Безобидные черти

Им не нужен был особый предлог, чтобы напиться. Утро понедельника или полдень пятницы — в любое это время они не занимались ничем, кроме прожигания своего времени на всякие глупости, удовлетворения собственных прихотей и поиски предлога, чтобы увильнуть от любых неинтересных обязанностей — в этом всём самый старший, кстати, всех превосходил. Также он оживлённей всех прожигал деньги, которые у него в руках, увы, долго не задерживались, и конечно же вливал в себя всякую алкогольную дрянь, благодаря которой первее всех вошёл в состояние опъянение, которому больше подходило понятие «в зюзю». Это как раз не помешало Осо быть проводником братьев на путь грешный, предлагать им делать всякие странные, но весёлые вещи и говорить о неимоверных извращениях, в совокупности с обговариванием до невозможности невинных вещей, запинаясь и по-пьяни кортавя слова. В общем, им не нужен был особый предлог, чтобы напиться: есть деньги — бухают в каком-нибудь заведении, нету — идут проситься к Чибите. И каждый раз этот добродушный малый верил в то, что когда-нибудь эти идиоты ему заплатят. Карамацу умел пить. У Карамацу иногда просыпался своеобразный иммунитет на алкоголь и его свойства, ибо пьянел он не сильно, в отличии от, к примеру, Чоромацу, не умеющего это делать, или нежного к таким вещам Тодомацу, до последнего пытающегося выдавать изящность и милоту своих действий, в чём мешала потеря равновесия из-за слишком расслабленного состояния и спутанные мысли (тогда он, кстати, говорил действительно милые вещи и не кидался в братьев жестокой правдой). Со своими умениями Кара мог спокойно выносить братьев из пивнушки и помогать им добраться домой, если те переборщат, но сегодня всё случилось наоборот: перед всей этой шумихой парень чувствовал небольшую тошноту, поэтому отказал себе в таком удовольствии, как хотя бы небольшая порция еды перед выпивкой, из-за чего его разнесло уже с третьего стакана. Тошнота немного усилилась и он уже жалел, что вообще не отказался от алкоголя, но теперь просто хотелось ещё и ещё, чтобы опъянеть сильнее и забыться, углубившись в состояние эйфории. Вместо того, чтобы активничать и разговаривать, а может и спорить вместе со всеми, он просто тихо разлёгся на своей части общего шестиместного стола и закрыл глаза, почти не вслушиваясь в происходящее. Сидящий рядом Джушимацу частенько толкал его в бок и спрашивал, всё ли в порядке с ниисаном, на что тот лишь что-то кратко помыкивал, убеждая, что да, хорошо. Младший сильно не настаивал, лишь живо кивал и совсем скоро переключал своё внимание на остальных, весело выкрикивая всякие глупые вещи, чего требовала от него их игра. Никто не замечал изменений в поведении Джуши, будь тот пьян или трезв: всегда весёлый, беззаботный и непредсказуемый. А Ичимацу пил понемногу. Разнообразие выпивки на столе не было интересным, к тому же в этот раз он выбрал самый слабый и осторожный напиток, что помогло ему продержаться до конца их небольшой тусовки почти что трезвым, а так же тащить тяжёлую тушу болезненного брата на себе, то и дело придерживая его, учитывая чужие старания налегать на помощь не слишком сильно. Карамацу не хотел, чтобы Ичи было тяжело, поэтому он пытался идти сам, но второму это только мешало, хотя не мешало бросить тяжесть на тротуар и спокойно пойти дальше. Этого он пока что не сделал только из-за идущего рядом Чоро. Осомацу тащил Джуши, а Джуши тащил Осомацу — эти двое ещё не определились, кто больше напился, да и не сильно пытались в этом разобраться, вместе весело и криво напевая какую-то запоминающуюся песню, в обнимку строя свой маршрут по улице зигзагами и громко смеясь. Чоромацу же тащил за собой сонного Тодо и просил первого и пятого по старшинству не орать на улице, мол, «сейчас ночь и если кто-нибудь выйдет давать вам люлей за шум, я за вас не ручаюсь». Конечно, его не слушали, поэтому дойти домой без приключений не удалось. Учитывая позднее время суток, родители уже должны были спать — так думал Чоромацу, умоляя остальных не шуметь хотя бы в доме, на что те наконец-то обратили своё внимание и переключились в тихий режим, медленно закрывая за собой двери, снимая обувь сидя и переходя через лестницу на цыпочках. Да, родители действительно позасыпали. Мать в силу своим инстинктам изначально пыталась дождаться своих горе-сыновей на кухне, но глава семьи уместно убедил её в том, что за этих идиотов