скажи, что — "красивый"

— Юнги, скажи я толстый?, — Брюнет многозначительно окинул взглядом все свои 57 килограмм. — Ну, ты значительно выше меня. Джин мягкого подул на зеркальную поверхность шкафа. — И поэтому крупнее. Лёгким движением руки отсёк в параллельной вселенной размашистые плечи, прочертив пальцами две толстых линии. — Не загоняйся.— Шуга небрежно стёр все рисунки и вышел из комнаты. Дверь в ванную хлопнула и оттуда послышались редкие всхлипы. Мин одной ногой встаёт на весы. Даже не думая приставлять вторую. Стрелка с треском перевалила за «80». Юнги слёз на пол и стянул с себя боксеры. «57,3». Сегодня он без ужина ляжет спать. 300 грамм — непозволительная роскошь. Желудок призывно заурчал, как бы говоря «сегодня ты точно не уснёшь». К черту. — Я на студию! Джин больше не плачет. Лишь надрывисто смеётся. И в отсутствие донсенов думает. Отом, что глупо резать запястья, когда существуют артерии или старая добрая яремная вена. Что намного эффективнее. Он также знает, что умирать не круто. Слишком скучно. Больно и не приносит должного удовлетворения. Смерть — родная сестра жизни. За ней нет абсолютно ничего нового. Но и к нынешнему привыкать не охота. Сокджин понимает, насколько же люди слабы, когда срывается с очередной новомодной диеты. А у Чимина эти вечно точёные скулы и тридцать дней голода за плечами. — Себя ненавидеть легко, но вот выбрать, за что, довольно трудно. — Как-то вскользь бросает Хосок. Ким вдруг решает, что не так уж и красив. Эти длинные ноги и чересчур пухлые губы уж слишком выделяют его из толпы. Делают не таким как все. Это до ужаса бесит. — Если больше не можешь винить мир найди наконец причину в себе. — продолжает Чон, — или она явит себя в самый неподходящий момент. Освенцим подкрался незаметно. Сорок один день как и чиминовы тридцать пролетели быстро. Но костлявая грудь всё ещё слишком обширная. Занимает много места на теле. Чонгук, как-то выпаливает: — Ты похудел. — Иди пожри. — добавляет проходящий мимо Юнги. Джин давно забросил готовку. Хосок приглашает Сокджина в кафе. Ким всячески сопротивляется. Чон улыбается своей солнечной улыбкой. Ким опускает руки. Танцор слишком много говорит и часто навязчив со своими советами. Так он чувствует себя нужным. Иногда за «заботу» приходится отвечать друзьями. Хорошо, если они сами уйдут, а не вот это вот всё. — В чём твоя проблема? Без прелюдий. Плечи хёна потянулись вверх. — Некомфортно мне тут, знаешь. Всё это сложно объяснить. И эта его улыбочка интригующая. Хосок по-братски хлопает того по плечу. Джин съедает свой первый в новой жизни пончик, запивает горячим кофе. По телу расплывается тепло. Чимина впервые в карьере кладут в больницу. Юнги разбивает весы. А в голове, только: «я добьюсь идеала, хён» и незаконченные строки «По факту выступаю для целого зала, Но выхватываю, лишь одно лицо в толпе и то, что ты тогда сказала.» от лица августа ди. Он никогда не был врачом, но что периодические голодовки не хуже его собственного кулака бьют по почкам, осведомлен прекрасно. Чимин с силой выдёргивает катетер. Трубка вот-вот начнёт закачивать воздух за неимением другого содержимого. Он сворачивается клубочком и жалобно смотрит на Тэхёна. Тот принёс ему рамён, который уже в очередной раз окажется в мусорке. Сегодня коллекция Кима пополниться ещё одним холстом с подписью «друг». Свои картины он никому не покажет. Слишком личное. Чонгук танцует все сложные партии за двоих. Будто не понимает, что не вытягивает это физически. Чимин возвращается через месяц. Бледный как смерть. Без особого интереса к делам группы. Намджун как лидер психует. Впереди мировое турне. Всё катится под откос. Джин листает старые снимки и больше не видит на них того обрюзгшего айдола, которым считал