведьмополитене», перекидывая ногу на ногу на манер знаменитой у магглов Шэрон Стоун. — Воистину нечего, — не менее резонно, хоть и слегка заикаясь, ответил как всегда рациональный Забини, окинув в Панс критическим взглядом и отметив, что девственность, совесть, стыд и нижнее белье она уже потеряла. После такого бои на любовном фронте действительно не предвещали новых потерь — одни лишь приобретения в виде сомнительной репутации и ЗППП, но в конце концов, какое до этого было дело Забини? «Решительно никакого», — мысленно заметил самому себе Блейз, хотя вслух все же чисто по-дружески добавил: — Но будь осторожна. Панс всегда слушала лучшего друга, а потому из соображений осторожности пошла прямиком к Министру Магии. Ну, не трахается же с кем попало Министр? Кингсли действительно не спал с кем попало, а так же не ел с кем попало, не пил с кем попало и даже не говорил с кем попало. Столь крепкий орешек не мог оставить Панс равнодушной, так что она взялась за дело с пылом и жаром, достойными лучшего применения. Спустя месяц шокированный Кингсли Шеклболт поймал на руки так кстати упавшую в голодный обморок новенькую секретаршу Панси Паркинсон — вот она, начальственная забота в своем лучшем проявлении! — и началось. Пересудам в Министерстве не было конца. Даже в самых смелых своих мечтах Панс не могла представить столь ощутимых бенефитов от романа с министром: ее пропускали вне очереди в любых местах от лифта и министерской столовой до ателье Мадам Малкин, ей помогали во всем, стоило лишь страдальчески закатить глаза, ей делали скидки во всех заведениях магической Британии, включая и самые престижные, и самые захудалые, куда Панс наведывалась исключительно с целью проверки области действия своего «Премиум пакета». Все работало просто безукоризненно. Впрочем, сам Кингсли оказался персонажем довольно скучным — миссионерская позиция при включенном свете была пределом его эротических фантазий, так что когда Панси сменила его на великого Гарри Поттера, магический мир просто истек и изошелся от восторга, а сама Панси с удовольствием отметила, что кое-что помнит в знатном сексе. Поттер млел от ее минетов, Панс млела от его подарков и внимания публики — все были счастливы, кроме Джиневры Уизли и Министра Магии. Посему на память от Кингсли у Панс осталась запись в трудовой книжке об увольнении из Министерства, а от Гарри — шрам от летучемышиного сглаза. Но, Мерлин, кого волнуют такие мелочи? Панс стала звездой. Ей открылись двери всех знатных домов по всему миру, чем Паркинсон не преминула воспользоваться. — Панс, будь осторожна, я тебя прошу. Я, конечно, адвокат, но ты умеешь вляпываться так, что я впадаю в глубокий юридический ступор, — сетовал Блейз за очередным бокальчиком огневиски, но Панс только нежно гладила его по голове и успокоительно шептала: — Блейз, милый, я надеюсь, мне никогда не потребуются твои услуги. Блейз при этом стискивал зубы в голливудской улыбке и делал вид, что и в страшном сне боится увидеть, как Панс обращается к нему за хоть какой-то услугой. Предательски дергающийся член Забини при этом говорил об обратном и даже недвусмысленно обозначал размер гонорара за адвокатскую защиту, но Блейз всегда носил удлиненные пиджаки, и деловое предложение оставалось деликатно неозвученным. Так или иначе, но Панс оставалась в священном неведении, поэтому с Гарри Поттера с удовольствием переключилась на их общего с Блейзом друга Теодора Нотта. О Тео Блейз мог бы и не узнать, если бы не сам Нотт: — Ты просто не представляешь, что она вытворяет! — вдохвенно верещал счастливый и совершенно удовлетворенный Тео, размахивая бокалом Огденского в гостиной Блейза и пачкая бурыми пятнами его безупречно белый ковер. — Это ж просто до искр в глазах! — Ты уверен, что она не подливала тебе Амортенции? — скептически вопрошал Блейз, стараясь переменить позу так, чтобы его эрегированный член не мешал светско-дружеской беседе. — Панс на многое способна. — О, да! И ты даже не представляешь, на что! — восклицал восторженно Нотт, благодушно игнорируя скепсис Блейза и мрачное выражение его аристократической рожи. Все, что оставалось Блейзу — иронически фыркать и ждать очередной сдачи карт в колоде Персефоны Паркинсон. Та, впрочем, не заставила себя ждать: заполучив в подарок от Тео померанского шпица, Панс выставила Нотта к чертям собачьим и переключилась… На Оливера Вуда. Никто так и не смог отследить момент, в который Панси увлеклась квиддичем, однако Оливеру до этого, казалось, не было никакого дела: вовремя восклицая «О, мой герой!» Панси быстро стала завсегдатаем фанзоны «Пушек Педдл», а так же их же мужской раздевалки, душевой и постели их вратаря. Оливер был немногословен и не слишком романтичен, но свою «Молнию» Панс все-таки получила: — И на что она мне, ума не приложу? — восклицала Паркинсон, расхаживая взад и вперед перед Блейзом в одном бюстгалтере и розовых пижамных штанах, с бокалом шампанского в руках. — Тебе, случайно, не нужно, нет? А то мне не жалко. Блейз отрицательно