Whiplash

sound: the weeknd "call out my name"

Чону помнит тот день, будто он был вчера. Это так глупо и так банально, но действительно – еще вчера по их квартире расползалось что-то очень грустное и английское, а Ёнхо с задумчивым лицом курил в окно, игнорируя то, что оно закрыто. Чону бы возмутился, но остановило его. И лицо, и непонятные английские слова. Он спросил тогда о чем песня? Ёнхо моргнул, будто только сейчас понял, что не один. Криво улыбнулся и сказал, что о том, как хочешь, чтобы остался человек, который тебя, в принципе, ни во что не ставит. И что очень жаль, что человек не дождался, пока взаимной станет эта неизбежная не-любовь. Слишком серьезно было для Чону это всё, поэтому он просто цеплялся за талию Ёнхо, бормоча ему в лопатки, что тот самый классный, что справится, что покажет еще. Ёнхо справился. Ну, потому что он правда классный. Чону смотрел на него, бравирующего, задирающего подбородок повыше, и думал, что желание остаться рядом с тем, кому ты уже не нужен, было слабостью. Знать бы тогда. У Юкхэя пальто абсолютно идиотское, землистого цвета, слишком короткое для его роста. Чону смотрит на это и думает господи боже Юкхэй даже при таком пальто улыбается так, что внутренности в мясорубке перемалывает. Глаза у него круглые и блестящие, руки огромные – и Чону тонет сначала своими тонкими ладошками в юкхэевых пальцах, а потом всем собой – в его глазищах. Они ждут Ёнхо, и говорить им вообще не о чем, потому что Чону фиксируется мозгами на длинной шее, большом рте и Юкхэе целиком – крупном, удивительно пропорциональном. Тяжело. Ёнхо спасает наличием Тэёна и Юно. Они идут все вместе, сеанс в кино через полчаса, а у Чону уже в голове ни одной целой мысли. Они все расколоты о неловкие улыбочки Юкхэя, который будто бы эти мысли читать умеет – смотрит искоса, отсекает реакции Чону и лыбится, чтоб его. Проходит что-то вроде недели. На Юкхэе абсолютно идиотский свитшот с прости господи гусем. Чону смотрит на это и думает я не смогу Ёнхо ржет, ведет ладонью по тряпочным перьям, хвалит слишком светящегося Юкхэя за изобретательность. Чону молчит, пока Юкхэй не предлагает потрогать. Так и говорит. хочешь потрогать моего гуся? И смеется, довольный. Ёнхо аж краснеет от восторга. Они переговариваются о чем-то на английском, Чону не слышит – звон в ушах мешает. Ему интересно, всегда ли Юкхэй такой. С отвратительным вкусом в одежде, с шуточками и большеротыми улыбками. С голосом, который земного ядра достигает, кажется. Чону бесит, что ему нравится. Еще пара недель – и Юкхэй повсюду. Он новенький везде, включая город, поэтому Ёнхо таскает его за собой. Чону понимает, что они видятся и без него, потому что Чону с Ёнхо дружит уже миллион лет, а вот Юкхэй – нет, ему еще нужно со всеми познакомиться. Сложно. Чону мрачнеет с каждым, кажется, днем. Юкхэй держит заинтересованную дистанцию, и это слишком заметно. Он будто и хочет узнать Чону ближе, и боится, потому что (Чону уверен) в глазах у того слишком много всего, что нельзя игнорировать. Поэтому когда Юкхэй появляется в черной рубашке и джинсах, Чону вздрагивает. Он надеется, что на спине или где-нибудь сзади на джинсах есть какой-нибудь дурацкий цветок или глупая нашивка, но нет. Юкхэй садится рядом, будто на выставку собрался, а не в кафе пришел. Выставка из него одного. Потому что он, ну, произведение искусства. Как вариант – современного. Чону смотрит во все глаза и даже не дышит, потому что у Юкхэя визуально мягкие волосы легкими волнами до ушей, расслабленная улыбка и ровный голос. И пальцы, нервно комкающие бумажный пакетик из-под сахара. – Приём у президента? – улыбается Ёнхо. Юкхэй пожимает плечами. Тэён комментирует о том, что ему так лучше, что выглядит на свой рост. Это очень смешно, на самом деле, потому что Чону закатывается в каком-то обреченном смехе, думая, что если свитера с гусями не спасли, то ничего уже в принципе не