Таис Афинская

В землянке было сыро и холодно. Пахло табаком, застарелым потом, портянками и кирзовыми сапогами. На столе, наспех сколоченном из плохо обструганных досок, тускло чадила керосинка. Тишину ночи разрывал громкий храп уставших после долгого похода солдат. Сергею не спалось. Он впервые попал на передовую и еще не был в настоящем бою. Он много где не был. Например, в Зоопарке. Год отучился в Москве, а в Зоопарк так и не сходил. Еще он ни разу не был на море. Почти перед самой войной мама написала, что отец получил путевки для всей семьи в санаторий им. Семашко в Геленджик, и после окончания Сергеем первого курса они поедут на море. Еще он так и не сходил с друзьями в поход. Константин Петрович, преподаватель истории, собрал неплохую команду из студентов разных курсов, и они всю зиму учились ставить палатки, разжигать костер и ориентироваться на местности. И Варю он так и не пригласил в кино. А ведь собирался… весь второй семестр собирался. И она явно ждала, когда Сергей ее позовет. Нет, не позвал, не смог! Подходил два раза, даже билеты покупал, но как только оказывался рядом, обязательно что-то ему мешало. И вовсе не в смущении было дело. Сергей прекрасно знал, что обладает привлекательной внешностью и нравится девушкам. Просто он сомневался, что Варя та самая… В его голове постоянно витал странный призрачный образ. Тонкий, воздушный и такой неземной. А Варя была вполне земной, хотя и красивой. Сергей еще немного покрутился на холодном полу землянки и, поднявшись, подошел к освещенному лампой столу. Он достал из-за пазухи свернутую трубочкой тетрадь в клеточку, огрызок карандаша, прикрыл глаза, вспоминая тот самый образ, и стал рисовать. Если бы не война, он бы учился уже на втором курсе художественной академии, и, возможно, в дальнейшем из него вышел бы хороший советский художник со звучным именем Сергей Нестеров. Он рисовал бы картины прекрасной советской жизни, с улыбающимися женщинами в красных платках и пухлыми розовощекими младенцами на руках. Возможно, он получил бы Сталинскую премию, и выставлялся в Домах художников по всему Советскому Союзу. Но сейчас он был просто солдатом, в пыльной, не по размеру широкой, гимнастерке и новых армейских штанах. Карандаш быстро забегал по листу, и в едва заметных бледно-голубых клеточках появился давно забытый образ. Тонкая, изящная девушка, в коротком хитоне, подпоясанном простой веревкой, высоко подняв руки вверх, кружилась в танце. Ее ножки были обвиты тонкими шнурками сандалий, голова была чуть запрокинута назад, а ее длинными темными волосами играл проказник-ветер. – Хороша баба, – услышал Сергей голос Василия, – твоя? – Нет, – мотнул головой Сергей. – Это Таис Афинская. – Таисья? А шо за фамилия у нее такая? Афинская… – Василий присел рядом с Сергеем и с жадностью прильнул ртом к покореженному алюминиевому чайнику. – Это греческая гетера, – объяснил Сергей, подвигая рисунок ближе к Василию. – Гитара? – Василий с интересом стал разглядывать девушку на рисунке. Сергей хотел было рассказать другу, кто такие гетеры, но понял, что простыми словами это очень трудно объяснить. – Они на многих музыкальных инструментах играли, – сказал он, – еще они хорошо танцевали и пели. – Артистка значит, – довольно улыбнулся Василий и вытер рукавом гимнастерки рыжие усы. – А вот титьки б ты ей поболее пририсовал. Артистка, а там и пощупать нечего. – Она не для пощупать, – обиделся Сергей, – она для души. – Для души титьки большими должны быть, – сделал вывод Василий, – ты видать ишо и титек-то не мял? – Не мял, – согласился Сергей, – но разве это главное, Вась? – Эх, Серега! Не понять мне вас, телигентов, – вздохнул Василий, достал из кармана кисет и ловко свернул самокрутку. – Вам все бы такое, этакое! Все мечтаете о разных гитарах. А жить-то када? Василий поднялся, пошарил по карманам в поисках спичек. Открыв было рот, чтобы спросить о них у Сергея, но, видимо вспомнив, что тот не курит, махнул на него рукой и, бросив еще раз взгляд на рисунок, пошел на улицу… После долгой и нудной езды в прожаренном весенним солнцем танке, привал был подарком. Колонна остановилась на опушке леса, и девушки вяло выползли из машин на воздух. – Командиров экипажей к гер майору в начало колонны! – гаркнул штабной офицер, проезжая по обочине. Грета спрыгнула на пыльную дорогу и с удовольствием потянулась. Она любила весну и природу. Тут все было как дома: тот же лес, раскинувшийся драконьей спиной вдоль поляны, и речка, серебристой змейкой уходящая к самому горизонту. И ярко-голубое небо, оттаявшее после долгой и холодной зимы. Грета отошла в сторонку и, усевшись под березкой, с удовольствием вытянула вперед длинные ноги. «Что я тут делаю?», – подумала она, вдыхая запах земли и свежей листвы, – «Кому и что я хочу доказать?» Когда объявили набор в первую женскую танковую дивизию, Грета Аргус тут же записалась добровольцем. Вечные нападки отца, который был недоволен выбором университета, и слезы матери, которую вечно расстраивала ругань дочери и мужа, изрядно надоели Грете. Это было еще до того, как она ушла на фронт. Сейчас