Молочная девочка

Все начинается с пятничного ужина и неловко выдвинутой бархатной коробочки между нашими тарелками. Опешив, я перевожу взгляд на его сияющую улыбку. — Это?.. — Ага, — подтверждает он. — Ты только что сделал мне?.. — Ну да, — кивает он. — Ну, так что? «Ну так что?» — очень романтично, конечно. — Хорошо, Мордред, — я перегибаюсь через стол, чтобы поцеловать его, а в голове странная пустота за исключением надежды не испачкать галстук в соусе. Этим же вечером, едва Мордред засыпает, я выбираюсь из постели и тянусь за телефоном. — Мерлин? — шепчу я в трубку, шагая на балкон. Зря тапочки оставил, пол ледяной. — Да? — ничуть не сонным голосом отвечает он. Я думал, как сказать ему об этом весь остаток вечера. Все слова казались неловкими, тяжелыми как синие киты и ни разу не счастливыми. — Я женюсь, — выдыхаю я. — То есть, выхожу замуж. Мордред сделал мне предложение. За мгновения тишины, пока я слышу только свое дыхание, я безотчетно надеюсь, что Мерлин возмутится. Скажет, что это глупости. Например, «я люблю тебя, Артур». Мне хватило бы даже «не делай этого!», чтобы пойти и расстаться с Мордредом. Он бы расстроился, сказал бы что-то вроде: «но мы встречались четыре года!», а я бы ответил, что мне все равно. Мерлин выдыхает в трубку. Пожалуйста, скажи, что я тебе хотя бы нравлюсь! Стискиваю трубку, бездумно разглядывая неоновую вывеску паба напротив. Не скажет. — Поздравляю, друг! — кричит он, и я улыбаюсь. Наверняка воздуха побольше в легкие набирал. — Это было романтично? Он встал на колено? — Да, конечно, встал, — киваю я. — Как же иначе? Переступаю с ноги на ногу. Собачий холод. Надо будет завтра сварить глинтвейн, Мордред его обожает. *** Моргана вынимает кексы из духовки — даже с моего места видно, что они сырые, но она не обращает внимания и ставит их на подставку. — Моргана, — качаю я головой. — С готовыми кексами не было бы вот этого… Я втыкаю мизинец в сердцевину одного и вытаскиваю, демонстрируя покрытый тестом палец. — Это отвратительно, — морщится она. — Не знала, что ты фанат «Американского пирога». Подавляю порыв постучаться головой о стену. — Если уж взялась помогать, делай то, что я говорю, — рявкаю я, выдергивая из ее рук полотенце. Моргана опирается бедром о стол, на ее губах хищная ухмылка, которая всегда заставляет меня волноваться. — Так я теперь подружка невесты? — интересуется она. — Отвали, — бросаю я, разламывая плитку шоколада. — Я и сам все могу сделать. С ее стороны доносится недоверчивое хмыканье. Оборачиваюсь на нее в молчаливом приглашении, и она не заставляет себя ждать: — Открытый воздух или ресторан? Цвет оформления? Шарики или декор тканью? Розовые салфетки или белые? Шрифт приглашения на торжество? Группа или ди-джей? — сыплет она вопросами. Это просто. Я до мелочей спланировал идеальную свадьбу еще в последних классах школы. — Ресторан, золотистый, шары, белые, с завитушками, но строгий, группа, — отвечаю я без промедления, и ее физиономия изумленно вытягивается. — Перестань быть таким самодовольным, — бросает Моргана. Я спланировал идеальную свадьбу. Гирлянды с теплым белым светом, лиловые нежные цветы, запонки, подчеркивающие тонкость запястий моего идеального жениха… Теперь, когда все полетело кувырком из-за последнего пункта, наверняка придется все переделывать. От мысли о моей распланированной свадьбе меня передергивает — я не могу допустить единственное неидеальное звено, иначе все будет испорчено. — Ты знаешь, — качаю я головой, — Мне понадобится твоя помощь. *** У Мордреда лицо забавное, когда он спит. Рот открытый, слюна в уголке, причмокивает — я себя педофилом чувствую. Тянусь поправить его кудри, думаю о нем, как об ангеле, спустившемся на землю. Пересчитать бы перья, чтоб заснуть, но перед глазами вместо ангельской благодати и пения нимф, встают глаза Морганы с затаенной тревогой. Я знаю — ей нравится Мордред, но чертовка слишком проницательна. Мордред забрасывает на меня руку с кольцом на безымянном пальце. На этот раз тапки на мне, теплая пижама с халатом — рыцарь готов к подвигам! Моя кондитерская находится внизу, и хоть вставать нужно в пять утра, чтобы замесить тесто для пирожных и булок, ничего страшного не будет, если я встану прямо сейчас. Мордред даже не шевельнулся, пока я выбирался из кровати. На улице темень, и свет в моем окне словно маяк в бушующем океане, корабль в открытом море… убежище для несчастных одиноких путников. На радость всем любителям тирамису (и любителям любителей тирамису) савоярди готовятся за полчаса. А взбодриться для — ох, уже половина второго утра — меня сейчас важно. Завариваю себе кофе и заглядываю в духовку. Мгновение на сомнения о пропитке печенья, и вот я уже тянусь к ликеру. Все же, намечающуюся свадьбу так и не отметили. Благие намерения по поводу пьянки об окончания холостой жизни перебивает невежливый стук в окно. Оборачиваюсь, не выпуская из рук бутылку: кто бы это ни был, какого черта, я имею право… это Мерлин. Растрепанный, бледный, с болтающимся шарфом и замерзшим носом. Он вваливается, озаряя пекарню своим присутствием, с чудесным запахом перегара и первоцвета. Ну, только без первоцвета. Мерлин смотрит на амаретто в моих руках, усмехается и говорит: — Поздравляю! — Какого черта ты здесь делаешь? — отвечаю самой банальной фразой мелодрам. Их Мордред любит, не я. — Как раз отмечал твою помолвку, — он дергает плечом, сбрасывая кожанку. — Шел мимо, увидел тебя. Серьезно, Артур? В такое время ты должен кувыркаться в постели с женихом или сладко спать в его объятиях, ну, или сжимать его, я не знаю, как там у вас… а вместо этого, ты здесь, в пижаме с жабами, бутылкой в руках, и, о, ты готовишь печенье? Тру свободной рукой глаза, выслушивая эту нелепую болтовню, в которой вроде как мелькнул упрек. На краю сознания мелькает, что что-то здесь не сходится. — Это лягушки. — Это все, что ты можешь ответить? — он хмурит брови и кривит губы. Черт бы побрал мою жизнь. — Хочешь кофе? — предлагаю, так как он уже сварен. — Я б позавтракал, — говорит Мерлин. — Что-то вроде огромной яичницы и полдюжины колбасок. — Сейчас всего два часа ночи, — фыркаю я, вытаскивая печенье, тут же спасая его от загребущих рук. — Спасибо, ты лучший, — тянет Мерлин, наблюдая, как я лезу в холодильник. И пусть Моргана в моей голове заткнется. Тут меня осеняет. Я разворачиваюсь к нему — Мерлин с ожиданием разглядывает кастрюли и сковородки. — Как это ты «шел мимо»? — спрашиваю. — Твоя квартира в кварталах восьми отсюда, в любом случае надо было бы делать крюк. Его уши краснеют. Может быть, он хотел… — Помнишь Джессику? — одним вопросом Мерлин убивает во мне все надежды. Яйцо разбивается неаккуратно — желток некрасиво растекается, и я стратегически решаю уделить ему все свое внимание. Мерлин позади пыхтит, усаживаясь на высоком стуле, по глухим хлопкам понимаю — сигареты ищет. — Какую еще Джессику? — максимально нейтрально спрашиваю я. Мерлин молчит, выглядит озадаченным, а через мгновение лицо проясняется. — А! Мы встречаемся пару дней. Познакомились в библиотеке. — Она там работает? — с насмешкой спрашиваю я. Может, все не так уж страшно. — Нашел себе девчонку, которая точно даст? Это грубо и вранье. Знаю, Гвен часто рассказывает о его многочисленных Кларах, Сарах, Энни, Петти и все такое, но поделать ничего не могу — Мерлин кривит губы, обижается, и внутри у меня шевелится злорадное удовлетворение. — Она студентка, — с вызовом бросает он. — И чтоб ты знал, осел, по десятибалльной шкале на девятку. — А чем не дотянула? — я отбрасываю попытки задеть Мерлина. Все же, мы не в колледже, а вроде как друзья. — У нее слишком большая грудь, — я морщусь в ответ, и он хохочет. Интересно, Мерлин знает, что я в него был влюблен? Моргана в моей голове закатывает глаза. Ставлю перед ним полную тарелку и наблюдаю, как он с удовольствием перебивает запах алкогольного амбре. Выдать бы ему еще зубную пасту, но и так сойдет. Через минут пять, за которые я едва успеваю начать заниматься делом, а не пялиться на него, он спрашивает: — Как Мордред? Одним этим вопросом мое идеальное последнее звено разрушает уютную гармонию. Я вздрагиваю, а он с интересом переводит на меня взгляд, озадаченный молчанием. — Великолепно, — пожимаю я плечами. — Как обычно: красив как Адонис… — Пьет, как Дионис? — перебивает меня Мерлин со смехом. Если уж кто и пьет, так это точно не мой жених. Я как раз собираюсь возмутиться, когда наверху раздается шорох шагов, и мы оба замираем, глядя друг на друга. Щеки Мерлина краснеют, будто нас вот-вот застукают за чем-то неприличным. — Малыш? — зовет Мордред, и я откликаюсь, не отрывая взгляда от нахмуренного лица Мерлина. Он спускается, зевая и попутно жалуясь: — Проснулся, а тебя нет, ты вечно… — и замирает, увидев Мерлина. Его глаза темнеют, и на лбу появляется недовольная складка. На физиономии разве что не сияет «а ты что здесь забыл?», но он исправляется, натягивая улыбку. — Давно не виделись! — восклицает он и целует меня в щеку, будто без этого не обойтись. — Как дела? Мерлин пускается в объяснения, где, как и что он тут забыл, слова его сливаются в гул, и то, что я фокусируюсь только на мелькающих влажных зубах и кончике языка, я предпочитаю списать на дикую усталость и сонливость. Мордред наливает себе кофе в Большую Кружку — мою любимую, с покоцанным краем, которую я принес из нашей квартиры для случаев катастрофической нехватки кофеина (как раз для таких) — и усаживается рядом с Мерлином. Они так похожи: бледные, с прозрачными глазами, черными кудрями и одинаковым безразличием. Мерлин натягивает на пальцы рукава безобразного рыже-зеленого свитера, и я как раз вспоминаю, что еще не пошутил по этому поводу, когда натыкаюсь на пристальный взгляд Мордреда, и возвращаюсь к крему. Перепалка с Мерлином едва ли подняла бы мне настроение, а вот Мордреду однозначно испортила бы — а это привело бы к Серьезному Разговору, в котором мне высказали бы, насколько я не ценю друзей. — Вы уже занялись планированием свадьбы? Я начинаю раскладывать савоярди, напряженно отсчитывая секунды. Спустя пару мгновений тишины, два постукивания пальцами, и четыре уложенных печенья Мордред начинает щебетать. * — Ну и что происходит? — интересуется Мордред, когда мы остаемся одни. В его взгляде напряжение и злость, и мне б сейчас устыдиться. — Что имеешь в виду, Мор? — Почему я просыпаюсь среди ночи, а мой жених воркует с другим? Я морщусь от выбора слов. — Ревнуешь? Его губы нервно дрожат, а у меня нет никакого желания выяснять отношения. Время движется к пяти, моя чашка нагло узурпирована, жених, похоже, твердо намерен поругаться — чем я заслужил такое? — А стоит? — спрашивает Мордред, впиваясь в меня взглядом. Он-то собирается вытрясти из меня остатки сил и спать пойти, довольный существованием умиротворенный маленький кровосос. Вот уже и милые прозвища появились, мысленно хмыкаю я и устало облокачиваюсь на стойку. — Чего ты от меня хочешь? — я сжимаю переносицу, тоскливо глядя на чашку. — Мор, послушай. Я не спал полночи, выслушивая о прелестях гетеросексуального секса, а теперь вынужден терпеть бессмысленные… — Вынужден терпеть? — перебивает он меня и вскакивает с места. — Как ты можешь так говорить о наших отношениях? Мне от тебя нужна всего лишь честность. «Разве я многого прошу?» — предугадываю я его следующую фразу, и он меня не разочаровывает. — Я честен с тобой. Он первым отводит взгляд, фыркает и сползает со стула. — Не забудь одеться, иначе все посетители разбегутся из этого болота, — он кивает на мою пижаму, — ну ты понял. Хоть я и понимаю, что Мордред шутит, но внутри тонкой струной замирает обида. Лягушки на моей пижаме улыбаются, и я тру мордашку одной из них, пытаясь стереть веселую гримасу. *** Я обвожу взглядом помещения и словно впервые вижу горы скомканных бумажек, початую бутылку виски, многочисленные журналы и каталоги, раскиданные на всех поверхностях, образцы тканей то ли на скатерти на свадьбу, то ли на постельное белье в первую брачную ночь. Моргана стучит каблуком туфли на манер судьи, привлекая мое внимание — и выглядит она так же осоловело, как чувствую себя я. — Детка, какая дата свадьбы? — вяло спрашивает она, разрисовывая бумаги черным маркером. — Семнадцатое июня, — я закидываю ноги на стол и тру переносицу. С момента, как мы решили пожениться, прошла пара недель, за которую мы с Морганой едва продвинулись. Мордред всю подготовку свалил на меня, сославшись на чрезмерную занятость на работе. — И ты вправду решил, что все сделаешь сам? — хмыкает Моргана и выуживает помятый листок: — думаю, что с пунктами «танец молодоженов», «выбор шафера и подружек невесты» ты один не справишься. Я уж не говорю о списке гостей со стороны Мордреда. Флуоресцентный свет ламп режет мне глаза, и я зажмуриваюсь, впадая в вялотекущий алкогольный анабиоз. — Мерлин будет моим шафером, — отзываюсь я, пытаясь нащупать стакан виски на столе. — И ты, если хочешь. — О, это такая честь для меня, — Моргана фыркает и подталкивает его ко мне. — Давай о простом: ты сходил к портному? — О нет, — стону я. — Еще полгода, ради бога. — А что насчет торта? — Я сам все сделаю, — отмахиваюсь я. — С этим точно проблем не будет. Моргана тянется через весь стол и треплет меня по голове. Я безуспешно пытаюсь отбиться от этих щенячьих ласковостей. Хотя то, что я знаю слово «ласковости», тоже не в мою пользу. — Расскажешь? — улыбается она, разглядывая меня в ожидании непомерного трепа, и я не собираюсь ее разочаровывать, но мой телефон начинает разрываться стандартным рингтоном. — Это Мерлин, — бормочу я, не в силах взглянуть Моргане в глаза. Ее губы сжимаются до побеления и она мотает головой, но поздно: я уже подношу трубку к уху. — Артур? Ты можешь приехать? — с места в карьер спрашивает Мерлин. — У меня проблемы. — Эм, да, конечно, — я откашливаюсь: — скоро буду. Моргана вздыхает и трет лицо рукой. — Начало одиннадцатого. Тебе звонит Мерлин, и вот ты уже мчишься, — говорит она, плохо скрывая раздражение. — Он хотя бы поинтересовался, не занят ли ты? У тебя, между прочим, свадьба. И как отнесется Мордред к тому, что ты срываешься к своему Мерлину посреди ночи? — Мне жаль, — бросаю я, натягивая куртку. — Мы сидим у тебя в офисе, а тебя наверняка заждался Гавейн. Это все моя вина, и мне действительно жаль. Она мгновенно смягчается, тоже поднимаясь и начиная собираться. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — говорит Моргана мне вслед. * Я сжимаю кулаки, пробую дышать через нос, но попытки самоуспокоения как никогда провальны — что за проблемы? почему он так долго не открывает? ему плохо? он ранен? Я слышу копошение за дверью, и через мгновение мир являет мне раскрасневшегося явно пьяного Мерлина Эмриса в одних спортивных штанах. — Артур? — немного удивленно спрашивает он, и я зло выдыхаю через нос. — Ты мне позвонил, — напоминаю. — Сказал, что проблемы, и я приехал. — Мой герой, — хихикает он, пропуская меня. Он не отходит, и мне приходится пройти мимо, задевая рукавом обнаженную грудь. Мерлин горячо дышит мне в шею, пока я разуваюсь, вешаю куртку и подчеркнуто не смотрю на не в меру сексуального лучшего друга. У меня есть жених, у меня есть жених, у меня есть жених… На поясницу опускается горячая узкая ладонь, и я замираю, не в силах повернуться. Где-то в груди сладко замирает, и может, если я не буду двигаться… — Да ты весь вспотел, — хмыкает Мерлин. Ну я и скотина. Только и думаю, как бы переспать с натуральнее, чем грудь Морганы, Мерлином. — Мы с Джесс слегка поссорились, — Мерлин тащит меня на кухоньку. — Я вот и подумал, может, ты что-то испечешь ей в подарок? Да и День святого Валентина скоро, вдруг у нас еще и сложится. Я закрываю глаза. Ах да, Джесс из библиотеки. — Заплатишь по чеку. Это все? Все твои проблемы? — Да чего ты завелся? — с возмущением спрашивает Мерлин, буравя меня тяжелым взглядом. — Мерлин, ты можешь заказать торт или что угодно по телефону, — выдыхаю я, решив, что спорить бесполезно. Мерлин не понимает, ковыряет этикетку пива, бормочет «а что тут такого» и я сдаюсь, усаживаясь напротив. Пепельница переполнена, рядом пустая пачка и пара никотиновых пластырей — видимо, скоро ожидается еще одна попытка на-этот-раз-железно завязать. — Хочешь поговорить об этом? Глаза Мерлина загораются, и он тянет мне бутылку темного, но я отставляю, не люблю такое. — Но недолго, — предупреждаю я. — Я хочу выспаться. Я слушаю Мерлина, правда, слушаю, я хороший друг, просто отличный. И если буду себе это повторять чаще, может, и поверю. «Заберешь меня?» — пишу я смс Мордреду. — Говорит, что мало уделяю ей времени… Метро уже закрыто. А поймать кэб — я незаметно ощупываю карманы, но заветные бумажки не шуршат — проблемное дело. Выпить пива в перспективе задержаться у Мерлина на диване начинает казаться мне обманчивой, неправильной, но такой соблазнительной мыслью. «Конечно, малыш, пиши адрес» — удивляет телефон. Не вслушиваясь в слова Мерлина, я выстукиваю его адрес и добавляю: «не злишься?» «Выезжаю», — лаконично отзывается Мордред, и я не могу не улыбнуться благодарно. — Мерлин, все будет превосходно, — я похлопываю его по ладони, давя в себе порыв сжать тонкие пальцы. — Что она любит? Он хмурится, облизывает сухие губы и смотрит умоляюще. В итоге пожимает плечами и тянется за бутылкой. — Как насчет лимонной меренги? — предлагаю, решаясь изменить чисто традиционному английскому меню. Всего один раз — один раз, как говорится, только на заказ — ничего не изменит. — О, я такое в фильме видел*, — восторженно отзывается Мерлин и тянется с объятиями. Мой телефон звонит как раз вовремя, чтобы отстраниться от этого пьяного недоразумения. ___________________ *Фильм «Тост» * — Можешь вздремнуть, — предлагает Мордред, плавно ведя машину. В салоне так тепло и хорошо, и он убавляет звук в динамике до приемлемо-комфортного, а самое главное — совершенно спокоен, будто закинулся ксанаксом. — Ты не злишься? — бормочу я, впадая в дрему. Я чувствую его теплый взгляд и мимолетное прикосновение к бедру. — Почему я должен злиться? — тихо спрашивает он и говорит что-то еще, но я уже не разбираю. *** Солнце греет обнаженные плечи и спину, но сегодня же выходной и можно открыться позже? Или все же не выходной? — Тише, — шепчет в загривок и обнимает, накрывая собой, — откроешься потом. Его губы прокладывают дорожку от позвоночника к уху, и я ежусь от мурашек, когда Мордред кусает меня за загривок как щенка. Ладонь проскальзывает в широкие пижамные штаны, обхватывая полувставший член, и я тихо вздыхаю, придвигаясь к нему. — Я не чистил зубы, — говорю я с явным трудом, но он отзывается «плевать», и я поворачиваю голову, чтобы поцеловать его. От Мордреда пахнет мятной пастой и лосьоном после бритья, и он смеется моему нежеланию открывать глаза. Он касается губами сомкнутых век, скользит к виску, мягко и неторопливо, в противовес руке, ускоряющей движения. Легкий оргазм накатывает волнами, как прилив, и я тихо вздрагиваю под его руками. — Ты испачкал мне пижаму, — хмыкаю я, разглядывая влажное пятно на штанах. — Артур, лягушки. * И только в кондитерской, водрузив на прилавки бисквитные торты с марципановой глазурью, лимонные и апельсиновые курды и булочки челси, которые готовил Мордред, перемазавшийся в муке и липкий от глазури, но счастливый до невозможности, я резко прихожу в себя, находя мерлиновское «заеду в шесть». Разглядывая Мордреда в залитой солнечным светом кухоньке, такого расслабленного, я сообщаю: — Мне заказали меренгу! Он едва отвлекается от облизывания ложек и венчиков, поднимая на меня глаза. — Что мне делать? — спокойно спрашивает он, бросая грязную посуду в мойку. — Не паниковать? — предлагаю я. — Малыш, это ты паникуешь, — он закатывает глаза и тратит бесценные секунды, чтобы поцеловать меня, но я не против. — Давай займусь тестом и если что, встану на кассу. Хорошо? — Почему ты тратишь свой выходной здесь? — бормочу я, выдергивая розовый листок из папки (боже, это же наша свадебная папка), и найденным огрызком зеленого карандаша пишу рецепт. — Потому что я самый лучший парень на свете? — смеется Мордред. А самый лучший парень на свете знает, что мы готовим для Мерлина? Хотя, с другой стороны, для девушки Мерлина — но которую никто никогда не видел, тут же представляется мне аргументом Мордреда. Общими стараниями две водяные бани спустя Мордред блаженно растекается по стойке, наблюдая, как я собираю пирог: на песочное тесто выливаю лимонный курд и высаживаю из мешка мягкие завитки меренг. — Теперь только в духовку на десять минут и ночь выдержки, — удовлетворенно констатирую я и позволяю себе отвлечься, разглядывая пустые прилавки. А я и не замечал, когда Мордред отсутствовал. — Все разобрали? Мордред довольно кивает, котом потягиваясь.  — Я пойду наверх, поработаю немного, — говорит он. — Чудесный был день. А время-то уже близится к четырем. В благодарность вручаю трайфл с любимыми Мордредом маршмеллоу. — И ты этим целыми днями питаешься? — Прости? — недоуменно переспрашиваю я. — Ты за сегодня от духовки не отходил, — качает головой Мордред. — Мне все было интересно, вспомнишь ли ты о ланче. — А как же ты? — парирую я. Если бы Мор ушел так надолго, я бы точно заметил, хотя бы по жалобам посетителей. И только после напоминания желудок отзывается неприятным урчанием. Мордред победно вскидывает брови, ухмыляясь. — Я принесу тебе супа, Вилли Вонка, — хмыкает он в итоге, оставляя меня пялиться ему вслед. С Мордредом определенно что-то не так. *** Я, Мордред, Моргана, пижама со штурмовиками, Большая Кружка с бурбоном и приглашения на свадьбу. Я растекся по столу, не в силах вывести еще хоть парочку. А ведь еще нужно закончить с бухгалтерским учетом по делам кондитерской. Моргана пьет из горла и, видимо, ее это не особо колеблет. — Ненавижу это! — стону я, закрыв глаза. — Всем следует жениться анонимно! Никаких гребаных свадеб. Мордред молча откладывает заклеенный конверт в общую кучу и берет следующий. — Как насчет того, чтобы расписаться в Вегасе? — пробую я еще раз. — Давай, Мор, это займет всего пару дней! Моргана хмыкает, глядя, как Мордред поджимает губы и явно пытается не раздражаться. — А после полученных ответов в апреле нужно отправить напоминание о дате, — самодовольно сообщает она, предвкушая наши мучения. Я тянусь к телефону, набирая «будешь моим шафером?» Мерлину, а потом замечаю, что время переваливает за третий час. «Без проблем» — приходит мне ответ через пару минут. «Ты не спишь?» — удивленно спрашиваю я, не обращая внимания на усталые злые взгляды. — Не уберешь телефон, будешь доделывать все сам, — шипит Моргана. «В клубе» — приходит мне, и тут я откладываю телефон. — Мне кажется, я в каком-то приглашении перепутал июнь с июлем, — признаюсь я. — Да блять, — в сердцах говорит Моргана. *** Где-то между поисками фотографа и первой записи к портному я решаю сделать Мордреду, вечно занятому на работе, сюрприз: бронирую столик в ресторане, беру напрокат «Хищника» на вечер, покупаю пару бутылок белого полусладкого — за такую цену мне обещают грейпфрутовые запахи на просторах Уэльса — и дюжину устриц. По-ремарковски, так сказать. Я заставляю себя выгладить рубашки — прожженное пятно надежно скрыто пиджаком — отутюжить стрелки и надеть галстук и по итогу чувствую себя Мартином Иденом, и никак иначе. — Собирайся, — заявляю я Мордреду, бросая в него приготовленный костюм. — Мы идем веселиться! За это изматывающее время — вороха бумаг, каталогов, спокойно-безучастного моего ж ты господи жениха, Мерлина, который вдруг принялся названивать мне каждый день под откровенно идиотскими предлогами — я планирую провести хорошо время в ресторане с отсутствием необходимости вставать за стойку, а потом заняться где-нибудь незаконным сексом. Или прийти домой и сделать это по-взрослому, с долгой подготовкой и прессом Арнольда Шварцнеггера на фоне. Он недоуменно смотрит на меня, переводя взгляд на костюм, и чуть морщится. — Почему бы нам не остаться дома? — О чем ты? — фыркаю я. — Мы целыми днями сидим дома, а учитывая, что я здесь и работаю, и на улицу вообще не выхожу… — Ты искал фотографа, — раздраженно перебивает он меня. — А это предполагает, по крайней мере, поездку на метро. — Не будь идиотом, — говорю я, и злость начинает гулким тиком отзываться в голове, — столик забронирован. — Я не иду, — резко заявляет Мордред (интересно, он слышит, как скрипят мои зубы?) и отворачивается. — Чудесно, — рявкаю я, подхватывая пальто. — Тогда я, пожалуй, поищу того, кто согласится! С громким хлопком дверью я оказываюсь в сырости издыхания февраля перед выбором. Я уже представляю поджатые губы Морганы. * — Всегда рад поужинать за твой счет, — сообщает Мерлин, падая на сиденье рядом со мной. Он возится в попытках пристроить длинные ноги на заднем сиденье, и это не должно выглядеть так мило, да? Вместо этого — разглядывания острых колен в синей джинсе — я решаю вернуться в привычную обкатанную колею. — Джинсы, серьезно? — тяну я, откидываясь на спинку и выглядя по-свински, да, — не можешь одеться прилично хоть раз, Ме-ерлин? На лице Мерлина отражается явственное желание врезать мне и выпрыгнуть из машины, но он только фыркает и ухмыляется. — Хочешь поговорить о причине своего мерзкого настроения? — спрашивает он, внимательно разглядывая меня, и в ответ я дергаю плечом и замолкаю. — Нет. В ресторане Мерлин сверлит меня взглядом, облизывает губы, нервно катает фрикадельку по тарелке, размазывая томатный соус, и молчит. В ответ я мужественно и беспристрастно разглядываю рукав его рубашки в фиолетово-белую клетку, на котором виднеется капля его восторга от забитого фрикаделькой гола в ворота из двух спагетти, и думаю, о чем мы бы говорили сейчас с Мордредом. О свадьбе? Нет, этого я бы не вынес. Возможно, он бы рассказал мне о чем-то важном, вроде его работы, а я бы покивал. Но точно не было бы этого молчания, которое медленно доводит меня до кипения. — У меня есть новость, — сообщает Мерлин и скрипит вилкой по стеклу тарелки. — Ой, прости. Хм, наверное, бесконечные звонки как-то с этим связаны. Однако это явное не что-то слишком важное, потому что тогда бы Мерлин сказал об этом еще в такси или приехал бы (но это вряд ли, я явно не первый человек, к которому он бы обратился за помощью). — Если ты слушал голосовую почту, — не слушал, но едем дальше, — то знаешь, что я расстался с Джесс. — Та студентка? — припоминаю я. — Да, — Мерлин чуть сутулится, избегая смотреть мне в глаза. — Я встретил кое-кого. Она особенная! Я бы хотел познакомить тебя с Фреей. А вот это что-то новенькое — Мерлин никогда не знакомил меня со своими девушками, за исключением тех случаев, когда я их застукивал раздетыми и увлеченными друг другом. Эта девушка определенно особенная, и секунду я тупо моргаю, силясь понять, как реагировать. Рад ли я? Вряд ли. Рад ли я, что Мерлин счастлив? Абсолютно. Он трогает меня за острую запонку, привлекая к себе внимание, и я, как мне кажется, искренне улыбаюсь. — Я не видел твою улыбку три дня, — вдруг смущенно признается Мерлин, и что это за нежность в его глазах? — Ты не видел меня недели две, — хмыкаю я, отдергивая руку, и радость на его лице увядает. Я тут же стремлюсь исправиться: — так что за Фрея? — О, — оживляется он, потирая кончики пальцев. — Это такая интересная история! Нас познакомила Моргана… Тут мой черед скрипеть вилкой, зубами и всем, чем только можно. Можно и стулом скрипнуть, отодвинув, и сбежать отсюда, как можно дальше от мечтательности на этом его идеальном лице. — Когда мы искали флориста. Вы искали? Флориста на мою свадьбу? Пожалуй, никогда я еще не чувствовал себя таким неудачником — парень, в которого я влюблен с колледжа, начинает встречаться с моим цветочником для моей чертовой свадьбы. — Ты помогал ей? — тихим свистом вырывается у меня. Мерлин краснеет некрасивыми пятнами. Нас ненавязчиво прерывает официант, убирая тарелки. Бедный парнишка аж вздрагивает от благодарности в моих глазах. Мерлин что-то бормочет, но, черт, какая вообще разница? Разве может быть что-то еще хуже? Ах да, спасибо за очаровательный комплимент от шеф-повара шоколадный фондан. Банально, особенно после ужина в стиле Леди и Бродяги, но если и портить вечер, так по полной. Одна ложка на двоих? Почему бы и нет. Я вручаю ложку Мерлину и отодвигаю тарелку с десертом в его сторону. — Артур, что… — начинает он, но я мотаю головой. — Я не голоден, — отрезаю я. *** После восторженного ведьминского «я нашла тебе флориста» и моего откровенно злого «ни за что», двадцати минут, проведенных в гугле, я стою перед симпатичной вывеской с лаконичным «Цветы от Леона». Зайдя внутрь, я словно в сказку попадаю: яркая зелень и всплески красного-фиолетового-желтого, тонкий цветочный запах, белый солнечный свет, заливающий крохотное помещение и играющий в рыжеватых локонах стоящего за стойкой мужчины. Принцесса в замке, усмехаюсь я. — «Когда под утренней росой дрожит тюльпан, И низко, до земли, фиалка клонит стан, Любуюсь розой я: как тихо подбирает Бутон свою полу, дремотой сладкой пьян! *» — декламирует он и широко улыбается. Я пораженно хлопаю, брови сами ползут вверх. Интересно, это его фишка — приветствовать так клиентов? — Здравствуй, я Леон, — он протягивает мне руку, и я с удовольствием ее пожимаю. Леон оказывается приятным — я не смыслю ничего в цветах, а он объясняет что-то о флориографии, языке цветов, проще говоря. Я хотел видеть на церемонии лиловые каллы — он говорит, что лиловый значит «покорность», а каллы с одной стороны говорят о семейном счастье, а с другой — несут нотки траура. Лучшего варианта для нас с Мордредом и быть не может — я киваю на его встревоженную улыбку «ты уверен?». __________________ *Омар Хайям *** — А на пенке вы не рисуете? — спрашивает девушка, вопросительно глядя в свою чашку кофе. У меня начинает дергаться глаз — мы не кофейня, а кондитерская, какие еще рисунки. Уже открываю рот, чтобы высказаться на этот счет и ожидаемо лишиться чаевых, как меня мягко оттесняют в сторону. Мордред успокаивающе поглаживает мою поясницу и ослепительно улыбается: — Только для вас. Я разглядываю его, силясь понять, какого черта он не на работе. Телефон в кармане вибрирует, отвлекая, и я решаю оставить все на потом. «Я понимаю, что это не профессионально с моей стороны, но, может, ты согласишься на чашку кофе?» — это Леон. Он признался, что не так давно переехал из Манчестера и еще не завел друзей, поэтому его предложение не вызывает большого диссонанса. Я заглядываю за плечо Мордреду: зубочисткой он выводит цветок. Еле слышно он комментирует: — Мне нравилось это делать еще в колледже. Ну да, тыкать острым в самое нежное, чем не хобби. * У Леона блестящие рыжие волосы, что я не могу оторвать от них взгляда, и темно-зеленая рубаха; он будто говорит всем своим блистательным великолепием «поцелуй меня, я ирландец!». От этого я невероятным логическим образом переключаюсь на другого почти-вроде-как-по-тетушке ирландца — который не звонит, не заходит и по уши увлечен красивой цветочницей. Ну, как мне кажется, красивой — судя по давней смс «10/10». Леон весело треплется о футболе, перемежая со стихами — то есть, рубаями, — Омар Хайяма, чешет золотящуюся щеку, а я глазею на него и почти не хочу возвращаться домой. Мордред меня не раздражает, он просто идеален, от этого еще хуже — вот он, твой принц, куда же ты смотришь? — Мордред знает, что ты здесь? — с любопытством спрашивает Леон, ковыряясь в цезаре. Я пожимаю плечами. Хлопает входная дверь и мимо пролетает парень, но вдруг тормозит перед нашим столиком. Мы вскидываем глаза, и я узнаю в тяжело дышащем мужчине Гавейна. — Принцесса, — орет он, и я закатываю глаза. Гавейн оценивающе смотрит на Леона и интересуется: — а Мордред куда смотрит? Пнуть Гавейна, чтобы Леон не заметил, нереально, и я выдыхаю, считая до пяти убитых женишков моей сестры. — Это мой флорист, придурок. Гавейн ухмыляется, тянет ладонь для рукопожатия: — Гавейн. Девичник решили устроить? — Леон, — отзывается он. То как морщится Гавейн, когда Леон с вежливой улыбкой стискивает его ладонь, становится неплохой компенсацией. Гавейн скользит руками по моим плечам, и взгляд Леона становится острым. Я дергаю плечами, сбрасывая его ладони. — Будет здорово, если Мерлин поймает твой букет? — Мордред будет бросать букет, — огрызаюсь я и прицельно бью локтем под дых. — Вовсе нет, — хрипит Гавейн, но продолжает веселиться. — Он сделал предложение, значит, роль невесты твоя. — Тогда мы обойдемся бутоньерками, — рявкаю