спасет. Он идет за кофе, стоит у витрины слишком долго, не понимая, что вообще там, пока в какой-то момент не становится слишком жарко, а чужое дыхание не запускает мурашки по загривку. Почему же чужое. – У тебя волосы так круто пахнут, – низко шепчет Юкхэй, едва ощутимо касаясь пальцами лопатки Чону. – Можно купить тебе кофе, хён? Чону рассыпается этими кофейными зернами, еще не смолотыми, но (хотелось бы) обжаренными. Он даже повернуться не может, кивает, как придурок, надеясь, что Юкхэй заметил и не нужно будет повторять голосом. Тот улыбается, обходит Чону, будто бы подставляет тому свое плечо, хотя на самом деле просто не разрывает непонятный контакт и мешает Чону видеть, слышать и понимать. Очень сложно. Чону вспоминает тот гусиный свитер – попускает немного. Ждет свой кофе, стараясь не рассматривать плечи Юкхэя, то, как он поводит шеей, разминая ее, как улыбается девушке за кассой, как она неловко роняет мелочь и смущается. Всё в Юкхэе отвратительно. То, как он близко стоит, – расстояния между ними всего на один кофейный стаканчик, – особенно отвратительно. – Надеюсь, угадал, – говорит Юкхэй, и только тогда Чону понимает, что не сказал, какой хочет. Этот парень, не делая ничего, выбивает из него все мозги. Чону качает головой на собственную тупость, идет к их столу и только там понимает, что каким-то чудом Юкхэй не ошибся. Апельсин, корица и специи. Ёнхо смотрит почти сочувственно, пока Чону не контролирует лицо, расплываясь в самой идиотской улыбке, на какую только способен. Юкхэй курит в окно, толкает Ёнхо плечом. Тэён комментирует их диски, раскидав по полу и немного по Юно. Чону теряется. Это его территория, но на ней теперь главный захватчик его мыслей. Курит в футболке Ёнхо, потому что свою забыл, а в очередном идиотском свитере неудобно. Где он только их берет. Чону бесится, хочет ввернуть про “не рано ли тебе курить”, а потом передумывает, потому что Юкхэй с сигаретой, заходящийся в кашле из-за дыма и осени, какой-то совсем. Совсем. с о в с е м – Чону, – зовет его Ёнхо, потому что нельзя стоять в дверном проеме и остаться незамеченным. – Иди к нам. Юкхэй двигается, улыбается, отгоняет дым, будто так пахнуть не будет. Чону вздыхает, вытаскивает из шкафа толстовку и бросает ее на плечи Юкхэя. – Заболеешь, – поджимает он губы. Ёнхо отворачивается с улыбкой. Они стоят втроем, за дымом, утекающим в окно, ничего не понятно. Всё какое-то ненастоящее, как те песни о страданиях, которые иногда включает Ёнхо. О чьих страданиях, интересно. У Ёнхо-то все в порядке сейчас. В этой песне, которую Чону уже слышал, всё какое-то больное. Чону не понимает дословно, но сама атмосфера бесит его, потому что это не его боль, он не хотел ее знать. – О чем она, – тихо спрашивает он, когда Ёнхо вытекает из своей комнаты, оставляя их с Юкхэем вдвоем. Тот улыбается. Краешком губ, дергается грудью, беззвучно хмыкая. Не так, как обычно. – Назови мое имя, когда я буду целовать тебя. Чону вздрагивает. Он не понимает; понимает, но не так, а Юкхэй смотрит на него и усмехается. Выпускает дым, аккуратно тушит окурок. Закрывает окно и поворачивается. Комната всё равно полна дыма. Чону именно на него списывает то, что глазам больно, внутренностям больно, всему ему больно. – Позови меня, – Юкхэй смотрит серьезно. – Позови – и я приду. Чону не понимает, что происходит. Это перевод или конкретное предложение. – Грустно это, – улыбается Юкхэй, встряхивая головой. – Не должно так быть. Это ведь так просто – быть с тем, с кем хочется. – Только когда этого хочется двоим, – скрипит Чону, не понимая, зачем вообще этот диалог, зачем вообще обсуждать эту тему, когда у него сердечных драм – ноль с половиной, причем половина стоит сейчас перед ним, да и то драма из нее так себе. Юкхэй кивает. Юно зовет их в гостиную, потому что пиццу привезли уже. Чону смотрит на спину уходящего Юкхэя и не понимает, откуда в нем столько всего. Почему