она скучала… По отцу, который видел в ней не актрису, а врача. По маме и ее вкусным пирожкам, которые она готовила в выходные. По младшему брату Гюнтеру. По кошке Прыське. По дому… «Что я тут делаю?», – эта мысль впервые появилась в ее голове, когда учеников танковой военной школы Вермахта посадили в вагоны, но было уже поздно… Утро перед наступлением было суматошным. Сергею казалось, что кто-то пустил кинопленку в ускоренном режиме. Вот комвзвода стоит посередине землянки и подгоняет солдат. Вот они бегут по дороге, и в их вещмешках тяжело позвякивают миски с ложками. Окоп, пахнущий свежей землей и небо… чистое голубое небо над головами. – О чем задумался, боец? – спросил Сергея проходящий мимо комвзвода. – Он о бабах мечтает, – незло засмеялся Василий, любовно протирающий грязной ветошью автомат. – Не о том твои мысли, боец! – нахмурился командир. – Сейчас ты должен о Родине думать! Вот победим фашистов, вернешься домой, тогда о женщинах и помечтаешь. – А ишо лучше, помацкай им титьки! – засмеялся Василий, подмигнув комзвода. – И то верно, – ухмыльнулся тот и, пригнув голову, побежал дальше по траншее. Сергей не боялся предстоящего боя. Какой смысл бояться того, о чем не знаешь? Он боялся прыгать с парашютом, потому что во время единственного прыжка все время переживал, что парашют не раскроется. Он боялся зубных врачей, потому что один раз ему очень неудачно выдрали зуб. Сейчас он просто смотрел в голубое небо и ждал, когда все начнется… Грета задумчиво глядела через смотровую щель. Кроме пыли и впереди идущего танка ничего видно не было. – Смотри, Эмма! – громко сказала Мария, пытаясь перекричать гул движка. – Наша Грета снова о своем принце мечтает. – Почему о принце? – подняла на нее глаза Грета. – Потому что таких не бывает, – пожала плечами Мария. – Бывает, – нахмурилась Грета. – Главное, чтобы был романтиком. Чтобы посвящал мне стихи, или писал картины, или сочинял музыку. – Зачем тебе это? – удивленно вскинула тонкие брови Мария. – А как же без этого? В принципе, мне все равно, кем он будет: художником, поэтом или музыкантом. Главное, чтобы был романтиком и любил. А не лез сразу под юбку! – Ой, девочки! – томно вздохнула длинноносая Эмма, – а мне б кто сейчас под юбку слазил! Я бы только рада была… Бой начался неожиданно. Сначала издалека послышался ровный гул и на горизонте появились танки и пехота. Потом комвзвода поднялся во весь рост и, высоко вскинув руку с пистолетом, крикнул: – За Родину! За Сталина! Ура-а-а!!! – и побежал вперед. Сергей, перекинув на грудь автомат и придерживая рукой несколько гранат, висящих на ремне, тоже выскочил из окопа. Вокруг началась хаотичная стрельба. Сергей тоже начал стрелять, стараясь целиться в бегущие на него фигуры. Почву под ногами несколько раз здорово тряхануло, и Сергея с ног до головы осыпало землей. В воздухе свистели пули, люди вокруг что-то кричали. Громко гудели моторами и шелестели гусеницами танки. Страх так и не пришел. В душе была только какая-то щемящая тоска. Весь этот ад со рвущимися снарядами, свистом шрапнели и рваным рокотом автоматов сжимал сердце и не давал вдохнуть полной грудью. Возможно, это и был страх? А может, это просто адреналин так действовал? Снова взрыв, и мимо пролетело что-то большое, обдав Сергея чем-то липким и теплым. Тот инстинктивно вытер лицо и взглянул на руки. Они были черными, будто вымазанными копотью. Люди вокруг кричали и падали, а Сергей все бежал вперед, через черную пелену дыма, и стрелял. Как перед ним появился танк, он не понял. Сергей остановился в десятке метров от огромного черного чудовища и замер. – Гранату! Гранату кидай! – услышал он сквозь гул. Сергей быстро сорвал с пояса гранату и замахнулся… Грета ничего не видела ни через перископ, ни через смотровые щели и стреляла больше от страха. В танке стоял запах пороха и гари. При каждом залпе орудия уши закладывало и приходилось тяжело сглатывать, чтобы слух вернулся. – Огонь! – кричала Мария Эмме, кашляя от дыма. – Снарядов больше нет, – ответила ей Эмма. – Мы пустые. Теперь только пулеметы. – Грета, стреляй! – крикнула та подруге, но в этот момент перед их танком, как из-под земли, вырос человек. Он несколько секунд смотрел на машину. Потом сорвал с пояса гранату и поднял руку. – Грета, стреляй, он подорвет нас! – снова крикнула Мария и Грета выстрелила… Он не сразу понял, что в него попали. Боль обожгла грудь и замедлила дыхание. Земля покачнулась под ногами, но Сергей устоял. – Кидай гранату! Кидай! – услышал он за спиной чей-то крик. На мгновение Сергею показалось, что через узкую щель в корпусе танка на него смотрят чьи-то глаза, а еще через секунду боль вернулась, ударила со страшной силой и подогнула ему колени. Падая на утоптанную сотнями ног землю, Сергей из последних сил размахнулся и бросил гранату… Умирать было небольно. Просто замерли все звуки. Просто черноту прорезал яркий солнечный луч и чистое голубое небо стало падать вниз, накрывая собой тела юноши и девушки, лежащих на земле. А потом все кончилось. Кончились мечты… Кончилась, так и не успевшая начаться, жизнь…