я. — А теперь свали с глаз моих. Он хохочет и удаляется, а Леон внимательно разглядывает меня. — Почему ты отказываешься от букета? Разве тебе не хочется метнуть эту цветочную гранату в этих отчаянных, охочих до брака, девиц? А теперь это звучит не так плохо. Я слабо улыбаюсь и салютую ему чашкой. *** На этот раза пижама ярко-оранжевая с желтыми дольками апельсина, продувающий сизый март за окном, я, Большая Кружка кофе и бесконечные расчеты, а еще где-то потерялись списки рассадки гостей. И Мордред спит наверху, утомленный, — работой ли? Я стараюсь не думать об этом, чтобы не сорваться. Вот только надо записаться на репетицию свадебного танца, прийти на примерку наших костюмов — официально-черный для него и кремовый для меня; а еще нужно позвонить отцу, на отправленное приглашение он не отозвался. Я не могу откладывать это снова и снова, но только при мысли об этом нехорошо сжимается горло: как в детстве когда я получал «В» вместо положенного «А», и сказать об этом отцу только предстояло. Он, конечно, знает о Мордреде, но слышать, как я разочаровал его — с момента, как ушел с его работы и открыл кондитерскую, до того, как «оказался содомитом» совершенно не хочется. Я тру глаза, разглядывая графики. Неплохо бы еще приготовить несколько образцов свадебных тортов, чтобы Моргана и Мордред выбрали нужный. Я решаю отвлечься и приготовить баттенберг — бисквитный торт с марципановой глазурью. Он довольно красивый, в шахматную розово-белую клетку с ванилью и абрикосовым вареньем, да и делать не так трудоемко. На продажу почти всегда идут сладости только по традиционным английским рецептам, поэтому интерес к моему заведению у консервативных пожилых леди и сэров не ослабевает, однако после приевшихся джемов, орехов, бисквитов и соответствующих им сконов, пудингов и трайфлов, я начал делать иногда и птифуры, тирамису и чизкейки, которые, что Мордред, что забегающая молодежь расхватывают в один момент. Я кручу кольцо на пальце и ловлю свое отражение в кофейнике — огромные чернильные тени под глазами, как раз под цвет эспрессо, нездоровое желтое лицо, наверное, пижама отсвечивает. «Бейсбол, суббота, два билета. Ты в деле?» — звенит телефон. Я не фанат, но после общения с Морганой и Мордредом, бесконечно и методично пожирающих мои нервы — одна приготовлениями и заскоками, а второй равнодушным «как хочешь», я согласен на что угодно. *** Заглядывает Гвен. Смотрит сочувствующе, гладит ладошкой и уходит в малиновый закат, прихватив половину ассортимента. Я в восторге. *** Мерлин залетает, предварительно убедившись в отсутствии Мордреда, с пиццей и упаковкой темного пива. От него не пахнет куревом — Фрее не нравится, поясняет он, рубашка застегнута на все пуговицы, синяки под глазами не хуже моих. Мы сидим на полу, привалившись спиной к дивану, я разглядываю шкафчики, вспоминая, есть ли у нас миндальная мука. — Ты уверен во всем этом? — спрашивает вдруг он, когда позади остается пара бутылок с его стороны и стакан молока с моей. — Прошу прощения? — удивленно отвечаю я, разглядывая его покрасневшие скулы. — В свадьбе, — упрямо уточняет он. — Это, конечно, не мое дело… — Ты прав, — жестко обрываю я его, — это не твое дело. Он будто увядает, хорошее настроение воском стекает с его лица, оставляя мрачного, жаждущего покурить идиота, надеющегося — как и я — что все само собой образуется. Ну, или мне это кажется. — Да и к тому же, — решаю я вернуться в веселую колею, — я не могу оставить Леона без работы. — Кто такой Леон? — интересуется Мерлин, и в его голосе я слышу неожиданные ревнивые нотки. Он хмурится, и мне даже совсем не хочется потянуться и разгладить эту морщинку. — Мой флорист, — устало отвечаю я, ожидая объяснения. Ревность? Да черта с два. — Почему ты не обратился к Фрее? — удивленно спрашивает Мерлин, сверля меня взглядом. А вот и объяснение. — Не хотел трепать ей нервы, — вымученно улыбаюсь я. — Ты же знаешь, каким я бываю козлом. Ох, самокритикой избегать разговора это так на тебя похоже, Мерлин сразу поверит. Мерлин кусает губы, видимо, в сомнениях то ли согласиться, то ли поругаться и сообщить, что его девушке нужны заказы и все такое. Мне звонит Леон. Вспомнишь солнце… Я тянусь к телефону под хмельным взглядом Мерлина и ловлю себя на улыбке. — Привет, — радостно кричит мне в ухо Леон. — Не поверишь, что произошло! — Что случилось? — усмехаюсь я, ероша волосы. Надо бы подстричься. Он часто звонит мне. То «вот увидишь, очень интересный фильм, идем», то бейсбол-футбол, то самое приятное «я пересчитал, мы уложимся в смету». — Я нашел щеночка! — восторг переполняет его, начиная передаваться окружающему его мне. — Невероятно, — хмыкаю я, стараясь казаться безразличным. Щенок! С мягкими лапками, большими глазами и мокрым носом, боже, а я ведь не пил, откуда такая сентиментальность. — Обязательно заеду к тебе позже. Не забудь отвезти его к ветеринару. — Точно, — отзывается Леон и кидает трубку. Я разворачиваюсь с улыбкой к Мерлину и, глядя на его вскинутые брови, поясняю: — Это Леон. — Леон-флорист? — уточняет Мерлин. — Да, — киваю я. — Он нашел щенка. Повисает пауза, в которую я успеваю осознать, какую сделал глупость. — Леон, твой флорист, позвонил тебе, чтобы сказать, что нашел собаку? — прищуривается Мерлин. — Да, — тяну я, судорожно соображая, к каким нелепым выводам придет Мерлин. — И часто звонит Леон? — продолжает он. А тебе-то какая разница? Глотаю грубость и отвечаю: — Достаточно. Леон мой друг. — Только друг? — допытывается он. Мерлин наклоняется вперед, отставляя пиво в сторону, чтобы было удобнее просверливать во мне дырку. Я начинаю краснеть и нуждаться в сорока градусах на два пальца. — Ты покраснел, — сообщает он, будто я не знаю, и трогает мою щеку. Что вообще происходит? Я отстраняюсь, перехватывая его запястье, он скашивает глаза на кольцо на безымянном пальце, облизывает пересохшие губы и шепчет: — Мне выпить надо. Уголок рта дергается в усмешке, и я иду за выпивкой. Мерлин опрокидывает в себя виски, даже не морщась, а я доливаю колу — как девчонка, но контролировать свое поведение я обязан. У одного из нас в голове мишура и не в тему тактильный голод, а у второго — у меня рядом с Мерлином — вообще ничего. Он пьет второй, третий стакан, и я тяну ему банку маслин, но Мерлин отмахивается, по-ирландски полируя это дело «гиннессом». — Гвен мне сказала, что нельзя любить кого-то одного и спать со всеми, — признается он вдруг. — Я тогда подумал «как это связано вообще?». А теперь понимаю. Я недоуменно — откровенно тупо — смотрю на него, ожидая продолжения. — Я хочу спать только с одним, — говорит Мерлин, — думал, можно смириться и не добиваться, если не любит. И вообще глупость, никогда же не влюблялся, чтобы так — до тошноты и трех пачек сигарет в день, а теперь даже удержаться на плаву не могу. Я жду, когда он перестанет забивать в меня гвозди словами, сжимаю неровным зубом губу, чтоб отвлечься. Только почувствовав ржавый вкус во рту, смываю его сладкой шипучкой, и пью виски из горла, обжигая себе внутренности сорока шести градусным медом и солодом. «Если виски не может что-то вылечить, то, скорее всего, это неизлечимо» — вспоминается мне старая поговорка. Я делаю еще пару глотков, чувствуя на себе тяжелый взгляд. Идет уже легче, по смягченному анестетиком горлу, вкус распадается на карамельный и солодовый, я расфокусированно разглядываю белую этикетку «Teeling». — Даже подальше держаться не получается, хочется постоянно совсем рядом быть, вот и приходится изобретать идиотские пути, — хрипло смеется он и неловко скользит по моим пальцам, вытягивая бутылку, — выгляжу как придурок, а поделать ничего не могу. Постоянно смотрю на фотки в фейсбуке, узнаю через друзей как-где-что, раньше звонил постоянно, чтоб только голос услышать, а теперь не в силах, боюсь, не выдержу. Он запрокидывает голову — эффектно — глотая, только кадык ходит вверх-вниз. Я молчу, закипая. Давай кончай уже! — Гвен говорит, я совсем идиот, ты, наверное, и сам так думаешь, — ничего я не думаю, — говорит, надо просто сказать и будь что будет, а я трус. Тут я замечаю, что говорит он в настоящем времени. Наверное, совсем мозги вышибло алкоголем, решаюсь встрять: — Ты и поговорил, — напоминаю я, надеясь, что так и есть. Мерлин останавливается, откидываясь на диван, попутным движением опрокидывая пару пустых бутылок пива. — Вы же начали встречаться? — он все так же вопросительно смотрит на меня, и я начинаю чувствовать себе откровенно некомфортно, — С Фреей. Ты же о ней? Мерлин смеется в голос, обхватывает губами горлышко «гиннесса» и слегка качается вперед, проталкивая его глубже — я замираю, во все глаза глядя на него. Он ловит мой взгляд, вытягивая бутылку наружу, до стеклянного ободка, и тянет снова, пропуская в рот почти до расширения, по темному стеклу скользит язык, а Мерлин все смотрит, смотрит на меня, слишком внимательно для пьяного вдрызг. Я сглатываю и тянусь за виски. — О Фрее, — он снимается с бутылки с громким чпоком и облизывает губы. — Я сделал ей предложение. У меня что-то горько сжимается в сердце, желудок взлетает почти к горлу, и подступает непреодолимое желание выблевать себе все внутренности. Я закрываю глаза, ожидая, пока мельница перед глазами превратится в спокойную башенку с крестом.  — Она думает пока, — продолжает Мерлин, пока я с хрипом пытаюсь вспомнить, как дышать, — надеюсь, согласится. Я смеюсь, скатываясь в истерику, и только силой воли и бутылкой об зубы заставляю себя заткнуться. Я пью, захлебываясь, глубокий вкус виски течет мимо рта, янтарными струями по шее, и я чувствую горячее прикосновение. Мерлин собирает пальцами капли с горла, оказавшись слишком близко ко мне, практически седлая, и облизывает, высасывает остатки алкоголя с шершавых подушечек. Я отталкиваю его, неловко поднимаюсь. — Мне надо отлить, — бурчу я, перешагивая через длинные ноги и пустые бутылки, а потом вспоминаю, что он, наверное, ждет моей реакции, — а потом мы отметим! Мерлин хмыкает, и я чувствую его взгляд, пока не покидаю комнату. По возвращении он демонстрирует открытый диалог с конечным «ДА!». *** Я сижу в квартирке Леона, опять на полу, обнимая рыжего Пабло — в честь Пабло Неруды — он ластится, обнюхивает меня и виляет коротким хвостом. Леон садится рядом, протягивая мне банку светлого (надо же, с первого раза запомнил), и щенок тут же перескакивает на его колени. Они достойны любования и фотосессии для календаря на стену: оба рыжие, лохматые и счастливые до дурости. Я пришел вроде как порыдать на плече у Леона, рассказать ему и о Мордреде, и о Мерлине, и о вконец доставшей Моргане, но. Леон смотрит слишком проницательно, улыбается в бороду, и в голове стучит неприязненное мерлиново «только друг?». Тебе-то что, мысленно огрызаюсь я, но заикнуться, что не очень счастлив, будучи обрученным, не в силах. — Мерлин сделал своей девушке предложение, — вконец уставший терзаться объявляю я. Не Моргане ж об этом рассказывать — она их познакомила. — Ты не рад? — спрашивает Леон, склоняя голову набок. Самое время почувствовать себя как на сеансе у психолога. — Рад, — отвечаю я и делаю глоток, — просто в восторге. Счастлив за них. Определенно. Надо будет отправить открытку. — Еще раз, и я тебе поверю, — говорит Леон и ласково так смотрит. На этом тема себя исчерпывает. Мы смотрим какой-то ужастик по телеку, поедая луковые кольца, а потом я засыпаю у него на диване. Леон благородно звонит Мордреду, и тот за мной приезжает — без истерик, споров и даже после, в машине, не спрашивает «а это еще кто?». Я знаю, почему. В ванной, в шкафчике за зеркалом, не таясь, лежит упаковка алпразолама в качестве витаминов на ночь. Тебе снятся пингвины, Мордред? *** Я пеку Вупи Пай. Американский торт с открытыми коржами, кремом маскарпоне и свежей малиной — самое то для девичьих инстаграмов и небольшой рекламы. Витает запах шоколада и кофе, время около девяти утра, поэтому несколько столиков заняты ожидающими посетителями. Я с некоторым самодовольством наблюдаю, как покончив со своими десертами, они не торопятся уходить, в терпеливой надежде на кусочек. Было бы интересно сказать, что торт уже заказан, и посмотреть на их вытягивающиеся лица. Но коржам все же нужно будет настояться несколько часов, поэтому чтобы компенсировать разочарование, я сделаю партию шоколадных конфет. Растапливаю «каллебаут», мой любимый шоколад, замешиваю тесто — шоколадная эмульсия, какао, коржи получатся красивого темно-коричневого цвета. Звенит колокольчик, но мне некогда, я выливаю тесто на бумагу для выпечки, формируя идеальный круг, и сую в духовку. Посетитель приносит запах весны — такой особенный, после слякоти пахнет, что ли, прозрачным солнцем, — я на мгновение замираю, а потом выпрямляюсь, встречая взгляд Утера. — Итон месс и эспрессо, — говорит он. В горле мгновенно пересыхает, я тупо разглядываю его, пока он не прочищает горло, поднимая брови. — Одну секунду, — шепчу я и вытираю влажные ладони вафельным полотенцем. Тыкаю кнопки кофемашины, борясь с желанием обернуться и проверить, действительно он здесь или начались галлюцинации от недосыпа. Украшаю порцию торта (клубника, сливки и безе) веточкой мяты и ставлю перед ним. Отец в ожидании смотрит на меня. — За счет заведения, — хрипло говорю я и иду в туалет. Ополоснув лицо ледяной водой, я встречаю свой растерянный взгляд. Я не видел его с тех пор как… да, с тех пор, как прозвучало «ну и катись отсюда!». Его холодный взгляд, пощечина, означающая «ты мне больше не сын», впопыхах собранные вещи и студия Морганы. Когда я возвращаюсь, за его столиком пусто, а под чашкой лежат десять фунтов. Первый корж безнадежно испорчен. *** Тащить на примерку костюмов пришлось Леона — тот особо не противился, да и сообщил, что заодно подберет цветы для бутоньерок. Я одергиваю полы пиджаков, критически разглядывая себя в зеркале, и замечаю блестящие глаза Леона. Улыбка, которую я посылаю ему, вместо уверенно-ослепительной получается почему-то застенчивой. -«Сядь, отрок! Не дразни меня красой своей! Мне пожирать тебя огнем своих очей Ты запрещаешь… Ах, я словно тот, кто слышит: «Ты кубок опрокинь, но капли не пролей!»