он серьезный, хотя пришел сюда в цыплячьем свитере с ромбами. Почему он не может просто быть придурком. – Ты умер тут, что ли, – не спрашивает Ёнхо, заглядывая в комнату, где Чону врос в пол. – Лучше бы, – вздыхает тот. – Да брось, он не так плох, – Ёнхо хлопает Чону по плечу и улыбается. – Вы забавные. Ничего забавного в этом нет, скорей уж наоборот. Потому что когда Чону просыпается ночью, Юкхэй курит на кухне. Серьезный и взъерошенный, думающий, что никто за ним не наблюдает, выглядывая из-за дверного косяка и не дыша даже, чтобы не нарушить это. Не нарушить укрытие, не нарушить тишину, не нарушить такое странное спокойствие, в котором Юкхэй становится почти магическим. Чону кашляет, предупреждая о своем присутствии, и заходит, потому что если он продолжит разглядывать этого парня дальше, то упадет в него еще сильнее. – Чего не спишь? – спрашивает тот. А Чону не знает. Он в принципе только и делал, что ворочался, беся этим Тэёна, тот его и выгнал. Он пожимает плечами, а Юкхэй хлопает по подоконнику рядом с собой, предлагая сесть. Чону запрыгивает, смотрит на стоящего рядом Юкхэя, и это всё уже не очень. Дым летит на него, сигарета зажата в пальцах, а когда касается мягких юкхэевых губ, у Чону сводит всё, что только может. – Ты красивый, – говорит он, не понимая, как вообще смог сделать это вслух. Юкхэй застывает, наклоняет голову, смотрит внимательно, как круглоглазая птица. – Тебе идет курить. – А тебе, кажется, идет вообще все, – усмехается он. – Даже я. Чону тупит снова, хочет спросить, но потом понимает и закрывает глаза. Тихо смеется, потому что да, и правда, Юкхэй ему идет, особенно он. Сигарета тухнет о край жестяной банки, рассыпает огоньки. Юкхэй подходит ближе, ведет ладонями по бедрам Чону, раздвигает его ноги, чтобы встать прямо напротив, лицом в лицо. Трогает пальцами скулы Чону, ведет к ушам, запутывает в волосы. Во всей их неловкости ставит точку. Без предварительных разговоров, без объяснений, без сидений на диване рядом друг с другом. Его губы мягкие, пахнут сигаретами. Чону разламывается на части, рассыпается, как те огоньки. Плаксиво хмурится, толкается языком, тянет Юкхэя ближе. – Я же только что курил, дурак, – ласково улыбается тот. Чону все равно. Всё в этом парне нужно ему. И идиотские свитера, и серьезные выражения лица, и сигареты – каждая составляющая важна. Чону, кажется, умирает в ту ночь на их собственном подоконнике. Ёнхо заводит глаза. Молчит, потому что если раньше они были забавными, то теперь совсем не смешно. У них почти свой собственный язык, замешанный на акценте Юкхэя и телепатических способностях Чону. Они мятые, они не отлипают друг от друга, их можно было бы разлить водой, но вряд ли это поможет, скорее наоборот. Чону растворяется, становится частью Юкхэя. Это так глупо и так ожидаемо. Юкхэй сияет. Он в принципе всегда такой, на него невозможно не смотреть. И Чону только сейчас замечает, насколько все на Юкхэя смотрят. Восхищенно, кокетливо, оценивающе – Чону каждый из этих взглядов отсекает. Молчит. Они ведь встречаются. Странно, но вот так – по умолчанию почти, будто и так все очевидно. Чону освобождает половину своего шкафа, заводит вторую подушку на кровати, переселяет к себе пепельницу. Вцепляется в Юкхэя так, словно боится. Может и правда боится. Ёнхо не говорит с ним об этом, просто улыбается странно, словно всё-то ему известно. Чону всех игнорирует. У Чону период слепоты, и в этой слепоте ему комфортно. Юкхэй сидит на полу уже их комнаты – и это самое правильное, что только может быть. Вообще, они не одни, в гостиной у парней очередной вечер игр и пиццы, но все понимают. Никто почти даже не смеется. Это все похоже на обреченность. Будто тебе назвали точную дату смерти и до нее ты пытаешься сделать максимум. – Ты красивый, – говорит Юкхэй, наблюдая за тем, как Чону убирает высохшие рубашки в шкаф. – Как так вышло? Чону смеется и пожимает