волноваться назачем: «Если кто-то захочет создать им неприятности, то попросту будет повержен теми неприятностями, которые создадут они». Мацуё с улыбкой кивнула и с явным облегчением улеглась спать вместе с мужем. Никакой Карамацу, сонный Тодомацу и в стельку пьяный Осомацу первее всех были брошены на свои места на заранее расстеленном футоне, но проблема состояла в том, что они всё ещё были в повседневной одежде, а переодевание было необходимым. За решение этой проблемы взялся Чоромацу: попросил Ичимацу принести одежду, Джуши — снять с них всё, что сможет, пока сам готовился помогать бесполезным старшим братикам напяливать на себя пижамы. Тотти не дал себя трогать, вежливо предупредив Джуши о том, что справится сам, отчего работы стало немного меньше. Карамацу пытался проделать тот же трюк, но когда его оставили в покое, он попросту уснул с натянутой на одну ногу штаниной и даже не почувствовал, как за него таки проделали эту «непростую» работёнку. Рубашку застегнуть не смогли, ибо тот почему-то спешно перевернулся на бок, беспокойно щурясь во сне. А Осо наглел. Он ещё соображал и засыпать не собирался, то и дело дожидаясь момента, когда же наконец Чоромацу примется одевать его: всё, вопреки его сладким ожиданиям, прошло грубо и старший даже почти был задушен рукавом своей спальной рубашки. Остальные, переодевшись, спокойно легли на свои места. Третий по старшинству сумел устать от попыток возиться со старшими, как с малыми детьми, что вместе с алкоголем помогло ему уснуть довольно быстро. Остальные последовали его примеру, но только для Ичимацу это дело стало проблематичным: Карамацу, лежащий сзади, впервые так тесно подлёг к нему, к тому же уложившись боком именно в его сторону, что позволило четвёртому чувствовать у своей шеи чужое тяжёлое, но равномерное дыхание. Это можно было объяснить тем, что старший боялся приливов тошноты посреди ночи, а данное положение позволяет ему это чувство подавить. Постепенно то самое дыхание становилось всё тяжелее, а потом и вовсе сбилось. Карамацу начал осторожно ворочаться и тем самым неловко задевать своими конечностями конечности лежащих рядом братьев, зажимал меж зубов еле ощутимые ругательства и вскоре даже скрутился пополам, то задерживая дыхание, то очень глубоко вздыхая. Ичи давно понял, что тот уже не спит, после чего проникся и состоянием брата: тот изначально невзначай жаловался на боль в животе, пил на пустой желудок и пролежал на столе весь вечер, что, в отличии от его привычной активности выбивалось из цикла повседневных жестов. — Дерьмомацу, иди к толчку, — озвучил Ичи свой дельный совет, ранее не заметив со стороны Кары никаких попыток решения проблемы. Он слегка повернул свою голову в его сторону, пытаясь пронзить взглядом того, кто был одной из причин его бессонницы. — Голова кружится, — тихо промычал старший в ответ, тем самым оправдывая своё бездействие и с какой-то надеждой подняв глаза на младшего. Так же он уже начал винить себя в том, что мешает ему спать, но ничего не мог с собой поделать. Ичи вздохнул и убрал с себя одеяло, приказав ему подниматься; закинул его руку себе на плечо и потащил в уборную для того, чтобы старший смог наконец вытолкать из своего организма токсины. Ичимацу собирался пойти за тёплой водой с содой, чтобы помочь ему вызвать необходимый рефлекс, но от него этого не потребовалось: Кара, только правильно наклонившись, уже вытолкал из себя содержимое своего желудка, после чего обессиленно упал на колени с попыткой отдышаться. Во рту остался мерзкий привкус, перед глазами плыло, но явное облегчение почувствовалось. После нескольких повторений этого действа со стороны второго по старшинству, Ичимацу протянул ему стакан воды и полотенце, заметив, что лицо его покрылось испариной, а глаза блестели от небольшой влаги, покрывшей их. Карамацу искоса поглядывал на брата и молча извинялся за то, что тому пришлось быть с ним в это время и перебить свой сон. Ичимацу же молча наблюдал и ждал, пока тому окончательно не полегчает. Такому положению не позавидуешь, но, благо, совсем скоро всё прошло и они смогли вернуться на свои спальные места, на этот раз засыпая на порядок легче. Громкие сопения братьев, их слегка беспокойные мордашки и повисшее вокруг умиротворение — мать близнецов тяжко вздохнула, не сдерживая своей улыбки и тихого шепота: — «Безобидные чертята», - оставляя у футона пачку обезболивающего.