* — Льстиво, — хмыкаю я, особо не вдумываясь. — Еще б знать, где носит Мордреда. Я разворачиваюсь к нему, с удовлетворенным самодовольством замечая пристальный взгляд. — Немного широковато, — комментирует Леон и встряхивает волосами. — Как насчет голубого гладиолуса в бутоньерке? Я снова смотрю в зеркало, голубой цветок будет неплохо смотреться с глазами. — Гладиолус означает плотскую любовь, это мужской цветок рыцарства и смелости. Я закреплю его белыми георгинами. Будет шикарная комбинация! — Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое**? — задумчиво тяну я и киваю. — А что значат георгины, кстати? Леон опускает глаза и бубнит что-то невнятное, и допытываться нет никакого желания. ______________________ *Омар Хайям **Английская свадебная традиция А георгины значат каприз, непостоянство, мимолётное увлечение (самое оно для свадьбы) *** Фрея тонкая, хрупкая, с длинными черными волосами и карими глазами. Она тепло улыбается мне, пожимая руку, и просит «если можно, пожалуйста, что угодно». Я кошусь на Мерлина, тот смотрит на меня своими синими глазищами и с вызовом улыбается. — Разумеется, — киваю я и ставлю перед ней пирожное «Павлова». Как знал, что именно для нее: воздушное безе и малина, оставшаяся от Вупи Пая, под цвет ее губ. Она восторженно вскрикивает, касаясь локтя Мерлина, затянутого в черную кожу, и он покровительственно кладет руку ей на спину. — Когда свадьба? — интересуюсь я, протирая стойку. Мерлин следит за процессом как кот за шваброй — наверное, беспокоится, не задену ли я его невесту — и жмет плечами. — В июле, после вас, — на секунду отвлекается Фрея. — Мы хотим арендовать то же здание. Отзывы великолепные! К нам спускается Мордред, с удовольствием зарывается пальцами в мои волосы, немного оттягивая, и целует меня в шею. — Скажите, а вы нашли портного? — вежливо спрашивает Фрея, пока я наливаю себе кофе в Большую Кружку. Я смотрю на Мордреда, на его вымотанное, необремененное мыслями лицо, пока тот пялится куда-то над плечом Фреи, и думаю, встряхнуть мне этого придурка сейчас или позже. — О, да, — отвечаю я, пока мой жених зависает над вопросом, — тебе нужна визитка? — Было бы замечательно, — и, боже мой, не может она не нравиться. — У вас костюмы готовы? — Да, — киваю я, — но мне нужно будет ушивать. Последние несколько дней выдались несколько нервными. Она сочувственно-понимающе улыбается. — А по тебе и не скажешь, — хмыкает Мерлин, останавливая взгляд где-то в районе талии. Мордред предупреждающе смотрит на меня. Очнулся, надо же. Я сжимаю губы и отчаянно хочу увидеть Леона. И Пабло, фотками которого меня бомбардируют денно и нощно. Фрея с укоризной смотрит на Мерлина, и тот слегка краснеет. — Мы бы хотели заказать свадебный торт, — робко говорит Фрея, — так как у нас свадьба почти на месяц позже вашей, я надеюсь, накладок не будет. — Разумеется, — снова киваю я, — тебе придется прийти сюда, чтобы попробовать и выбрать. Я скоро сделаю несколько вариантов, а пока ты можешь взглянуть на каталоги и рассказать о своих предпочтениях. И о предпочтениях Мерлина, конечно. — Я предпочитаю твой вкус, — бросает он. — А какова приблизительная стоимость торта? — совсем смущенно бормочет Фрея. Я думаю, с зарплатой Мерлина с этим проблем быть не должно, но это и неважно. — Не переживай, милая, — я улыбаюсь ей. — Это мой свадебный подарок. *** — Мерлин, кстати, о тебе спрашивал, — говорит Гвен, стоя ко мне спиной и не видя, как я морщусь. — И что ответила? — нейтрально интересуюсь я. Что она может ответить, если в последний раз мы виделись черт знает когда? — Да так, — она загадочно жмет плечом и мешает томатно-сливочный соус. Как просто, оказывается, напроситься на ужин к Гвен — нужен всего лишь огромный пирог с патокой и ты в деле. У Гвен белая кошка, Энджи, и я наклоняюсь почесать ее за ухом. На штанинах появляются вылинявшие волоски, а мне хочется завести кота. Черного, с синими глазами и дурацким именем, чтоб ластился не к месту и не возражал против коллекции пижам. Мордред странно воспринял мое последнее «футбол и Леон» в качестве планов на субботу, поэтому пришлось срочно перестраиваться в пользу Гвеневры и Ланса. У Гвен красные шторы, масляные пятна солнца на кафельном полу маленькой кухоньки, желтая лента в волосах, запахи корицы, имбиря и курицы тикка масала — все здесь буквально кричит о счастливом семейном гнездышке. Я решаю не сидеть без дела в ожидании Ланселота и приготовить лепешки для ужина, да и впихнутая в руки мука тонко намекает, что отныне это моя задача. С тоской кошусь на открытое вино в декантере — должно подышать полчаса, а выпить хочется до невозможности. Пожалуй, я превращаюсь в алкоголика. Вот уж замечательная семейка у нас выйдет с Мордредом! Через четверть часа, когда я по локоть в муке, Гвен заканчивает тушить соус и аккуратно перекладывает туда кусочки курицы, приходит Ланселот. И Моргана, которая «случайно мимо проходила, вот еще вино». За ужином Моргана восторженно делится философией хюгге*, разглядывает меня, оценивая по своей какой-то шкале братопригодности, чуть ухмыляется и сообщает, что я должен буду сходить к портному с Мерлином. Порой, мне кажется, что она меня ненавидит. В остальное время я в этом уверен. — Он не маленький, — фыркаю я, ковыряясь в рисе. — Он должен выглядеть великолепно, — сообщает Моргана, расправляя салфетку. Будто он уже не… — поэтому Мерлин готов довериться твоему голубому вкусу. «Все хорошо?» — вибрирует телефон заботой от Мордреда. Извиняюсь и отвечаю, что мы обсуждаем цвета рубашек официантов, добавляя к этому блюющий смайлик. А потом вспоминаю, что это действительно нужно еще выяснить с Морганой. Гвен тепло улыбается мне, подмечая уставший вид, Ланселот доливает мне вина и хлопает по плечу. — Уже нашли группу на свадьбу? — интересуется он, и Моргана начинает шуршать в блокноте. — Нет, — мотаю я головой, уныло скармливая кусок лепешки кошке. — Вариантов нет вообще. Мордред предлагает плюнуть на все и заказать ди-джея, но мне хочется живой музыки. — Мордреду вообще плевать, — влезает Моргана, — он согласен и на цыганку с бубном. — Как, впрочем, и Мерлин, — тихо кивает Гвен, но я не обращаю внимания на нее. — А нам и придется соглашаться на цыганку, если не найдем группу! — рычу я, комкая салфетку. — Не придется, — смеется Ланселот, мгновенно остужая пыл и сглаживая обстановку до вновь комфортного уровня. — Мой друг играет в группе и у них есть нужный опыт… — Можно прийти послушать? — А он сможет исполнить нашу песню? — наперебой спрашиваем мы, а Моргана неожиданно прищуривается. — Это какая же ваша песня? Я мгновение разглядываю ее, силясь вспомнить. Она у нас определенно есть, Мордред постоянно твердит об этом, как только слышит по радио. — «Я знаю, все кончено»*, — наконец говорю я, и мозг с мазохистским энтузиазмом подкидывает слова песни о печальной невесте. Я тянусь к бокалу. Давайте, осудите меня. Моргана качает головой. ______________________ *Хюгге — понятие, возникшее в скандинавских странах, обозначающее чувство уюта и комфортного общения с ощущениями благополучия и удовлетворенности. * I know it's over (The Smiths) *** В бешенстве я швыряю в Мордреда пустой банкой таблеток. Он вскакивает, бледный, испуганный, бросается ко мне. — Сейчас это, а дальше что?! — ору я, не в силах говорить конструктивно и спокойно. — Переключишься на барбитураты? — Артур, малыш, успокойся, — зовет он, вскидывая руки в успокаивающем жесте. Как же хочется заехать по его физиономии. — Это какая по счету? — продолжаю, входя в раж. — Третья? Четвертая? И ты говоришь мне успокоиться?! Ты, придурок мелкий, хоть понимаешь, чем травишься? Сидишь на транках, как наркоман последний, а у тебя на носу свадьба! Мордред кривит губы, рыдать, что ли, хочет? — Малыш, — пробует он еще раз, вглядываясь в мое перекошенное лицо, — это по рецепту. — Дай сюда, — рявкаю я, и он тут же лезет в тумбочку, выуживая потрепанный листок. Печать выглядит вполне реально, скальпелем синих расплывчато-уродливых граней впиваясь мне в сетчатку, как и подпись какого-то Гаюса, и я закрываю глаза, прислоняясь к стене. — Что я сделал не так? — спрашиваю я. — Почему ты не поговорил со мной? Я слышу шуршание прикосновения коленей с полом, а потом Мордред задирает мою футболку, покрывая живот поцелуями, и обводит ладонями тазовые кости. *** Чуть ли не за руку я веду Мерлина к портному. Он равнодушно оглядывает манекены в шерстяных костюмах с бархатными лацканами, измерительные ленты и образцы тканей и позволяет снять с себя мерки, пока я мрачно смотрю через пыльную призму стекла на улицу. Там спешащие прохожие, девочка в ярко-розовом плаще, а в голове все разливается тоскливый голос вокалиста The Smiths, взывающий к матери. Мерлин бурчит о вынужденном отгуле, что-то вроде «никто кроме меня», и мне приходится пообещать ему золотые горы в виде дюжины вафель. — С горячим шоколадным соусом, — добавляет Мерлин, и я закатываю глаза. — И малиной. — И сахарной пудрой? — сладко и опасно скалюсь я, и возбуждение его чуть утихает. — Я слежу за фигурой, — фырчит он в ответ, а портной делает замечание, что юноше надо лучше питаться. И перестать курить, мысленно замечаю я. Окна вон запотели. — Вы определились с фасоном? — Что угодно, что подойдет для свадьбы, — отвечает Мерлин, и я закатываю глаза. Вот это энтузиазм! Мерлин замолкает, крутясь, как велено, а я решаю заполнить невеселую тишину, пускаясь в длинные рассусоливания о группе на свадьбу. Другом Ланселота оказался Перси, высокий красавчик с восхитительным баритоном, радостно согласившийся на предложение и попросивший список песен. Мерлин в ответ недовольно сопит, тяжело дышит, выражая свое негодование одними звуками. Едва нас отпускают, он хватает меня за руку, вытаскивая на улицу, и буквально заталкивает в метро. — Вафли! — торжественно объявляет он. * Мне звонит Фрея, рыдая и захлебываясь словами, объявляет, что у них катастрофа. — У вас катастрофа, — комментирую я, косясь на Мерлина. Тот невозмутимо поглощает золотистые обещанные вафли, с тонкой карамельно-коричневой хрустящей корочкой, и надо себе тоже сделать, а… — Катастрофа! — кричит Фрея, возмущенная отсутствием реакции, и начинает снова плакать. — У нее этих катастроф по семь штук на неделе, — отзывается Мерлин, не спеша вытирать белые потеки шоколада в уголках губ. Я зависаю на секунду, с трубкой в руках и наверняка остекленевшим взглядом, и тяну ему полотенце. Мерлин вместо него использует язык. — Произошла ошибка, — хрипит она, возвращая меня в реальность. — Наши свадьбы назначили на один день. — Ч…что? — изумленно переспрашиваю я. — Это невозможно! Разница в месяц! — Я знаю, — отвечает Фрея, шмыгая носом. — Я только что оттуда. Даты забиты на два года, а из-за ужасной ошибки секретарши… я не знаю, что делать! «Альбион Плаза» может предоставить два зала, но это просто нелепость! Я тру переносицу, мучительно стараясь не паниковать. Сходить бы на прием к этому Гаюсу за витаминами. — «Альбион Плаза»? — с недоверием переспрашиваю я, — нет, мы женимся в «Плазе»! Да, это всего лишь ошибка. Два разных отеля… — Нет, — хнычет Фрея. — Там недавно сменился хозяин, и его переименовали. И, к слову, этому Утеру надо лучше набирать персонал! Сердце пропускает удар. До хруста стискиваю трубку, невидяще уставившись перед собой. — Я перезвоню, — голос лязгает как нож по оселку. Мерлин переводит взгляд от вафель на меня и бледнеет. — Артур, что случилось? — обеспокоенно спрашивает он. — Катастрофа, — хмыкаю я, опираясь на стойку. Мерлин встревожено накрывает мою руку холодными пальцами, но кроме тошноты это ничего не вызывает. Непослушными пальцами я набираю личный номер отца и вслушиваюсь в гудки и стучащую в висках кровь. Черты лица Мерлина расплываются, и я моргаю, пытаясь сфокусироваться. Он стискивает мое запястье, и в тот же момент: — Утер Пендрагон. — Ты купил «Плазу»? — недоверчиво спрашиваю я. На той стороне повисает короткая пауза, в которую мой отец, наверное, разрывается между «а твое какое дело» и лаконичным бросанием трубки. — Откуда у тебя этот номер? — наконец холодно интересуется он. Я вздыхаю. — Ты не сменил. Он снова молчит. — Это все? — спрашивает отец, и я слышу нотки нетерпеливости. Какого черта? Твой бизнес совершенно не связан с отелями! Ты специально? Хотел досадить мне? А если и так, почему только сейчас вспомнил обо мне? Я проглатываю эти вопросы, задавая самый важный. — Ты позволишь мне жениться в твоем отеле? — каркающим голосом выдавливаю я. — Мне незачем терять клиентов, — отвечает он и вешает трубку. Я роняю голову на стойку и чувствую робкое прикосновение к волосам. Мерлин пропускает отросшие пряди сквозь пальцы, и я потихоньку успокаиваюсь. — Ты не сможешь быть моим шафером, — говорю я и задумываюсь, может, и не ошибка то вовсе. Он закуривает. *** Уныло разглядывая башни искореженных тортов и моих счастливо поедающих эти калории друзей и кучку посетителей, в восторге звонящих кому-то и нахваливающих меня, пихающих мне заказы, скачущих в детском, пестро-красном калейдоскопе перед глазами, я думаю только о том объеме работы, что теперь предстоит. — Устрой бесплатную дегустацию, такая реклама, — шепотом передразниваю я Моргану, черт бы ее побрал, и протягиваю кусок сплошного миндально-шоколадного триптофана очередной барышне. — А то, что я здесь и швец, и жнец, и на дуде игрец — это нормально, зачем мне нанимать кого-то еще… Фрея избегает смотреть мне в глаза, извиняется и что-то лепечет «с самого детства мечтала», но я отмахиваюсь. Работать на автомате становится сложнее, столько сил занимает держать глаза открытыми, что вот пять секунд и все будет хорошо… — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Мордред, неожиданно возникая за плечом. — Чего? — отстраненно отзываюсь я. — По-моему, ей уже хватит, — мягко говорит он и кивает на тарелку, на которую я уместил четыре разных куска торта и теперь безразлично заливаю все шоколадом. — Ой, черт! — воплю я, отскакивая и привлекая ненужное внимание. Мерлин извиняется за меня и обеспокоенно смотрит на нас. — Все это заняло слишком много времени, — я машу рукой на трех- четырех- ярусные торты, — до сих пор думаю, что где-то испортил начинку. Вон в том, например, который белый с фиолетовой хреновиной сверху не пропекся бисквит, и пришлось забивать все суфле, а в том, что с тысячью гребаных роз — консервированные персики с просроченным сроком годности, но я ел, вроде нормально… Мордред обводит синяки под глазами, в попытке разгладить, и шевелит губами, но я не разбираю слов. Я все еще чувствую взгляд и оборачиваюсь — Мерлин не обращает на Фрею никакого внимания, с тревогой смотря на меня. Я неловко ему улыбаюсь и хмурюсь, пытаясь вникнуть в слова жениха. Гвен отвлекает Фрею, выспрашивая у нее подробности свадьбы, Леон любуется цветами из мастики, восторженно что-то крича мне через весь — ага, через все футбольное поле, не льсти себе, — зал, и вроде все идет хорошо. — Тебе нужно поспать, — внушает мне Мордред, но я мотаю головой, высматривая Большую Кружку. Рабочий день в самом разгаре. Мерлин в пару шагов пересекает помещение, бесстыже зайдя в рабочую зону, и вырывает у меня из рук лопаточку. — Если не послушаешь его, в твоей обожаемой кружке окажется столько снотворного, что проснешься непосредственно перед свадьбой, — угрожающе шипит он, выглядя (ух ты, горячо) рассерженным. — У тебя нет его с собой, — возражаю я вяло, чувствуя себя заранее побежденным. — У меня бита в багажнике, — сообщает Моргана, нагло подслушавшая нашу перепалку. — Ты вообще ел что-нибудь? Честно пытаюсь вспомнить и, сдаваясь, пытаюсь свалить к Леону и девочкам подальше от неодобрительных взглядов, но Мерлин ловко цепляет меня за локоть: — Мы все ждем, — напоминает он с упорством курицы-наседки. — Просроченные персики, — огрызаюсь я. — Доволен? А теперь оставьте меня в покое. Мерлин уже открывает рот, как у него спасительной трелью звонит телефон. — Уже еду, — коротко бросает он в трубку и сообщает нам: — ребята в участке напали на след. Мне пора. Эмрис цепляет значок на бедро. — Будь осторожен, инспектор, — вырывается у меня. Он пристально смотрит на меня, а потом хватает куртку и, оставляя смазанный поцелуй на щеке невесты, выходит. *** Мордред запрокидывает голову, подставляя мне белую, без единой отметки, шею. Он двигается быстрее и быстрее, и перед глазами мелькают влажные черные локоны. Я сжимаю его ягодицы, подкидываясь вверх, и он обнимает меня, накрывает, обволакивает коконом. Он везде: на мне, вокруг меня, закидывает руки за шею — и я растворяюсь в нетерпеливых движениях и его естественном терпком запахе. Мордред слепо тычется губами мне в щеку, ища рот, сжимает волосы в кулаке, и я поворачиваю голову ему навстречу. И закрываю глаза. * Я залезаю почти полностью под стол, вымывая оттуда грязь, пока Мерлин воркует над чашкой кофе и лопает вафли, а посетителей нет. В свете последних дней я серьезно начинаю задумываться о необходимости энергетиков или чего поээфективнее, чтобы меня не вырубало посреди секса с женихом. Мерлин над этим не смеется, только хмурит брови. Отдуваюсь и вылезаю из-под стола, вытирая вспотевший лоб, чтобы взглянуть на него. — А какого черта ты все время здесь торчишь? — интересуюсь я. — Прогулы уже не повод для увольнения? Мерлин дергает плечом, разглядывая меня — мне некомфортно, вылизав кондитерскую, я выгляжу не привлекательнее погребальной урны. Спустя пару минут, за которые я умываюсь и зачесываю мокрые волосы назад, он рассказывает, что здесь вообще-то для того, чтобы исполнить свою часть подготовки к свадьбе — не мешаться под ногами. — То есть, ты решил мешаться под ногами у меня, Ме-ерлин? — ворчу я. — Достань тогда печенье из духовки, будь добр. — Ты не рад? — он вскидывает бровь и лезет в духовку голыми руками. — Стой, идиот! — воплю я, но поздно: как в замедленной съемке я вижу, как Мерлин охает, а противень с печеньем летит на свежевымытый пол. — Блять! — Совсем придурок, что ли?! — ору я, не в силах скрывать беспокойство, затаскивая его в туалет и суя обожженные ладони под ледяную воду. — Я не подумал, — виновато оправдывается Мерлин, его руки чуть подрагивают в моих. — Чего ты взъелся? — Ты уничтожил мне товар и труды последнего получаса, — напоминаю я сквозь зубы, вырубая воду. Размазывая по узким ладоням фурацилиновую мазь — бойскаутская