плечами. Они вместе каждый день, без преувеличений, но Юкхэй все еще смотрит на него так, словно замечает что-то новое с каждым новым взглядом. – Я боялся, что ты считаешь меня придурком, – продолжает тот, и это, кажется, первый их серьезный разговор, в процессе которого целоваться хочется чуть меньше, чем обычно. – Так ты и есть придурок, – Чону садится напротив и смотрит с нежностью, в которой тонут все его внутренности изо дня в день. – Я в трех шагах от того, чтобы сжечь твои свитера. Юкхэй тихо смеется, утыкается лбом в колени Чону. Его так много, но иногда он кажется таким хрупким. Чону топит в этом всем еще сильнее, он запускает пальцы в волосы Юкхэя и вздыхает. Выпускает воздух, которого слишком много. Легче не становится. – Можно мы будем вместе максимальное количество времени? – глухо спрашивает Юкхэй. Рука Чону замирает в его волосах. Они ведь не говорили еще ни о чем таком. Не решали общего будущего. Они живут в одной квартире с Ёнхо (месяц) до сих пор. Но Чону хочет. Очень хочет, по максимуму, а если получится, то и дальше. Умереть в один день и вот это всё, потому что без Юкхэя жизни он себе не представляет. Догадывается, что им без году неделя, что дальше всё поменяется, но хочет. Их фотографии на стенах, уютное “я дома”, ленивые выходные. Лохматого полусонного Юкхэя хочет, каждый день своей жизни. – Можно, – едва не сорвавшимся голосом отвечает Чону. – Пожалуйста. Юкхэй замечает перемену в настроении, поднимает голову и целует Чону. Решает всё. Про любовь Чону говорит первый. За окном льет дождь, за окном всё тусклое, как весь сегодняшний день. Ёнхо нет, а если бы был, смог бы нейтрализовать – Чону бесится, нарывается на конфликты, бесит сам, понимая, что нужно остановиться, но просто не может. Юкхэй молчит. Лицо его, конечно, говорит о многом, но рот закрыт. Он курит, не смотря на Чону, который снова врастает в пол, сжав руки на груди. – Я люблю тебя, – злится Чону. Юкхэй не понимает сначала. Удивленно поворачивается, поднимает брови. – Люблю, понял? – продолжает Чону. – Бесишь. Юкхэй наклоняет голову и фыркает. – Знаешь, – он тушит сигарету, но не отходит от окна, – я хотел признаться тебе тогда, в парке. Чону округляет глаза. Это может вести к чему угодно. – Хотел затащить тебя на колесо обозрения, у меня полные карманы розовых лепестков были, – Юкхэй качает головой. – Как у дурака. Чону тогда, всего-то неделю назад, никуда не хотел. Ему было слишком холодно, слишком людно, слишком всё. Юкхэй уходит в коридор, возвращается с руками, полными засохших лепестков, темно-бордовых, поломанных. Чону смотрит на них зачарованно, он не знает, как объяснить то, что происходит в нем сейчас. – Я тебя люблю! – смеется Юкхэй, подбрасывая сухие лепестки. Часть из них попадает в волосы Чону, остальные падают на пол. Это настолько символично, что Чону мешает увидеть это только факт, что его любят взаимно. Он наступает на них, чтобы обнять Юкхэя и бормотать ему в губы извинения и бесконечные повторения собственных чувств. Лепестки рассыпаются. У Минхёна тоже круглые глаза. Он друг Ёнхо и Юно, смешной и неловкий. Чону обещает тепло в их странной компании, и Минхён смущенно кивает, трясет его руку в рукопожатии. Он не замечает сразу. Он не замечает до последнего, если быть честным. Минхён просто классный, с кучей историй. Он вливается быстро, находит общий язык со всеми, заводит только им понятные шутки, нисколько не теряется. Он такой же живой, как Юкхэй. Они играют в видеоигры, обсуждают комиксы, перескакивают с корейского на английский, а Чону с разницей между ними всего-то в год чувствует себя столетним стариком. Он стоит рядом с Ёнхо и смотрит. Молча. Не знает, что сказать. Не знает, имеет ли он право на Юкхэя, имеет ли право на прекрати сейчас же. Скорей всего нет. Это же так правильно – давать свободу, не ограничивать собой. Срать на эту свободу Чону хотел. Он от своей радостно отказался, ему