качал головой и осторожно скользил по точеной фигуре Панс цепким взглядом, но увлеченная голкипером «Пушек» девушка едва ли замечала хоть что-то, кроме плакатов Вуда, которыми с некоторых пор были увешаны стены в ее гостиной. Впрочем, фанатская любовь таких, как она, редко бывает прочной, так что Панс вскоре внезапно перешла на наискучнейшего из наискучнейших Невилла Логботтома. Из всех ее ухажеров этого Блейз понимал меньше всего. Как это заикающееся чмо могло хоть чем-то привлечь его знойную стерву?! Но, как оказалось, у Панс был живейший интерес к гербологии, и Блейз мысленно воздал хвалу небу, что их декан — славный профессор Снейп — давно покоится на кладбище. Ибо Панс наверняка бы не прошла мимо, а этого ее романа Блейз точно бы не пережил. Впрочем, зная Панс, не пришлось бы удивляться ни ее роману с Альбусом Дамблдором, ни даже с Темным Лордом — но поскольку и эти двое были покойниками, эта чаша его, Блейза, к счастью, миновала. Впрочем, Панс и без того нашла, чем удивить его и дорогую общественность — ее вновь понесло в квиддич, но на этот раз она замахнулась на звезду мирового масштаба. Бедняга Виктор Крам краснел, бледнел и покрывался потом, но выигрывал матч за матчем, лишь бы его крошка Панс улыбалась. Панс при этом хлопала густыми ресницами из VIP-лож и со страниц спортивных газет, а также мысленно показывала язык Гермионе Грейнджер, но замуж за Крама отнюдь не спешила. — Что там делать, в этой Болгарии? Скука смертная, — вещала Панс, закинув ногу на ногу и сделав глоток отличного Бордо, сидя в красном кружевном пеньюаре напротив Блейза в своей личной гостиной. — Да и недвижимость там не особо в цене, правда, Блейз? — Совершенно верно, — кивал Блейз и нервно сглатывал, замечая тонкий шелк ее белья под пеньюаром и густую смолу длинных черных волос, но геройски молчал, не произнося ни словом больше. Панси удовлетворенно кивала и посылала воздушные поцелуи, от которых Блейз таял, как лимонный сорбет под июльским солнцем, но не предпринимала никаких решительных действий, так что Блейз совершенно смирился со статусом друга without benefits***. Если бы не последняя капля в виде Грегори Гойла. — Ты в своем уме, Панс? Ты вообще протирала глаза, когда на него смотрела? Очнись, этот все тот же тупой и страшный Грег, с которым ты училась в школе! Или у тебя жестокая кластерная амнезия?! — разорялся Блейз в своем кабинете, куда Панс наведалась с очередным чисто дружеским визитом. — Нет, я правда, старался понять всех из твоей дюжины, хотя некоторые из них мне дались с невероятным трудом, но Грег?! Господи, потрахайся с придорожным камнем — и то будет больше толку! — Блейз… — Что «Блейз»?! Я уже два года наблюдаю за твоей хаотичной половой жизнью, пытаясь найти в ней хоть крупицу здравого смысла… — Блейз… —… Надеясь, что хоть однажды, хотя бы ударившись лбом о дверной косяк, ты вспомнишь о том, что я тоже мужчина! — Блейз? — Что «Блейз»?! Я всю твою и свою жизнь Блейз! Тот самый Блейз, который вытащит тебя из любых передряг, отпоит Антипохмельным, накроет своей мантией, заплатит за тебя Шанпайку, притащит домой на своем горбу и уложит спать, а с утра поставит тебе завтрак и кофе, чтобы было не так паршиво! — Блейз… — И все, что я делаю, это выслушиваю все новые и новые рассказы о твоих ухажерах, о том, сколько раз они сделали тебе приятное, как именно, где и под какую музыку! — Блейз… — Нет уж, замолчи и послушай! Посмотри на меня Панс: я похож на импотента?! — Н-нет… — Панс нервно сглотнула, вжимаясь в кресло всем своим грешным тельцем. — Тогда какого хрена?! — Такого, что ты самый лучший… На несколько секунд в кабинете Забини воцарилась гробовая тишина. — Что, прости? — Я недостойна тебя, — Панс вжалась в кресло еще сильнее, всем своим существом желая сгинуть прямо сейчас раз и навсегда, чтобы не было так мучительно стыдно. — Прости. — Мерлин, Панс… — Блейз обессиленно опустил руки и присел на подлокотник кресла рядом с Паркинсон. — Ты правда думаешь, что я бы стал терпеть все твои выходки и похождения только из праздного любопытства? — Забини взял Панс за подбородок и развернул к себе, заставляя посмотреть себе в глаза. — Ты фантастическая, просто невообразимая шалава, Персефона Паркинсон, но я люблю тебя, и готов поклясться в этом кому угодно и на чем угодно. — Пока смерть не разлучит нас? — нежно произнесла Панс, улыбаясь совершенно счастливой и сумасшедшей улыбкой. — Да. Но я надеюсь, ты не брала на этот счет никаких уроков у моей belle maman? Говорят, что тринадцать — несчастливое число, чертова дюжина. Но Персефона Забини знает, что все это — досужие бредни тех, кто не понимает, что такое настоящие чувства. Какая, в конце концов, разница, под каким номером в твоем списке значится мужчина твоей мечты, если ты смогла-таки его наконец дождаться? _______ * coup d’un soir (фр.) — [секс] на одну ночь ** de bons amis (фр.) — хорошие друзья *** отсылка к выражению friends with benefits, что означает необременительный и ничего серьёзного не значащий секс «по дружбе»