готовность ко всему — я немного успокаиваюсь. Все поправимо, ничего страшного. Но какого ж гребаного… — Почему ведешь себя как осел ты, а лажаю я, — прерывает мои уничижительные мысли Мерлин, смотря вниз. Боже, да мы разве что за ручки не держимся! Отдергиваюсь от него и с возмущением смотрю в скривившееся от боли лицо: — А я-то с какого перепуга? — Да ты объективно болван, — выплевывает Мерлин. У меня челюсть отвисает от наглости. Звенит колокольчик, не к месту оповещая о посетителе. Тот брезгливо оглядывает раскрошенное печенье по всему полу, открытую духовку, ведро с мыльной грязной водой около столиков и нас — растрепанных, красных и злых. — Я смотрю, твой бизнес преуспевает, — саркастически говорит мой отец. — От клиентов отбоя нет. — Зато он мой, — напоминаю я. — Блажь, — фыркает он, и мне хочется запустить в него раскаленным противнем. — Какого черта ты здесь забыл? — похоже, не мне одному. Отец смотрит на Мерлина как на вдруг заговорившего таракана в супе. — Когда ты ушел из фармацевтики, я предоставил тебе время, чтобы пойти своим путем, — он морщится, не обращая внимания на выпад Мерлина, — да, ты открыл свое дело. Насколько я вижу, оно не настолько успешно, чтобы ты позволил себе нанять работников. Я скриплю зубами, краем глаза замечаю, как пострадавшие руки Мерлина сжимаются в кулаки. — На это нужно больше времени. — Верно, — неожиданно соглашается отец, — но ты выглядишь, как особо нуждающийся в помощи. Даже интересно будет поставить, насколько быстро ты прогоришь, но я не принимаю в таком участия. Я вспоминаю о куче — куче заказов — и это просто быстро надвигающийся, пышущий духовым жаром, кремовый апокалипсис. И опрокинутый противень только первый звоночек. Наверное, отец прав — я не справляюсь с такой нагрузкой. — Что тебе нужно? — облизываю я спекшиеся губы. — Хотел предложить тебе работу, — он бросает визитку на стойку между нами, и я невольно скашиваю глаза. — «Альбион Плаза»?! — шокировано спрашиваю я. — Мне нужен кондитер в отель, — невозмутимо сообщает отец. — Столько дат, намечается даже несколько свадеб. Я хочу предложить услуги местной кухни, чтобы гостям не пришлось привлекать сторонних поставщиков. Поэтому ищу профессионалов. Я тру переносицу, не в силах поверить, что это все не галлюциногенный бред. — Выметайся, — тихим от злости голосом говорю я. Отец чуть бледнеет, отшатывается и поджимает губы. Я чувствую себя на грани срыва: любое малейшее происшествие и к херам это все. Мерлин тянется за сигаретами, но, не контролируя себя, я выбиваю коробок из его рук. Он потерянно смотрит на брошенную никотиновую пачку среди шоколадных крошек печенья, а потом переводит вопросительный взгляд на меня. — Завязывай, заколебал уже, — скажи хоть слово, Мерлин, и я тебе врежу. Мерлин понуро кивает и идет за шваброй. *** Свадебный танец выходит просто кошмарным. И хоть вслух я и насмехаюсь над Мордредом, его кривыми ногами и откровенно неудачными движениями, но не могу не признать, что в этом есть львиная доля моей вины…что выбрал такого ужасного хореографа. Но какого ляда все делать должен я? Кроме этого постепенно выполняя ту кучу заказов, которых я получил в день дегустации (сколько ж людей женятся, это кошмар — какая-то новая демографическая политика?), я получаю еще больше. С одной стороны это великолепно, приток новых клиентов и денег, а с другой — у меня совсем нет времени печь обычную партию пирожных и тортов на продажу. А самое идиотское в том, что вариант работать на износ, теряет свою актуальность; усталость и перенапряжение постепенно и методично перебарывает хваленое пендрагоновское упрямство, разнося его по кирпичикам. Через час-полтора уже закрываться — я привычно ставлю табличку «50% скидка на весь ассортимент» и три посетителя оживляются, разбирая оставшееся (кроме одинокого пудинга), а я уныло иду заваривать себе кофе. Фрея с Мерлином приходили еще раз, чтобы пригласить на день рождения Мерлина — от него наконец-то не несло куревом, она щебетала, ласково сияя софитами глаз. И выбрала счастливая невеста огромный торт с разными начинками ярусов (нет бы выбрать какой-нибудь крокембуш), уточнив, не затруднит ли меня готовить целых два свадебных торта накануне, на что я привычно махнул рукой — «справлюсь». Мерлин, проявив невероятную тактичность, заметил, что в мешки под моими глазами можно котов запихивать, а «потом в глазах топить», добавил он шепотом. Уровень заботы зашкаливает. И нужен им от меня только торт на праздник, решаю я рассердиться только сейчас, невероятно к месту, но очень уж обстоятельства располагают к «и скучно, и грустно, и некому подрочить». На улице слышится веселый лай, я невольно улыбаюсь, выглядывая из-за стойки, пытаясь разглядеть животинку. Дверь распахивается, являя мне изрядно выросшего Пабло на коротком поводке и довольного Леона с бумажными пакетами в руках. Пабло несется ко мне, сшибая стулья, и через мгновение, на которое я зависаю на знаке перекрещенной собаки, я опускаюсь на колени, чтобы потискать его. Щенок облизывает мне лицо, виляя хвостом и прыгая по коленям, оставляя пятна грязи, но кого это волнует, это-же-собачонок-дайте-два. Девушка откуда-то слева восторженно пищит. Я тихо смеюсь, поднимая на хозяина глаза. — «Я люблю тебя тайно, на грани души и тьмы, Как бутон, ещё не расцветший, не вспыхнувший цветом, — Но в душе у меня он цветёт, пряча краски сурьмы, Снова сердце волнуя своим аромата балетом»*, — комментирует Леон над нами. — Красиво, — и даже совсем не тянет шутить на тему поэзии, — голодные? Для Пабло у меня нет ничего полезного, а вот для тебя остался «Пятнистый Дик». Леон по-птичьи склоняет голову, осматривая меня. — Тебе не хватает солнечного света, — заявляет он, пока я разливаю чай в чашки и кошусь на задержавшихся посетителей. — Недостаточно зеленый? — вяло шучу я, двигая к нему десерт. Он хмыкает и протягивает мне пакет, в котором оказываются хрустящие сэндвичи и куриный бульон. Я непонимающе смотрю на него. — Мордред как-то говорил, что ты практически ничего не ешь, — вот уж вранье, Мордред с ним не знаком даже. Я уже открываю рот, чтобы уличить его в этом, но Леон смотрит как-то странно. Моргана бы тут же определила что к чему, да еще наорала на меня для профилактики, но ее тут нет — однако челюсть все равно клацает, когда я решаю не выглядеть в чужих глазах совсем уж дубом. Зато индейкой из сэндвича вполне можно незаметно поделиться с враз осчастливленным Пабло. Леон неодобрительно смотрит на это шпионское действо, но улыбается в бороду — от меня ничего не скроешь, — и переводит взгляд на пудинг. — А почему такое название? — спрашивает он. Очевидно же, он весь в изюме! Жму плечами: — Мерлин вдохновил. __________________________ *Пабло Неруда, сонет 17 *** От вида Мерлина в темно-синей рубашке у меня слегка подрагивают руки, и я вцепляюсь в бокал шампанского, разглядывая гостей. Мордред обнимает меня за талию, и я гадаю, останется ли прожженный отпечаток его ладони на моей коже. — Можно тебя на пару слов? — вдруг раздается сзади. Мерлин стоит, прислонившись к косяку, с привычным бокалом виски. Я стряхиваю ладонь Мордреда и передаю ему подарок Мерлина. Гвен рассказала о планируемой свадьбе — ослепительно-снежный, красный и черный, классика. Я потратил несколько часов сна, чтобы подобрать темно-бордовый галстук, зажим и квадратные бургундского цвета запонки, которые так подойдут его острым скулам и четким линиям фигуры. Голубой вкус, что поделать. Я шагаю к Мерлину. Мы выходим на маленький балкон, и я жду, пока он полезет за сигаретами, но Мерлин спокойно делает пару глотков, а потом переводит ясный взгляд на меня. — Я поссорился с Фреей, — буднично сообщает он. В голове около десятка вариантов ответа вроде: «насколько серьезно?», «отменяем свадьбу?», «я люблю тебя», но я решаю остановить выбор на самом верном. — Мне жаль. — Из-за свадьбы, — он смотрит на оранжево-алый закат, а я смотрю на него, жадно впитывая, как в зрачках бликами качается солнце. — Я хотел перенести дату, время или что угодно, что позволит мне присутствовать на твоей. Он мягко улыбается. — Сначала я решил, что так и правильно, — минуту, что он решил?! — но потом понял, что видеть тебя счастливого — это все, что я хочу. Ты этого заслужил, Артур… Его губы шевелятся, но все звуки словно отрезает. Я оторопело смотрю на него, чувствуя, как с хрустом рычаг перещелкивает на тот комок оголенных нервов, которым я и являюсь. — Ты решил, что не хочешь присутствовать на моей свадьбе? — вспыхиваю я, напряжение дружеского трепа подскакивает, — Я, знаешь ли, смирился, что мне нужно искать нового шафера, с тем, что таковы обстоятельства, что таково желание твоей возлюбленной, да, черт возьми, даже с тем, что отец позволил мне жениться в его отеле! Но то, что мой лучший друг не хочет быть на моей свадьбе, разбивает мое чертово сердце! Я с грохотом ставлю бокал шампанского на перила, тонкая ножка переламывается — вырывается тихий, подавленный из-за комка в горле, смешок, — но он хватает меня за запястье, испуганно глядя в глаза. — Твой подарок у Мордреда. Он долго выбирал. С днем рождения, — неестественно ломким говорю я, безразлично — сквозь — смотря на него. — Артур… Он тянется ко мне, странно, незнакомо, желанно, я вырываю руку из его пальцев. Я предупреждаю Мордреда — извини, срочные дела, — и ловлю такси. Небо хмурится, грохочет, и на стекла падают первые тяжелые капли. Меня колотит, я откидываюсь на сиденье, закрывая глаза, все еще чувствуя хватку горячих тонких пальцев. Под закрытыми веками храбрые пилоты едва управляют звездолетами. И нестерпимо хочется злиться, вернуться и врезать — «ты друг или кто» — в кармане разрывается телефон, но вместо этого я безучастно разглядываю проносящиеся дома и неожиданно для себя засыпаю. Фланелевая пижама с лягушками, Большая Кружка с отколотым краешком, заказанная куриная пицца — и я оказываюсь на достаточно безопасном уровне комфорта, чтобы выкинуть из головы произошедшее. Я всегда умел прощать, отпускать и забывать, в любом порядке, избавляясь от плохих воспоминаний и боли, а это неплохой повод для гордости. Можно было бы позвонить Моргане, она бы поняла, приехала, наорала бы. А потом достала бы бутылку водки, и все бы стало еще лучше. Я щелкаю каналы, заталкивая в себя пиццу, но слишком от нее тошно. Интересно, насколько жалко просить собственного флориста стать шафером? Пойти поработать, что ли? Я уже почти собираюсь: на завтра полно заказов день рождения-помолвка-похороны, колеблюсь, начать ли сейчас и успеть сделать привычный ассортимент или плюнуть и поспать пару часов, а потом, как обычно, убиваться в цейтноте. Глаза закрываются сами собой, но я упорно таращу их в экран, досчитывая до пяти, чтобы встать. Дождь за окном так шумит, так приятно пахнет курицей и сырной корочкой, и так успокаивающе-тепло под толщиной накинутого пледа. * Будит меня тонкое дребезжание окна. Я с трудом разлепляю тяжелые веки, переворачиваюсь, чтобы взглянуть на безучастные цифры часов — сейчас далеко за полночь! Я сажусь в кровати, скованное усталостью и напряжением тело протестует, отзываясь болью в каждом состарившемся суставе. Где черти носят Мордреда? Стук в окно повторяется. Спуститься бы и наорать на хулиганов, но… Камешек стукается в раму, и я не выдерживаю, врубая свет и поднимая окно. Под дождем, насквозь мокрый — струи текут по лицу — стоит Мерлин, и крик замирает у меня в горле. — Ты? — надтреснуто выходит у меня. — Я, — соглашается он и широко улыбается. — Впустишь? Я киваю на автомате и жду, пока он взбежит по лестнице. Стоит предложить ему одежду и душ, но я не способен даже на малейшее движение — вся отброшенная усталость, так долго забиваемая сахарными дубинами кофеина и стимуляторов энергетиков, теперь нахлынула в двойном размере, полная намерения отомстить. Я опускаюсь на кровать, не в силах даже держать спину прямо. Мерлин смотрит на меня, я вяло машу в сторону шкафа с одеждой, но он не идет, таращится упрямо, садится передо мной на корточки. Мокрый, со слипшимися волосами, с небом в глазах — черный кот с дурацким именем. И ластится не к месту. — Я тебя разбудил? — тихо спрашивает он. — Ерунда, — отзываюсь я. — Мне не следовало засыпать. Нужно работать. — Я помогу, — умоляюще говорит Мерлин, кладя холодную ладонь на колено, будто в попытках удержать. — Не неси чушь, — фыркаю я. — У меня ни сил, ни желания тушить пожар. Я откидываюсь на кровать, и плевать мне, как выглядит это для сидящего между моих ног Мерлина. Спина приятно гудит, теплой негой разливаясь вдоль позвоночника. — Прошу тебя, — шепчет он. — Позволь мне помочь. Приподнимаюсь на локтях, он выглядит раздавленным, и сердце сжимается. Я упираюсь босой ногой в мокрое тощее плечо, отталкиваю, но он не двигается с места, перехватывает лодыжку. — Отвали, Ме-ерлин, — тяну я издевательски. Он ненавидит этот тон, злится сам, как раз то, что надо. Если он продолжит так на меня смотреть и прикасаться, я, наверное, разревусь. Я слишком бессилен, слишком слаб, чтобы противиться этому, не замечать чувств. Мерлин молчит, пальцы поглаживают сухую кожу щиколотки, и я вдыхаю резче, поднимая голову. — Пожалуйста, — тихо шепчу я. — Оставь меня в покое. Прошу. Я с облегчением закрываю глаза, когда он отстраняется, бережно отпуская ногу. Но ненадолго, Мерлин вдруг нависает надо мной, упирая колено в матрас между моих бедер. Вода с его мокрых шмоток капает на меня, ледяно, но горячее тяжелое дыхание на шее бросает в жар. — Мерлин, — шепчу я, не открывая глаз. — Мерлин. Ладонь скользит по его тощему боку, сквозь футболку я чувствую выступающие ребра и сжимаю ткань в кулаке, колеблясь: притянуть его ближе, вплотную, чтобы ни атома между или оттолкнуть. Мозг залипает как муха в карамели, слабо трепыхаясь, между нужным и правильным. Мерлин принимает решение за двоих, устав ждать — скользит ладонью по щеке, вымораживая внутренности символом предстоящего брака на пальце, и накрывает губами мой пересохший рот. Это слишком, это мокро, это искры как фен в ванной, от самого прикосновения которых бьет по нервам с силой двухсот тридцати вольт, и я тут же выгибаюсь ему навстречу, и он ловит, просовывая руку под поясницей. Его рот — жаркий, жадный, пьяно-горький, с острыми зубами, оставляющие на моих губах вмятины упавших яблок. Мои пальцы невесть как оказываются в его жестких волосах, и я, преодолевая себя, оттягиваю их, отрывая от себя его голову — он смотрит так возбуждающе-незнакомо, голодно, с блестящими от слюны темными губами. — Что ты делаешь? — хриплю я, чувствуя себя очнувшейся от сна принцессой. Только вот у гребаной принцессы уже есть сказочный принц. Не ты ли вдруг захотел увидеть меня счастливым на свадьбе? Мерлин моргает, хлопает ресницами, приходит в себя, но упрямо поджимает переспелые вишневые губы. — Делаю себе подарок на день рождения, — отвечает он. — Почему сейчас? — пробую я еще раз. Ладонь под широкой рубахой пижамы начала ощущаться странно, и я сдвигаюсь, уходя от прикосновения. — Где Мордред? Мерлин трет лицо рукой, и я толкаю его, спихивая на пол. — Вали в душ, а потом домой, — говорю я, беря себя в руки. — И мы больше никогда не заговорим об этом. — Артур… — он смотрит с затаенным глупым упрямством. — Еще слово и я тебя ударю, — добавляю я холодно, незаметно вытирая вспотевшие ладони о простыни. Он кивает, сглатывая. Следующий час мутным взглядом я пялюсь в пустоту, на автомате заводя тесто, что-то ссыпая и перемешивая. В голове густым киселем провисают важные мысли вроде «почему Мордред не берет трубку?», заменяясь на бессмысленную монотонную мантру «Мерлин-Мерлин-Мерлин». Я не представляю, что делать дальше, но начинать брак со лжи мерзко и низко. — Малыш? — Мордред отмыкает дверь кондитерской своим ключом, щурится от света. Ты тоже мне изменил? — Где тебя носило? — зло спрашиваю я, а подспудно бьется мысль «почему тебя не было, чтобы помешать сделать ошибку?».  — Фрея не могла дозвониться до Мерлина, — устало машет он рукой, скидывая пальто, а мое сердце виновато сжимается, — пришлось остаться. Я сжимаю губы, чувствуя, что, собственно, похерил все свое счастливое будущее. Мордред замечает, конечно, он бывает таким внимательным, что я снова начинаю злиться невесть на что. На себя. — Ты в порядке? — спрашивает он, накрывая мою руку ладонью. Опустошенно я смотрю на его тонкие пальцы на широком заляпанном тестом запястье и вздыхаю. Никогда не умел врать, нечего и начинать. — Кое-что произошло, — я сглатываю и встречаю его обеспокоенный взгляд. — Плохое. Я облажался. Я тру лицо. — Я должен признаться… Мордред улыбается и вдруг качает головой. — Не нужно, — он сжимает пальцы крепче. — Некоторые вещи не должны быть услышаны. — В смысле? — удивленно спрашиваю я, растеряв все скудные подходящие слова. Мордред кусает губы, но смотрит ласково — и я вспоминаю, как он был близок к истерике только из-за одного присутствия Мерлина здесь. — Артур, — вздыхает он, — мы все совершаем ошибки, но это не значит, что нужно зацикливаться на них. Жизнь продолжается, мы скоро женимся, и это все, что имеет значение. Тот кошмар с таблетками, из которого ты вытащил меня, несомненно, хуже, чем то, что сделал ты, но мы оставили его позади как дурной сон. Я люблю тебя, ты для меня все. Какую бы глупость ты ни сделал, пока ты со мной, пока мы вместе, мы справимся с этим, и все остальное неважно. Правда? Слова гулкими камнями падают как в колодец, забивая тонкие ростки надежды на плохой исход разговора. Он не хочет знать. Будь я на его месте, я бы знать хотел. А потом врезать и разорвать помолвку, что ж ты не такой… Мордред до ужаса благороден, проявляя почти милосердие, и я чувствую себя свиньей, ведь в голове настойчиво вьется «неправда». Он улыбается такой яркой улыбкой, ни капли неискренности. Я не хочу, я не люблю, я ужасный лжец. Неужели мне бы хотелось, чтобы мы расстались прямо сейчас? Я не хочу ссориться, я не люблю Мерлина, я ужасный лжец во всем, что не касается наших отношений. — Правда, — растягиваю губы в улыбке я и целую его ладонь. *** Я избегаю и Мерлина, и Фрею, и Моргану, которой вдруг приспичило поинтересоваться насчет фотографа, проводя свободное время с Пабло и Леоном. «Нам нужно поговорить», — удаляю я сообщение Мерлина. «Брось» «Не будь ослом, ответь мне», — я уже ответил тебе. Сообщения появляются стабильно раз в день, даже несмотря на резкое «не пиши мне». Силы воли заблокировать его номер у меня не хватило, поэтому приходилось постоянно подрываться к телефону, жадно впитывать в себя короткие строки, чувствуя себя последней сволочью на свете, а потом стирать оскорбительные просьбы. Но. Что меня выдало тогда? Зная Мерлина, он бы ни за что не стал целовать — парня — того, кто выглядит незаинтересованным. Я решаю заняться тем, что лучше всего у меня получается — не думать. Помогает в этом Гавейн, нежданно приперевшись в кондитерскую. Он называет развлечением с клубничкой обычный трайфл, наблюдая, как в стакан я укладываю слои бисквита, сливочного крема и, собственно, клубники. Гавейн подпирает щеку рукой, почти растекаясь по стойке, и спрашивает: — А когда девичник? Леон фыркает, а я неожиданно замечаю, что сегодня не слышал стихов. — Спроси шафера, — жму я плечами. — А почему шафер не я? — тут же возмущенно интересуется Гавейн, явно опуская «а какой-то малознакомый мужик». Я втыкаю веером ломтики клубники сверху и задумываюсь, почему мои друзья предпочитают проводить время здесь вместо работы. — Леон не станет заказывать стриптизершу. — Вообще-то я думал о стриптизере, — смущенно отзывается он, краснея ушами. — Чего ты думал? — мои глаза округляются. — Это должен был быть сюрприз, — качает Леон головой, пряча глаза. — Шафер Мерлина, Ланселот, предложил провести совместный мальчишник, раз уж свадьбы в один день, а вы лучшие друзья, а Мерлин хочет стриптиз. Я облокачиваюсь на стойку, разглядывая притащенные Леоном цветы малиновые яркие мальвы. — Мне плевать. — Артур! Я закатываю глаза, отворачиваясь от дверей, в которых тормозит Мерлин, споткнувшись о порог. Я слышу, как сбивается его дыхание, а Гавейн хмыкает. — Вы поспорили? — спрашиваю с нажимом я, поворачиваясь, наконец, к нему. Он молчит, моргает. Я жду «да», чтобы забыть об этом — лжец, всегда лжец, не забыть, а вспоминать, растравливая себя еще больше. — Нет. ___________________________ Мальвы — «истерзан любовью». ***  — Бисквит у вас сыроват, — говорит блондинка за третьим столиком. Я кошусь в сторону поистине королевского* десерта и думаю, что метать в посетителей столовые ножи невоспитанно, — А вот вы вполне горяч. Тихо скриплю зубами. Прости, Мор, она сама напросилась. — Он таким и должен быть, — вдруг говорит Мордред, появляясь у меня за спиной, неясно что имея в виду. У нас с блондинкой отражается один на двоих мыслительный процесс, а потом она довольно улыбается. Мордред касается поясницы в успокаивающем жесте. Блондинка засовывает в банку для чаевых хрустящую пятерку и облокачивается на стойку, разглядывая меня. Напоминаю себе о веж-ли-вос-ти. — Елена, — представляется она. — Чем могу помочь, Елена? — спрашиваю я. Давление пальцев чуть усиливается. — Это я хочу помочь, — отмахивается она, встряхивая волосами. — Вам явно нужны работники. — Уборщицами не интересуюсь, — огрызаюсь я. Мордред удивленно хмыкает, но блондинка непрошибаема. — Мило, — улыбается она. — Клиентский сервис на высоте. — Так вы и не клиент, — ухмыляюсь я. — А потенциальный работник. Она смеется, и я не могу не признать, что она довольно ничего. — Согласна на полторы тысячи фунтов в месяц, — говорит она. — Образование? Она выдает что-то о шницеле*. Мордред уважительно кивает, становясь рядом. — Опыт работы? — Три года, — лаконично отвечает она. Я тру переносицу, размышляя, смогу ли позволить себе Елену. Однако если я буду спать больше трех-четырех часов, да и повысить объемы работы не помешает… — Почему сыроват бисквит? — припоминаю я. Елена удивленно хмыкает. — Хотелось посмотреть на вашу реакцию. Обычно я представляюсь критиком. В большинстве случаев мне предлагали заменить десерт, — она склоняет голову, выглядя слишком уж довольной. Я молчу, разглядывая ее. Возможность поспать дорого нынче обходится, но сил уже и вправду нет. — Тысяча двести с возможным ростом, если все сложится, — наконец, говорю я. — И месяц испытательного срока! Она сверлит меня взглядом. Уже жалеет о щедрых чаевых? — Заметано, — широко улыбается она и протягивает руку. Я пожимаю ладонь с неожиданным для себя удовлетворением. __________________________ *Бисквит королевы Виктории *Кулинарная школа Le Cordon Bleu Cordon Bleu — шницель с сырной начинкой *** Елена быстро вписывается в нашу вечеринку, состоящую из каждодневных апрельских метаний: трещит с Леоном о собаках, сходится запросто с Мордредом («Ой, свадьба? Мой брат фотограф!»), улыбается зашедшему Мерлину и настороженно косится на меня. А самое приятное — отлично справляется с тортами и не лезет в духовку голыми руками. Елена молча пихает мне в руки треугольные сэндвичи. — Это еще чего? — невнятно спрашиваю я, ошалело пялясь на нее. — Ешь, — безапелляционно говорит она, напоминая Моргану. — Время половина девятого, а торт, вон тот, с белым марципаном, довольно запарно делать. И вчера ни намека! У меня начинает дергаться глаз. Елена наливает жуткий ромашковый чай в Большую Кружку, тем самым оскверняя мою личную Чашу жизни, и делает страшные глаза. Я хмыкаю и усаживаюсь на высокий стул, пока она встает за кассу. — И кто тебя только сюда заслал, — бормочу я, а она неожиданно хитро усмехается, заставляя напрячься. — Какой торт планируешь на свою свадьбу? — Мордред хочет несколько на этажерке, — неприязненно кошусь на бурду в чашке я. — Как и Фрея. — Сколько ярусов? — щурится она. — Три. — И ты планировал успеть сделать два огромных торта, собрать, отвезти и исправить все косяки типа смазанных кремовых роз непосредственно на месте? — вкрадчиво спрашивает она, и я чувствую подвох. — Да, — уверенно киваю я. — Да ты на голову больной, — выдыхает она ошалело. — Она хочет перевертыш, — добавляю я, чтоб полюбоваться на ее возмущенное лицо. — То есть, внизу будет самый маленький корж, а сверху самый большой. — А себе? — уточняет Елена, вздыхая. — Что-нибудь легкое, — отмахиваюсь я. — Я все же могу оценивать свои силы. — Вроде «Молочной девочки»? — задумчиво спрашивает она. Я разглядываю ее светящиеся в лучах солнца волосы, облаком обнимающие светлую кожу шеи, и тру лоб. — Я бы сделала ее верхним ярусом, — продолжает она. — Очень уж сильная ассоциация. — В смысле? — С тобой, — Елена машет рукой, — светлый от макушки до пяток, простой как репа на самом деле, но, чтобы пройти этот уровень, нужно немало времени. — И кто из нас больной? — хмыкаю я и решительно отставляю ромашковый чай. Может, это и не он вовсе. — Предлагаешь домашний деревенский торт в качестве свадебного? — Вовсе он не деревенский, — фыркает она, совсем как кошка Гвен. — Кстати, пока тебя не было, заходил какой-то парень. Что могло случиться за те два часа, пока я ездил договариваться с фотографом? У меня нехорошо тяжелеет в груди. — Просил передать, что ему жаль, — заканчивает Елена. Сердце сжимается до боли. *** Леон кричит что-то судье, Елена яростно машет шарфом и весело свистит — а я смотрю на их разукрашенные лица и чувствую, как меня утягивает в этот водоворот азартной радости. Играет кто-то против кого-то, я не слежу за движением в турнирной таблице, а эти двое сошлись — снюхались, хмыкаю я про себя — еще и на спортивной теме. — Да какого ж апельсинового курда ты делаешь?! — вопит Елена, смотря на поле, и мы с Леоном переглядываемся. Толпа болельщиков беснуется. — Я хотел поговорить с тобой, — кричит он мне в ухо. Если это Серьезный Разговор, то он выбрал не самое подходящее время. — Что?! — ору я в ответ, бездумно разглядывая цифровое табло. Комментатор свистит в микрофон, стадион утопает в овациях, мы хлопаем с ними, а я напряженно жду продолжения. Не нравится мне это, поэтому обычный план строить из себя глухого-тупого-немого вступает в силу. — Поговорить хочу! — кричит Леон. Я смотрю на нижние ряды, где по проходу нелепо размахивая руками поднимается парень в бейсболке. Леон дергает меня за рукав, привлекая внимание. — Мне кое-кто нравится! — Елена сзади замирает, смотря на нас огромными глазами. Я вспоминаю поэзию Леона и поднимаю брови. Только не это… — И я не знаю, как сказать ему об этом! — громко говорит он, обхватывая ладонями мои плечи. Почему именно сейчас? Я поворачиваю голову к табло — натыкаясь на огромное розовое сердце Камеры поцелуев. Она прыгает по трибунам, выискивая себе подходящую жертву, и мои ладони некстати потеют. Вот на табло видны ряды ниже, вот взволнованное личико Елены, вот Леон, склонившийся совсем близко, вот все еще Леон… вот блять. Он отвлекается от меня, смотря в камеру, и краснеет. На огромном цифровом табло отражаются наши растерянные, тупо моргающие, физиономии. — Давайте, красавчики, не заставляйте нас ждать! — возбужденно смеется диктор. Кто-то улюлюкает. — Прости, — шепчет Леон, будто в замедленной съемке наклоняясь к моему лицу. От него пахнет горчицей и пивом, и, может быть… Меня резко дергают за плечо, разворачивая от Леона. Диктор охает. Вместо того чтобы глянуть перед собой, я смотрю в камеру, сдвинувшуюся влево, скрывая от прицела флориста. Я смотрю на Мерлина. Я отталкиваю его. — Да у этого парня обручальное кольцо! — в восторге кричит комментатор, увидев мою ладонь на экране. Чтоб ему провалиться. Мерлин неожиданно широко улыбается и машет левой рукой в камеру, демонстрируя свое. — О, так он не хотел изменять, — толпа романтично вздыхает. Мерлин ухмыляется, срывает бейсболку и шагает вперед. * Я полощу рот дешевым виски. Бедро Мерлина в такой непосредственной близости обжигает мое колено, и сдвинуться некуда — если только я не предпочту оказаться на Елене. Она, пожалуй, единственная, кто не чувствует и капли напряжения — не эстетично поедает куриные крылышки, облизывая жирные пальцы, и находится явно в своей тарелке. Леон разглядывает свое пиво. Я жду Мордреда, обещавшего присоединиться к нам. — Так вот, мне кое-кто нравится, — начинает опять Леон. — Кто? — резко спрашивает Мерлин, наклоняясь к нему. Его тон будто говорит «только скажи что-то не то — и я прострелю тебе колено». Леон не поднимает головы, пристыженно смотря на запотевший от конденсата стакан. — Один парень, — мямлит он. — Мы познакомились из-за свадьбы… Мерлин щурится, кривит губы. Я тихо хмыкаю. Теперь мне точно не кажется — он ревнует. — Дай нам больше информации, — подбадривает его Елена. Я не уверен, что хочу слушать. — Ты же знаешь, как нехорошо влюбляться в занятых парней? — цедит Мерлин. — Как лицемерно, Ме-ерлин, — тяну я неожиданно даже для себя, болтая льдом в пустом бокале. Он резко разворачивается ко мне. Наши колени стукаются. — Что ты имеешь в виду? Я ухмыляюсь, игнорируя мысленное «уж кто бы говорил» в свой адрес от Морганы. Он буравит меня острым испытующим взглядом. Как раз открываю рот, чтобы сказать что-то злое, как Леон обрывает нас: — Он не занят. — Что? — ошеломленно выдыхаю я. — Персиваль, — совсем уж смущенно поясняет Леон, удивленно улыбаясь. — Мне нравится Персиваль. Елена свистит и смеется. Мерлин изумленно переводит взгляд с Леона на меня. — Я схожу за выпивкой, — бросаю я, поднимаясь. — Я с тобой, — кивает Мерлин. Я закатываю глаза. Протиснуться сквозь толпу та еще задачка, а когда к этому бонусом прибавляется пронизывающий взгляд, сверлящий лопатки, и чужое горячее присутствие за спиной слишком близко, впритирку, — так вообще нервотрепка. С облегчением отбрасываю все совестливые мысли о Леоне. — Что тебе нужно? — резко спрашиваю я, едва мы оказываемся у бара. Девушка за стойкой молча ставит передо мной стакан виски. Я опрокидываю его с такой скоростью, что лед глухо ударяется о зубы. Мерлин приваливается к стойке, наблюдая за этим действом. — Придурок, — качаю я головой, сглатывая обжигающие остатки алкоголя. — Ты хоть подумай, что делаешь. У меня свадьба. Ты же любишь свою девочку, что ж ведешь себя как козлина? Мерлин нервно дергает углом губ в подобии ухмылки. — Ты мне ответил, — обвиняюще говорит он, и мне хочется провалиться. Он же, сука, прав. — Я был пьян, — вру я. Мерлин ехидно улыбается, и я жду, пока он напомнит про один бокал недопитого шампанского. Но нет. Он улыбается еще шире, но в этой улыбке ни капли радости, в глазах стылая горечь. — Ты мне ответил сегодня, — добивает он, — на стадионе. Знаешь, твой язык, мой рот. Я прикрываю глаза, силясь стереть это все из памяти. Телефон в кармане вибрирует. Девушка ставит еще один стакан виски, я разглядываю забитые рукава и пирсинг брови, избегая Мерлина. Тот склоняет голову, в попытках взглянуть в лицо. Одна часть меня хочет злиться, орать и отпираться до последнего — ты поцеловал, ты начал, нас заставили, меня заставили, я ничего не мог поделать. А другая… другая виновато скулит и робко хочет еще. — Что тебе нужно? — повторяю я. Мерлин придвигается ближе, ловя меня за запястье. Он гладит напряженные пальцы, играет, переплетаясь и оглаживая фаланги, а потом стягивает кольцо с безымянного. — Что ты делаешь? — севшим голосом спрашиваю я, не делая попыток остановить его. Он засовывает кольцо в задний карман джинсов. — Привет, Мордред, — ухмыляется он, и мое сердце ухает вниз. Мы переводим взгляды с моих голых пальцев на проталкивающегося к нам Мордреда. Я прячу руку в карман, стискивая пустоту в кулак. Гребаный Мерлин. — Прости, что так долго, малыш, — выдыхает он, сдувая кудрявую прядь со лба. — Все отлично, — вымученно улыбаюсь я, кивая ему на наш столик. — Вон там Леон и Елена. Мы сейчас подойдем. Тут я и замечаю их пристальные взгляды. Что, если они все видели… Наверное, я побледнел, раз Мерлин торопливо говорит: — Только возьмем еще выпивки. Что желаешь? — Я за рулем, — улыбается Мордред и целует меня в шею, добавляя шепотом: — Жду тебя. — Верни кольцо, — яростно шепчу я, как только он отходит. Мерлин делает шаг назад, разводя руки в стороны и улыбаясь. — Хотелось бы посмотреть, как ты будешь выкручиваться весь вечер, но… забери его сам. Скриплю зубами и оглядываюсь: Мордред жмет руку Леону и смеется над чем-то. — Где Фрея? Улыбка приклеенной маской застывает на его лице. — Забери кольцо, Артур. — Ведешь себя как идиот. Во мне все бунтует — да на кой черт мне это сдалось, сам рано или поздно вернет, но Мордред заметит и тогда… Вдох. Ты достаточно повеселился, друг мой. Я резко опускаю