себя какое-то время назад. Пак хочет уйти. Туда, где никогда не найдут. Гиена— трусливая тварь. Но пятьдесят их трусостей сбитых в стаю сжирают до костей льва. Толпа беснуется. Стаф откачивает за кулисами Чимина. Никто не знает, что именно он выпил с бутылкой саке. Чонгук растерянно смотрит в зал, виновато кланяясь. Тэхён заливает маслом недавно начатое полотно и раскорчевывает нкдосохшие слои краски мастихином. Пака увозит скорая. Сокджин забирает Чимина на Джуновой машине ровно через неделю. Его больше не кормят насильно и: «Больному лучше будет дома» Что ничего хорошего после года «успешного» лечения не значит. Они едут молча. Джин изредко ловит взгляды донсена в зеркало заднего вида. Тот скрестив на груди руки бездумно смотрит вперёд. — Понимаешь, меня уже давно от всего тошнит. Джин по опыту знает, что это не просто фигура речи из уст младшего. — Я так и не нашёл во всём этом смысл. — немного подумав, — возможно его и нет. Оставшийся путь они провели в тишине, думая о своём. Но оба о главном. Машина нехотя притормозила. Сокджин открывает заднюю дверь и без предупреждения сгребает попутчика в цепкие объятия. Мол, «ты никогда не варился и больше не будешь в этом дерьме в одиночку, все мы с тобой, я рядом». — Всё будет…— Джин тщательно подбирать слова, чтобы выразить накипевшие чувства,  — как и должно было быть всегда. Он с облегчением выдыхает тепло смотря донсену в глаза, во взгляде которого разгорелись искорки надежды впервые за долгие месяцы борьбы с самим собой и миром. — Оставайся собой Джин-ши. Ты же тоже «больной», верно? Только неплохо это от всех скрываешь. Оставив вопрос без ответа, вокалист похлопал друга по плечу и скрылся в недрах общежития. В кране зашуршала вода. Тело выплеснула часть жидкости наружу под своей тяжестью невесомости. Позвонки ощутили каждую шероховатость «антискольжения» на эмалированной поверхности. Джин улёгся на спину, вытянув ноги за борт. Посудина не могла вместить в себя всего 184 сантиметра, так как представляла собой нечто похожие на то, где отснимал свои кадры для «I need you» Чимин. Мальчуган после возвращения ещё ни раз подошёл со своим: «Ты уверен?» — Абсолютно. — послал в пустоту Сокджин. — Но на что способен ты сам, малыш? Ответа так и не последовало. Джин поймал взгляд своих же измученных глаз в зеркальной поверхности комнаты. Подумав о том, что теперь выглядит ещё более тощий, чем Юнги. Однако пути назад нет, да и не было. Проведя длинными пальцами по лицу, нащупал впалые щёки и всё те же две уродливых лепёшки вместо губ, которые не смогли искоренить даже двадцать килограмм вон. Они ещё сильнее очертились со временем, став самой крупной частью маски. Руки нащупали ключицы и три ряда рельефных костей грудины. Одна ладонь кольцом обхватила правое плечо. Раньше так бы не за что не получилось. Подушечки прошлись по выступающим венкам, в запястье что-то отчетливо зачесалось, пытаясь выбраться наружу. Телефон к уху, а в нём лишь гудки: — Юнги, я ведь всё такой же красивый как прежде? " — Можете оставить сообщение в своей заднице. — Я в отличие от вас работаю." Ким усмехнулся автоответчику. Затем начал строчить пост в официальный твиттере группы: «Люди не режут артерии, потому что бояться стать ещё более мёртвыми, чем сейчас» И последующие в ту же секунду комментарии: : Что за нах? : У вас всё в порядке? : Что происходит? : Мы волнуемся :с Затем самое важное из них: @чимин: спокойной ночи, хён. @джин: ответить: @чимин: навсегда? @чимин: ответить@джин: ответить: @чимин: навечно :3 Джин медленно погрузился в жидкость с головой, пока его не вывел из ступора телефонный звонок: «Хосок» — Джин. что-то случилось? — Всё в норме, Хоби. — … — Чимина больше нет. И телефонные гудки на одном конце провода.