новые друзья не нужны, он так влип в новые чувства, что сейчас ему больно по всем направлениям. Юкхэй лупит Минхёна по плечу и хохочет на весь дом. – Эй, хён, – круглые смеющиеся глаза Минхёна смотрят на Чону, – кинь мне колу. Чону кинул бы камень, но пока у него нет причин. Поэтому достает бутылку из холодильника и кидает, чуть сильнее, чем хотелось бы. Ёнхо фыркает. – Ревнуешь? – спрашивает он. Чону не знает, дёргает плечами, щурит глаза. – Знаешь, говорят, что противоположности притягиваются, – Ёнхо рассматривает свои пальцы. – Вроде как у магнита – одинаковые полюса обязательно оттолкнут друг друга. Чону кивает и смотрит внимательно – к чему это? – Так вот это херня, – говорит Ёнхо и уходит к остальным, оставляя Чону в самых отвратительных мыслях на свете. Они с Юкхэем разные. Чону заторможенней и скованней, закрытей. Он может бежать вместе со всеми, конечно, но сначала ему надо посмотреть, как бегут другие, и понять, что для него в этом тоже есть смысл. Юкхэй лежит рядом, уткнувшись лбом в плечо Чону. – Я прям слышу, как ты думаешь. Голос сонный, дыхание теплое, у Чону перехватывает каждую клетку внутренностей. – Давай переедем, – говорит он. – Только наш дом, только мы вдвоем. Юкхэй поднимает голову и смотрит на него, долго, внимательно, пытаясь понять, видимо, что же привело к такому внезапному решению. Молчит так долго, что Чону уже готов почти впасть в истерику. – Давай. Ёнхо предупреждает, что нового соседа заводить не будет, поэтому у Чону в случае чего прикрыта спина. В случае чего, интересно. Юкхэй счастлив, как ребенок. Носится с вещами, оббегает единственную комнату, которая теперь всё место их обитания. Чону и грустно, что места теперь мало, и радостно, что их мир теперь такой маленький, только на них двоих, без возможности позвать гостей. Юкхэй, кажется, тоже доволен. Они валяются потом среди до конца нераспакованных коробок. Рука Юкхэя закинута на Чону, сам он курит в потолок, и дым утекает в открытое окно. – Круто, – резюмирует он. Чону заворачивается в его руки, ждет, пока Юкхэй потушит сигарету и обнимет его нормально. Всем собой. Всё теперь будет иначе. Их внимание только друг на друга теперь. В теперь всё так, как и должно быть. Проходит несколько месяцев до хён, я не могу. Лицо у Юкхэя усталое, видно, как ему тяжело даются эти слова, и Чону застывает с кружкой у мойки, боится даже пошевелиться. К этому шло всё, вообще всё. Неизвестно, с какого момента, но шло неизбежно. Их полюса, конечно, разные, но почему-то отталкиваются. Юкхэй занят чем угодно вне дома, его хватило на пару недель, чтобы стало тесно. А Чону не понимает. Чону комфортно, он не хочет выходить. Он уже всё нашел, зачем ему искать что-то еще. Юкхэй хочет поговорить, а Чону уже не. Только смотрит как на предателя, потому что предатель и есть – в длинном пальто строгого черного цвета, с растрепавшимися волосами, с таким апокалипсисом в глазах, что сколько у них вообще вариантов. – Сваливай, – шипит Чону. – Сваливай быстрей. – Поговорить не хочешь? – Юкхэй хмурится, у него в голосе почти обида, но тут такое дело. Если он сейчас не уйдет, Чону перестанет себя уважать – просто сделает то, за что даже капли самоуважения не останется. Он поднимает глаза – и слов Юкхэю не нужно. Исчезает вместе с вещами. Чону придумывает срочный отъезд к родителям, многословно извиняется перед хозяином квартиры – и возвращается. К Ёнхо. Который почему-то говорит “так и думал”, который ерошит волосы и который вообще ничего не менял в комнате Чону. Все знали, что он вернется. Та же самая песня, она как саундтрек к тому, что ничего-то не получилось. Чону вслушивается в слова, протаскивает их все через себя и понимает – да. Круг замкнулся, он снова в комнате Ёнхо с той же песней. Разница лишь в том, что Чону теперь сломан. Теперь Чону хочет остаться с тем, кому он не нужен. Теперь Чону жалеет, что тот, кому он не нужен, не