руку на его задницу, скользя ладонью в карман. Еще и эти обтягивающие джинсы… — Нежнее, — хмыкает Мерлин и чуть прогибается в пояснице. Еще и подставляется, ублюдок. Я не могу нащупать кольцо, начинаю нервничать, грубо ощупывая внутренний шов, чувствуя, как подкатывает раздражение с паническими нотками. Мне страшно обернуться и встретиться взглядом с Мордредом. Мерлин жмурится довольно, но слыша мой рык, кидает: — Не тот карман. *** — Леон был влюблен в тебя, — сообщает мне Елена. От неожиданности роняю яйцо в миску. — Пока вы с Мерлином мило ворковали у бара, мы поговорили об этом, — не замечая моей изумленной физиономии, она продолжает: — тебе повезло, что он влюбчивый. Персиваль пишет свою музыку и отлично поет, уверена, они поладят. — Ты не собираешься ничего говорить насчет… — начинаю я и замолкаю, не в силах продолжить. — Насчет того, как ты влюблен в своего друга, а посему злишься на всех и треплешь окружающим нервы? — усмехается она, заправляя прядь за ухо. Да когда я трепал… Я выуживаю скользкую скорлупу из миски. — Или как твой Мерлин провоцирует тебя сделать то, о чем ты пожалеешь? — Зачем? — вырывается у меня. — На кой черт он это делает? Как он узнал? — Узнал что? — хищно спрашивает она, выглядя точь-в-точь как Моргана, когда ей удается найти больную мозоль. — Впрочем, и так понятно. А вот почему он решил этим воспользоваться… Оу. Я никогда не думал об этом с этой стороны. Воспользоваться. Если он не пошутил, не проспорил, не сошел с ума, а воспользовался ситуацией. И я его не оттолкнул, и тогда — ну да, правильно, люди не меняются. Мерлин как спал со всеми, так и продолжает — и невеста ему не препятствие в этом. Не повезло Фрее. Зачем он только тогда женится? Я задумчиво разглядываю ярко-оранжевый солнечный желток. С самого колледжа Мерлин не гнушался никем, будь то девочки-отличницы, фифы, черлидерши или библиотекарши — у него абсолютно отсутствовал типаж, а свои бессонные ночи он оценивал, как и девушек, по десятибалльной шкале. «Почему нельзя любить кого-то одного, но спать со всеми?» — или как он тогда сказал? Я напрягаю память, точная формулировка подзуживающе вертится на краю сознания, никак не находясь. — Он понял, что хочет спать с кем-то одним, — шепчу я. Елена вопросительно мычит. И что, что понял? Предложение сделал? Чертов Мерлин со своим непонятным поведением. Я отмахиваюсь и смотрю, наконец, на Елену. — Много работы, — заявляю я. — На тебе баноффи. — Терпеть его не могу, — ворчит она и пристально смотрит на меня. — Ты просто не хочешь разбивать сердце Мордреду, не так ли? — Не лезь не в свое дело, — рявкаю я. Елена испуганно замолкает. Повисает молчание. Она отворачивается, начиная измельчать печенье. Ее движения аккуратные, точные, ни капли не нервные как мои. Я наблюдаю за ней, пытаясь игнорировать скребущую кошкой вину. — Прости, — наконец говорю я. ***  — Почему Фрея согласилась? — спрашиваю я в трубку. Гвен удивленно смеется. — Мерлин умеет красиво ухаживать, — говорит она. — А Фрее уже тридцать. То есть, я не хочу сказать, что это все из-за возраста. Ну, понимаешь, Мерлин очаровательный, а она… А по ней и не скажешь. Я сухо благодарю и спрашиваю об Энджи, слушая треп о линьке следующие десять минут. Как раз хватило бы подумать — любому, но не мне. Когда Гвен вешает трубку, я по-прежнему ничего не понимаю. — До свадьбы осталось всего ничего, — замечает Моргана, и я вздрагиваю. Совсем забыл, что она здесь. Елена ставит перед ней чашку кофе. — Не передумал еще? — вкрадчиво спрашивает она, и я вспыхиваю. — С чего бы это? — Елена, золотце, ты видела когда-нибудь его в пижаме на рабочем месте? — сахарно тянет Моргана. — Нет, — неуверенно говорит она, глядя на меня. Моргана сцепляет пальцы в замок и думает, что отлично справляется с ролью психолога-детектива. — А раньше ты частенько ходил в той жуткой, с жабами… — Лягушками, во-первых… — А теперь нет, — будто я ее и не перебивал, продолжает она. — Чувствуешь себя некомфортно? Не как дома? Беспокоишься о том, что нужно делать торт на свадьбу твоему возлюбленному? — Моему возлюбленному — Мордреду! — свирепо отвечаю я. — Да я и не отговариваю, детка, я на твоей стороне, — улыбается она. Я в подозрении ее разглядываю. — Вот, это тебе. Она толкает по стойке шуршащий пакет в ненормально-малиновой подарочной упаковке, закрепленной таким количеством скотча, что непонятно чего было больше: упаковочной бумаги или, собственно, скотча. Чтобы не возиться, вскрываю пакет ножницами. Елена с любопытством сует нос в ворох нежно-розовой ткани с золотистыми пуговицами. — Ты носишь пижамы с лягушками? — восторженно спрашивает она, и я вижу, как она хочет вытянуть содержимое пакета, да только руки все в муке. — Типа фанат лягушонка Кермита? — Скорее, лягушонка Пепе, — хохочет Моргана, подпирает голову руками и растягивает жалобно губы, наглядно демонстрируя тлен и безысходность, — он отражает его внутренний мир. — Очень смешно, — ворчу я и вытаскиваю на свет божий, эм, пижаму. — Пижама? — Тебе так пойдет, — умиленно воркует Елена. * Рубаха широкая, а брюки немного коротковаты: щиколотки голые, и вообще, выгляжу я как постаревший Оливер Твист. Однако Мордреду неожиданно нравится — он лезет обниматься, седлает бедра, сжимая коленями, и тянется расстегнуть пуговицы. Мне хорошо — совсем не хочется спать, Елена взяла часть нагрузки. Мордреду хорошо — никаких успокоительных и снотворных. Я пытаюсь сбросить с себя рубаху, но он отталкивает мои руки. — Оставь, — шепчет Мордред, покрывая голую грудь легкими поцелуями. — Ты такой красивый в ней. — Ты хочешь испортить мне все пижамы, — хмыкаю я и переворачиваю нас. Он смеется и обхватывает меня за шею, притягивая к себе. Мордред целует ладонь, скользит языком по холодному металлу кольца, и я, вспоминая касания Мерлина, толкаюсь бедрами. Мордред ласково смеется. Я его не заслуживаю. *** Стюардесса объясняет правила техники безопасности, а я кошусь на Мерлина, беспечно заткнувшего уши наушниками, и плевать ему, если мы упадем. Мальчишник в Праге — зачем выдумывать что-то еще, если это уже чуть ли не традиция. «Бары в Лондоне закрываются к полуночи, друг» — вспоминаю я слова Леона. Мордреда утягивают отмечать куда-то еще, я не слушал, а мы — с Мерлином — сидим в самолете и уже предвкушаем ночь в одном номере. То ли по подсказке Морганы, которая добра брату явно не желает, то ли вдруг из-за проснувшейся коварности Леон радостно сообщил, что раз мы с Мерлином два жениха, то и везде и повсюду будем как две палочки твикс. В наступившей тишине я слышу звучащие у Мерлина строки: Earth angel, earth angel Will you be mine? И вспоминаю: вот она, наша с Мордредом песня, а не та пессимистичная, случайно пришедшая мне в голову. Как я мог их перепутать? I'm just a fool A fool in love with you* Действительно — дурак влюбленный. Замечая мой взгляд, Мерлин выдергивает провод из уха: — Мешаю? Я качаю головой и закидываю в рот мятную конфетку. Почему он слушает именно эту песню? Не мог же он знать, это невозможно. — «Надеюсь и молюсь, что когда-нибудь я буду видением твоего счастья», — мурлыкает себе под нос Мерлин и это не-вы-но-си-мо. Я дергаюсь, слишком резко отстегивая ремень безопасности. — Да ты уже! — шипением вырывается у меня, и я клацаю в ужасе зубами. Вот же ж блять. Я протискиваюсь мимо Мерлина, ни разу не спешащего подвинуться, чтобы помочь мне. Он вздергивает брови и дразняще улыбается. Гавейн, сидящий сзади, скалится и показывает два больших пальца. Я ополаскиваю лицо холодной водой, когда в дверь стучат. — Не хочешь поговорить? — раздается хрипловатый голос Мерлина. — Отвали, — отвечаю я, не спеша открывать. — Ты не сможешь вечно бегать от этого, — устало отзывается он. — У тебя свадьба. — Да плевать на нее. Я распахиваю дверь, с изумлением глядя на прислонившегося к противоположной стене Эмриса. На его лице нет привычной заебавшей меня ухмылки — передо мной Мерлин, настоящий, измученный, с синяками под глазами. — С чего бы? — Я уже говорил, — отмахивается Мерлин. — Что с тобой происходит? Вот уж вряд ли, — я скрещиваю руку на груди, не спеша выходить из своего метр на полтора убежища. Мерлин преодолевает расстояние между нами. Его рука медленно поднимается, и пульс тут же подскакивает. Он тянется ко мне, ледяными пальцами гладит щеку осторожно — мы стоим настолько близко, что я вижу незаметную родинку над правой бровью. — Не отталкивай, — шепчет он, глядя больными глазами. Я бы и не смог. — Мерлин… — хриплю я, накрывая его пальцы своими, — насколько это неправильно по десятибалльной шкале? — На одиннадцать. Я тянусь к нему, дергаю за толстовку, и здесь, на высоте одиннадцати — одиннадцати неправильных километров от земли и несколько сотен от Мордреда, без камер, меня отпускает. Он с готовностью распахивает объятия, скрещивая руки у меня на спине, и я могу чувствовать заполошное биение его сердца, могу прижимать к себе, пока никто не видит, никто не знает… Я неосознанно скольжу губами по его виску, тонкой коже закрытых глаз, опаляя мятным дыханием. — Блять, нет, — отстраняюсь я. — Мордред… В глазах Мерлина вспыхивает злость, и он тут же неожиданно сильно толкает меня. Стена врезается в лопатки, но дыхание останавливается не поэтому. — Ты трус, Пендрагон, — цедит он, отскакивая и вылетая в коридор. — Ты бы бросил Фрею? — спрашиваю я ему в спину, с трудом узнавая свой ломкий голос. — Если бы я согласился? Он каменеет, не оборачивается, только чуть поворачивает голову. — В ту же секунду. * Мне удается убедить себя, что Мерлин соврал. Пока нас протаскивают по всем чешским барам — как и положено на мальчишнике — он на меня даже не смотрит, заливая в себя шоты как воду. Я вспоминаю себя, стоящего на балконе и сообщающего новость о помолвке, готового расстаться хоть сейчас — только скажи, все, что угодно для тебя. А теперь… Да с чего бы верить, что Мерлин это серьезно? Бросить-то он бросит, а что потом? Ради чего это делать мне? Двух перепихов и разбитого сердца? — Расслабься, — Ланселот участливо впихивает мне в руки стакан. — Все превосходно. Он кивает на извивающихся парней в блестящих голубых трусах, извивающихся в клетках на подставках. Я жму плечами, делая пару глотков разведенного в коле виски. Мерлин где-то среди них — пьяный, в расстегнутой рубахе, со злыми глазами. Леон проскакивает мимо, цепляя нас с Лансом с собой. У него в руках поднос с текилой, и слышать отговорок он не хочет. Слушать разглагольствования Леона о флористике с альтернативой выйти на танцпол кажется не такой уж и невыносимой задачей. Я приваливаюсь к спинке кожаного дивана, из-под полузакрытых глаз наблюдая за неоновыми красно-синими огнями, скачущими по лицам друзей, превращая их в глумящиеся маски. Мерлин присоединяется к нам позже, когда Леон доходит до буквы «Л» в своем занудном языке цветов: падает на диван рядом, его грудь блестит от пота, а волосы, над которыми он провозился с четверть часа, гелем ставя ежиком, растрепались. Он крутит в руках чей-то стакан, склоняется ближе к Леону, кажется, всерьез его слушая. Гавейн пихает меня, поднимая брови, мол, чего на него уставился. — Я, пожалуй, вернусь в номер, — объявляю я, стараясь перекричать музыку. — Да черта с два, — отрезает Гавейн в ту же секунду. — У тебя мальчишник, будь добр. Я не видел, чтобы ты выпил больше одного бокала. Мерлин! Отдай Арчи его стаканчик, будь умницей. Мерлин невыносимо медленно отрывает стакан от губ, и в темноте на секунду ярким белым пятном высвечивается его заострившееся лицо. Язык скользит по стеклянной поверхности кромки, собирая сладкие капли, а потом он подмигивает и, как ни в чем не бывало, протягивает мне стакан. Под их выжидательными взглядами мне приходится одним глотком допить, и под одобрительные крики Гавейн льет еще. * Музыка долбит-долбит-долбит, и мне весело, быть в толпе, чувствовать себя беззаботным двадцатилетним, когда были только я и Мерлин — щуплый, с широкой улыбкой, в которую я не уставал влюбляться снова и снова. Чьи-то руки скользят по моей спине, оглаживают живот, и я откидываю голову назад, на голое чье-то плечо, не в силах повернуться и взглянуть, притянуть, вжимая в себя. Мерлин дергает меня чересчур резко, отрывает от неизвестного жаркого тела, шипит: — Совсем забылся, придурок? И что-то еще, его губы шевелятся, я замираю, разглядывая его. Под софитами — его кожа такая бледная, чуть ли не светится, и засос смотрится досадной маркой, которую хочется стереть языком, получить свою лживую* дозу серотонина. Мне не нравится, — через секунду я это ему и озвучиваю, трогая гематому пальцами. Он улыбается. * Мусорка кажется весьма привлекательной кандидатурой, чтобы узнать о моем внутреннем мире. * Я отбираю сигареты у Гавейна, ментоловые, — женские? — спешно затягиваясь и прислоняясь к кирпичной стене. Где все? Гавейн склоняет голову: — Хорошо, Артур? Я жму плечами. Его лицо расплывается, и я тут же зарекаюсь никогда столько не пить. Железная дверь клуба с лязгом ударяется о стену. — Где Артур?! — орет Мерлин, не замечая меня, чуть не прибитого этой железякой. — Полегче, Рэмбо, — хмыкаю я, и он разворачивается. Ух ты, Мерлин явно в бешенстве. — Осел, я тебя…вас по трем клубам ищем, а вы, придурки, даже не думаете… — Оставил все деньги в трусах того парня? — спрашиваю я, выдыхая дым, разъедающий горло. Мерлин озадаченно молчит, а потом обращается к Гавейну: — Нам пора. Он закидывает мою руку себе на плечо, держит за пояс, другой ловя такси. Мир на мгновение кренится, я заваливаюсь на него, ловя губами его ухо, и Мерлин едва слышно вздыхает. — Отпусти, — мычу я, дергаясь, мы оба шатаемся. — Ни за что, — цедит он зло, чересчур резко дергая дверь остановившейся машины. В салоне темно, тепло, мимо пролетают фонари, сливаясь в яркий оранжевый шлейф, Мерлин такой костлявый и жаркий рядом, и я закрываю глаза. Где же вы, пилоты? Мой звездолет свободно дрейфует в открытом космосе и проваливается, проваливается в черные дыры чьих-то зрачков. — Я ведь тебя… ________________________________ *Earth Angel (Death Cab for Cutie) *… маркой, которую хочется стереть языком, получить свою лживую* дозу серотонина — ЛСД попадая в организм человека, «обманывает» соответствующие рецепторы головного мозга, отвечающие за собственный «гормон счастья». *** Ночь перед свадьбой начинается, Гавейн бы сказал, — с девичника. Весь день пришлось потратить на последние приготовления — цветы, меню, рассадка гостей и тетушки Мэй, успокоение вдруг заистерившей Фреи, и все, о чем я мечтал, так это выспаться перед самым важным днем в моей жизни. В пол-литровой Большой Кружке без одной ложки банка кофе, волосы Елены собраны — и шутки о моей пижаме наконец иссякли. Елена взяла на себя пару тортов, и хотя бы за их счет я мог не волноваться. А вот насчет своего творчества, порожденного больной от усталости фантазии и искреннего равнодушия, я не был так уверен. — А, «Красный бархат» разве не американский торт? — спрашивает Елена, поднимая голову. — У тебя же фишка традиционного английского ассортимента? Ее руки испачканы алым красителем, что делает ее похожей скорее на мясника или Ганнибала, чем на кондитера. — На заказ не считается, — отмахиваюсь я, напряженно отмеряя ванильную эссенцию. Ага, семь капель и мешать против часовой стрелки? — И почему не на растительном масле? — не отстает она. Я едва сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть. — Потому что на йогурте легче, лучше, воздушнее, вкуснее — что хочешь выбирай. Она фыркает и замолкает. Я вздыхаю с облегчением, получив возможность работать в тишине. По крайней мере, пока не прибывают наши Чип и Дейл в ведьминском эквиваленте Морганы и Гвен. — Ну что, девочки, давайте надерем этим тортам их малиновые заднички? — вопит Моргана. — Моргана! Если собираешься продолжать в таком духе дальше, дверь вон там, — я закатываю глаза. Надежда поспать хоть пару часов гаснет как именинные свечи. — Прости, принцесса, — отвечает она шутливо. По-гвейновски. Я раздаю им задания — ничего сложного, а зная Моргану, даже нарезка яблок в ее исполнении вызывает сомнения, но выхода нет. Пока Гвен возится с крем-чизом, Моргана сеет панику и хаос, а Елена действительно помогает, я пытаюсь не перепутать, где чьи коржи и для каких тортов они делаются. Настояв на «Молочной девочке» Елена вроде должна была успокоиться, но идея организовать торты на свадьбу ей пришлась слишком уж по душе, а я спустил все на тормозах, позволив ей решать. К концу второго ночи энтузиазм утихает. Ничего не готово, и как обычно: что должно застыть, не стынет, что должно подняться, не стоит (что ждет и меня, видимо, в мою первую брачную ночь), все остальное — пригорает. Моргана трет глаза и бормочет под нос проклятия, но, тем не менее, исправно следит за коржами. — Мне хочется застрелиться, — сообщает она, вытаскивая на свет божий маскарпоне. — Пистолет у Утера, — вяло реагирую я, заливая в себя кофе. Она кривится и говорит, что передумала умирать. — Когда мы успеем все украсить? — интересуется Гвен, выныривая из-за стола. Спала она там, что ли? — Этим займемся мы с Эл, — отмахиваюсь я. — Завтра утром. Если доживем. Стуку в стекло я уже не удивляюсь. Гвен впускает Мерлина, взлохмаченного, в нелепом клетчатом кардигане поверх пижамы и кедах на босу ногу. Он вздыхает и опускает на столик коробки с пиццей, а потом жалобно смотрит на меня. — Не мог уснуть, зная, что вы работаете. Моргана издает победный клич и набивает рот пепперони, следом и Елена тянется к своему куску дофаминового вознаграждения, а Мерлин все смотрит на меня, взглядом умоляя разрешить остаться. Я обреченно киваю головой и начинаю собирать первый торт. — Добро пожаловать на девичник, — Моргана одобрительно смотрит на его пижаму с кротами в эполетах. С Мерлином становится легче. Он не ворчит, аккуратно и быстро подает все нужное, не суется под руку и вовремя наливает кофе. — Из тебя бы получился отличный слуга, — хмыкает Моргана, наблюдая, как Мерлин вытирает со стола. Тот фыркает и лукаво подмигивает мне. — Отличный личный слуга, — поправляет он. — Как Фрея? — с любопытством спрашивает Гвен. Мерлин пожимает плечами. *** Я зеваю, тру воспаленные глаза рукой и не спешу слезать с табуретки, чтобы поприветствовать идеально выбритого, выглаженного Мерлина. Свадебный костюм сидит блестяще, подчеркивая широкий разворот плеч; белоснежный цветок в петельке контрастирует с молочной кожей и бордовым галстуком. — Привет, Артур, Леон, — улыбается он, протягивая руку для рукопожатия. Я отмахиваюсь, мол, руки в креме, занят, и возвращаюсь к украшению ярусов тортов. Сливочные лепестки и алые розы — как раз то, что нужно для цветовой гаммы свадьбы. Леон вдруг кашляет. — Это лайм, Мерлин? — хрипло спрашивает он, указывает на цветок в его бутоньерке. Мерлин подозрительно молчит, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него — он насмешливо кривит губы и вдруг переводит взгляд на меня. Я поднимаю брови — что же ты медлишь? — и насмешка Мерлина превращается в теплую улыбку. — Пойду проверю, как там Фрея, — спохватывается вдруг он и спустя секунду исчезает, оставляя нас в недоумении. — Что это с ним? — спрашиваю я, рассеянно глядя на заляпанные сиропом и шоколадом джинсы. — Лайм символизирует блуд, измену, — сообщает Леон, глядя ему вслед, и я давлюсь воздухом. Сердце пропускает удар, чтобы забиться с удвоенной силой. * — Волнуешься? — спрашивает Гвен, прекрасная в цыплячьем желтом платье. Я качаю головой, задумываясь, на чью в итоге свадьбу она идет. На обе? — Детка, тебе нужно привести себя в порядок, — выныривает из толпы гостей Моргана. Мы оглядываем торты — ослепительно-белый с сомнительно-нежными розами перевертыш и мой, с золотистыми шоколадными кружевами и лиловыми сахарными каллами. — Да, сейчас, — отмахиваюсь я и поправляю этажерку. Идеально. — Тебе бы замазать синяки под глазами, — задумчиво бросает Моргана и замирает. — Артур. — Отец, — я невольно выпрямляю спину. Он презрительно оглядывает меня, и мне становится неловко за встрепанные влажные от пота волосы, пунцовые щеки и в принципе неважный видок. — Отец, — так же кивает Моргана, но он на нее даже не смотрит. — Я пришел тебя поздравить, — сообщает он. — До церемонии еще полтора часа, — начинаю я, но он кривит губы. Ну конечно, с чего бы ему оставаться? Утер достает коробочку и протягивает мне. Я осторожно открываю, с сомнением глядя на него, но его лицо остается холодно-безучастным. — Это подарок? — потрясенно спрашиваю я, опуская глаза на украшение. — Не льсти себе, — дергает он плечом. — Всего лишь блюду традиции. — Что-то заимствованное? — хрипло выдавливаю я и кашляю, чтобы скрыть вставший в горле комок. — Спасибо. — Поздравляю, Артур, — на его губах призрачный намек на улыбку, но мне этого хватает, чтобы почувствовать себя счастливым. Я улыбаюсь в ответ, стискивая в ладонях коробочку. Моргана кладет мне руку на плечо, сжимает в поддержке. — А где Мордред? — спрашиваю я, едва отец отходит. — Когда я видела его в последний раз, он наслаждался изысканной кухней Макдоналдс, — по-кошачьи пренебрежительно фыркает Моргана. — А Мерлин с ума сходит, — добавляет Гвен, и я хмурюсь, к чему это? — Жутко нервничает. Я молчу. Она выразительно смотрит на меня, в совсем уж тонком намеке. Я закатываю глаза, сдаваясь. — Пойду проверю, как он. Моргана качает головой и что-то шепчет Гвен на ухо. Я стучусь в номер Мерлина. Он распахивает тут же, будто только того и ждал, и втаскивает меня к себе. Его зализанные безруким парикмахером волосы успели растрепаться, на щеках дикие розы румянца. — Артур, я не могу, — шепчет он, стискивая мою ладонь в своих. — Как представлю, что это навсегда…давай сбежим? Там, за окном, водопроводная труба, я… — Тихо, Мерлин, — я вырываю руку, чтобы встряхнуть его. — Разве ты не по уши влюблен? Что двигает мной, когда я спрашиваю подобный бред? Бессонная ночь? Я мысленно даю себе оплеуху. — Влюблен, — тихо отвечает Мерлин, исподлобья смотря на меня. Да что ты?.. — Ну так и люби! — рявкаю я неожиданно зло. — Я воспользуюсь твоим душем? Слова успевают вылететь, очевидно минуя что там у меня зовется мозгом. Мерлин замирает, облизывая губы, и я уже открываю рот, чтобы извиниться, как он обрывает уверенным: — Конечно. Какой я идиот. — Мой костюм… прости, я должен идти, — заявляю я, дергая дверную ручку. — Все будет превосходно, Мерлин. — Стой, — быстро говорит он, — у тебя…эм… крем на лице? — Что? — с ужасом спрашиваю я. И я так ходил по всему отелю? Где здесь зеркало? — Не переживай, — успокаивает он меня, теплыми пальцами поглаживая локоть. — Иди в ванную. Я схожу за твоим костюмом. — Да, спасибо, Мерлин, — бормочу я, и он довольно улыбается. Я намыливаю голову шампунем, предоставленным отелем, принюхиваюсь к нейтральному мятному запаху и невольно отмечаю, что пахнуть мы будем одинаково. Глухо скрипит дверь — наверное, вернулся Мерлин. Я слышу шаги, ближе, остановившиеся прямо перед ванной. Тень в щели между дверью и полом замирает. Я не к месту вспоминаю все фильмы ужасов и выкручиваю кран, выключая воду. За дверью тихо вздыхают, и я тут же успокаиваюсь, узнавая Мерлина, и ставлю на место бутылочку шампуня, которой собрался защищаться. Глаза жутко слипаются, голова чугунная, и как же хочется ее прислонить к стенке и постоять так минут десять… Включаю снова воду, устанавливаю максимально горячей, чтобы согнать сонливость, и под обжигающими упругими струями смываю оставшуюся пену. — Держи, — Мерлин протягивает мне костюм и банку с плавающими оранжевыми комками и воткнутой вилкой. — Это еще что? — с подозрением спрашиваю, не спеша принимать это странное подношение. — Персики, — он неуверенно улыбается, — я проверил срок годности. Я знаю, что скоро свадьба и все такое, но ты же наверняка голоден. — А ты разве нет? — Аппетита нет, — хмыкает он, всучивая мне банку. — Насчет лайма, — начинаю я, превращая одну из половинок персика в пюре, — ты специально? Мерлин смотрит в окно, выпрямляется, не оборачивается. — Если бы Фрея была такой же повернутой на цветах, она бы поняла, — задумчиво говорит он. Я фыркаю, запихивая в себя сладкую мякоть. Замечательный способ признаться в измене — воткнуть в бутоньерку цветок, который это означает! В дверь стучат. Мерлин даже не дергается, я кричу «открыто!». Картина маслом. Мерлин, строгий, статный, застегнутый на все пуговицы, и я, в его номере, в халате, с банкой персиков. Жую. — Малыш? — изумленно интересуется Мордред. Мерлин усмехается, поворачиваясь к нам. В глазах — льды Арктики. — Что ты тут делаешь? — спрашиваю я. Ведь если этот вопрос задам я, будет не так грубо, если это спросит клацнувший челюстью Мерлин. Мордред улыбается, приваливаясь к косяку. — Искал тебя. — Да…да, конечно. Десять минут, Мор, и я приду, — обещаю я, разглядывая свой костюм. Мордред смотрит туда же — приподнимает бровь, кривит губы. — Как скажешь, — он качает головой и хлопает дверью. — Мне отвернуться? — интересуется Мерлин, усаживаясь в кресло. Ноги широко расставлены, руки на подлокотниках. Я сглатываю. А где, кстати, белье? Я бросаю вопросительный взгляд на едва сдерживающего улыбку Мерлина, хватаю вещи и под разочарованным взглядом ретируюсь обратно в ванную. Когда я замираю в дверях, его взгляд стекленеет, пальцы впиваются в подлокотники до побеления — и меня затапливает темным тягучим удовольствием, таким женским — вот, вот он я, смотри, смотри же на меня — что я дергаю плечом, сбрасывая это оцепенение. Раньше я бы не преминул проехаться по тупому выражению его лица, но нет, не сейчас, когда он смотрит на меня так. Язык Мерлина скользит между губ, и я едва подавляю возмущенное «нечестно!». — Давай помогу, — хрипло говорит он, выуживая отданную Утером коробочку. Я не шевелюсь, пока он старательно закрепляет серебряный зажим с голубкой — семейное счастье, трусость, воскрешение — на галстуке. Интересно, а что было бы, если б я выбрал галстук-бабочку? — Отличный личный слуга, — улыбаюсь я и хлопаю его по плечу. Мерлин смотрит озадаченно, рассеянно скользит пальцами по кремовой ткани пиджака и вдруг прижимается в коротком поцелуе к щеке. — В ту же секунду, — говорит он и выходит, оставляя меня в недоумении. * — А кто поведет тебя к алтарю? — спрашивает Моргана, выныривая из толпы смазанных пестрых платьев. В ее руках странный букет из пышных кровавых роз, и я невольно морщусь, отводя взгляд. Я моргаю, постепенно осознавая ее слова. — Разве не Мордреда должны вести? Она хмурится, жмет плечиком и исчезает, взмахнув блестящими локонами. Вдалеке я вижу Фрею, у окна, разве она должна быть здесь? Я не успеваю задуматься, как ноги уже несут меня к ней. — Как ты? — тихо спрашиваю я, останавливаясь рядом. Она поднимает на меня свои огромные хрустальные глаза и слабо улыбается. — Волнуюсь, — Фрея сжимает мою ладонь, и я невольно перевожу взгляд на наши сцепленные руки. Ее тонкая ладошка в моей руке кажется ненастоящей, кукольной, как и она вся: с алой лентой вокруг талии, символизирующей невинность и чистоту, с ниткой жемчуга, с искусанными губами. — Мерлину очень повезло, — искренне говорю я. Комок в горле дышать почти не мешает. Она грустно улыбается, склоняет голову набок, разглядывая меня. — Артур, у него ведь цветок лайма в бутоньерке. * Время идет невыносимо долго. Гвен с извиняющейся — хитрой — улыбкой сообщила, что Мордред уже ждет у алтаря, а значит, честь идти под прицелом взглядов досталась мне. Повеситься на ближайшей гирлянде хочется больше чего бы то ни было. Фрея с другой стороны одобряюще улыбается мне, а мне стоять с ней — такой понимающей, принимающей, благородной — невыносимо. Подходящих для нее слов я так и не смог отыскать, без толку прожигая взглядом дверь, в которую она войдет через несколько мгновений. В которую желал бы войти я. Двери приоткрылись, и, обменявшись прощальными взглядами, мы расходимся. Я шагаю, задрав подбородок, выглядя наверняка чересчур высокомерным, но уж лучше так, чем та трусливая дрожь, которую б хотело выдать мое тело. На середине пути к ослепительно-красивому Мордреду в окружении друзей, рядом вырастает темная строгая тень, шагая рядом. Я сбиваюсь с шага, и он подхватывает меня под локоть, держа уверенно и неожиданно бережно. Зал тихо вздыхает, глаза Морганы восхищенно сияют. В каждом шаге, что мы преодолеваем вместе, я с изумлением чувствую поддержку. За пару шагов до алтаря он останавливается и, наклоняясь, шепчет: — Я горжусь тобой, сын. Свечи, улыбка Мордреда, все расплывается перед глазами, и я незаметно вытираю глаза и не по-мужски шмыгаю носом. Отец тут же кривится, замечая это, но наплевать. Он здесь, со мной. Благодарность, любовь, восторг настолько переполняют меня, что я не вслушиваюсь в монотонную речь священника, то и дело подавляя порыв повернуться к отцу, удостовериться в его присутствии. — …прошу еще раз подтвердить, является ли ваше решение стать супругами, создать семью искренним, взаимным и свободным. — Да, — уверенно заявляет Мордред. Его руки не дрожат. Его такие счастливые глаза оскверняются вопросительным удивлением. Около уголка губ застыла капля сырного соуса. Моргана сзади слегка подталкивает мой локоть. — Артур? — тихо спрашивает Мордред. — Я… Согласен! — Артур! Дверь открывается с таким лязгом, что на задних рядах кто-то испуганно подскакивает. Я оглядываюсь: Гавейн закатывает глаза, Ланселот хмурится и шепчет что-то про сопливые мелодрамы. — Нельзя сказать, что я не рассчитывал момент, — ухмыляется Мерлин, широкими шагами направляясь к нам. По пути одним движением он выбрасывает цветы из бутоньерки. — Что ты здесь делаешь? — Не даю Артуру совершить ошибку, — бесстрастно отвечает он, останавливаясь в паре шагов от алтаря. На его руке нет кольца. — С чего ты взял, что это все ошибка? — спрашиваю я. Он переводит взгляд на меня — топлено-нежный, внимательный, обожающий — особенный. Один взмах ресниц и — темный, больной, умоляющий. Сзади давится вдохом Моргана. — Я думаю, ты спятил, — говорит Мерлин и делает шаг вперед. — Я думаю, вы все спятили. Люди должны жениться по любви. Он несмело улыбается. Сзади кто-то свистит, но он не обращает внимания, стоя в проходе, один, под осуждающими взглядами, уверенный и храбрый. Я смотрю на гладиолус в петельке. Гладиолус означает — мужество. Гладиолус означает — смелость. Смогу ли я быть таким же смелым, как и Мерлин, без оглядки вошедший в этот зал, без сомнений оставив за спиной безупречную невесту? Смогу ли? Воздух дрожит в напряжении, Мордред стискивает мою руку ледяными пальцами. Мерлин расслабленно стоит, броней уверенности в собственной правоте защищенный ото всех, кроме меня, только нижняя губа по-детски дрожит от страха. Господи, как я люблю его. — Мор, — я поворачиваюсь к нему, видя обреченное понимание, разбивающее сердце, — прости меня. Он силится улыбнуться, сглатывает снова и снова, сжимает мою руку до боли, отпускает, моргает часто — мне так хочется обнять его, заслонить от всех, но я не смею. — Мне жаль, — никаких слов недостаточно, чтобы извиниться, все они кажутся тяжелыми, неповоротливыми, словно синие киты, однако внутри поднимается неверяще-радостная волна, я протягиваю ему обручальное кольцо, начиная улыбаться безумно, глупо, счастливо. — Я люблю тебя, Артур, — он приподнимается, целует меня в уголок разрывающей улыбки. — Счастья тебе. В его глазах слезы? — это становится вдруг неважно, ведь Мерлин делает последний шаг. Он выдергивает цветы из бутоньерки, сминает в кулаке легкомысленный георгин, выбрасывая, шепчет: — Это тебе больше не понадобится. Мордред шагает назад, в темноту одним смазанным движением, а я глаз не могу оторвать от Мерлина. — Артур Пендрагон, — шепчет он тихо, беря меня за руки и покрывая легкими поцелуями костяшки. — Я люблю тебя. Я дергаю его к себе, зарываюсь пальцами в темные вихры на затылке, и целую — наконец, правильно, спокойно, чувствуя согревающее тепло до самых кончиков пальцев. Мерлин отвечает с жаром, голодом, притискивает меня к себе, вплотную, обхватывая руками лицо — не дернуться, да и не хочется, — гладит взбудоражено, будто сам себе не верит. — А ты? Когда ты? — горячечно спрашивает он между вдохами, одними на двоих. Он не уточняет — я и так понимаю. — В ту же секунду, как увидел тебя. Его удивленно-счастливый смех тонет в гуле аплодисментов и радостных криков. Мерлин приникает в поцелуе — и я невольно жмурюсь, а перед глазами — солнечные блики на маленькой белой кухоньке, тонкие запястья моего жениха в рукавах нелепой пижамы, да и сам он нелепый, смешной, с синими глазами и ластится не к месту.