подождал, когда и Чону его тоже разлюбит. Юкхэй когда-то выхватил совсем другие слова из нее. Чону никогда не шептал его имя в их поцелуи. Это казалось ему глупым, потому что, ну, это ведь глупо. А теперь он шепчет его бесконечно, закрывая рот рукой, глотая злые слезы – и Юкхэй почему-то не появляется, хотя должен бы. – Вы разные, – говорит Ёнхо. – Сейчас не время для вас, совершенно. Чону не понимает. А у Ёнхо как будто свои теории про них. Какие-то внеземные, инопланетные, потому что Чону ни слова не понимает, ни буквы. Ёнхо говорит, совсем-совсем тихо, словно надеясь, что Чону не услышит, что если когда-нибудь они станут одинаковыми, всё возможно. Одинаковыми. Чону фиксирует это в пульсирующей голове, температура, кажется, под сорок. Он болен. И нет никакого гаранта, что Юкхэй заболеет когда-нибудь. Минхён хватается за Юкхэя и смеется. Времени прошло недостаточно, полгода – жалкий срок для жалости к себе. Чону застывает, внутренне орёт, хочет уйти вот прямо сейчас, но. – Привет. Юкхэй улыбается так, словно ничего такого. Словно сейчас он снова понюхает волосы Чону и предложит купить кофе. Апельсин, корица и специи. Минхён улыбается круглыми глазами, ерошит свою короткую челку и спрашивает, как у Чону дела. Тот не понимает, издевательство это или на полном серьезе. Ёнхо нет, чтобы попросить расшифровать, а Тэёну просто постоянно неловко. – Я, наверное, пойду, – говорит Чону, не отвечая ни на что вообще. Ставит свой попкорн, выкидывает свой билет, даже не прощается толком. Просто чуть ли не бежит к выходу. Домой, в родные стены, защищающие от всего, что только может существовать, улыбаться и спрашивать, как у него дела. С Минхёном Юкхэй не выглядит усталым. Самоуничижение топит посильнее старых чувств. Все слишком очевидно, нет ни одного варианта против “дело вовсе не в тебе”. В тебе, еще как в тебе. Если когда-нибудь они станут одинаковыми. Чону трясется, но даже представить не может, что должно произойти с Юкхэем. Что должно произойти с ним самим. От осени до осени отмеривается всё. Чону покупает кофе, когда в какой-то момент становится жарко. Он поворачивается, и эта мелодрама и правда слишком дурацкая, но глаза у Юкхэя все еще бездонные, недолго и утонуть. Но Чону держится. Улыбается спокойно, удивляется встрече. Не предлагает пройтись или встретиться как-нибудь. Просто ждет свой кофе, стараясь особо даже не смотреть. – Я не заслужил ответа, конечно, но как ты? – Юкхэй останавливает его за рукав, слишком жалко, словно они ролями поменялись. Чону смотрит на его пальцы. Он в порядке. Он не рехнулся, хотя был близок. Он не закрылся, хотя собирался. Он не отчаялся, хотя были все причины. Поэтому он максимально честен. – Неплохо, – улыбается. Юкхэй кивает, словно именно этого и ожидал услышать. – Если ты когда-нибудь простишь меня… – Я звал тебя, – спокойно перебивает Чону, улыбаясь, опуская глаза на стаканчик с кофе. – Звал сотни раз. Но ты не пришел. Поэтому можешь забыть – прощать мне тебя не за что. Нечитаемое лицо у Юкхэя. Чону в курсе – они с Минхёном все еще вместе. Живут вместе, проводят вместе время, любят друг друга. У Чону – сто тысяч вопросов. Но ни один из них он никогда не задаст. Они были вместе и правда максимально для них возможное количество времени. Он прощается, легко машет рукой. Оставляет Юкхэя в не самых, наверное, лучших чувствах. Но. Это всё теории, конечно. И Ёнхо явно не везде прав. Но. Чону вдыхает осенний воздух, выравнивает инсайд по привычной линейке. Ему давно уже спокойно. Ёнхо, конечно, считает его придурком, но. У Юкхэя такая же теплая улыбка. У него такие же круглые глаза, немного усталые, сам он будто бы повзрослевший. Без идиотских свитеров и громкого хохота. Такой. Какой однажды сможет понять Чону, потому что противоположности притягиваются только на время. Чону не знает, зачем ему это, но самое страшное из слов уже сформировалось в его голове. Он подождет.