Слабая точка Франкенштейна

      Ярость… Дикая, неудержимая злоба рвала ведущего гениального ученого на атомы, учтиво подкармливая сто раз до этого полакомившееся разъяренное оружие. Оно извивалось внутри него, будто огромный питон, не видавший пропитания целую неделю… Что ж, его ненасытное приобретение знало себе цену.       Мужчина, усиленно сжав кулаки чуть ли не до крови, с деланным старанием имитировал заинтересованность в интерьере громадного помещения, по большей степени представлявшего… ничего. Именно ничего. В нем было слишком неуютно, одиноко. А он привык окружать себя редкими, красивыми и, вполне допустимо, дорогостоящими вещами. Хотя не заметить ценность того, что все же здесь имело честь радовать тому глаза, он не мог. Высокие, до приторного идеализма выбеленные колонны украшены легкой резьбой, указывающей на изысканность обитателей столь древней территории. Они не были вычурными. Но и назвать их классическими и скучными было сложно. Однако, здесь присутствовали элементы интерьера, которые изрядно нервировали. Взять бы к примеру этот странный трон. Высокая спинка, обитая красной тканью столь гладкой, что он не мог как следует рассмотреть с большого расстояния, ужасно злила, будто призывала его, как быка из людских баек, выпустить своего внутреннего дракона и разнести тут все к чертям. Разорвав все до лоскутков, прекрасненько усыпая белоснежный пол назло царившей здесь элегантности и приторной чистоты. Сверкнув синими глазами, он перевел взгляд на остальную часть помещения. Да, эти чертовы кристаллы, расположенные по бокам от трона, он бы тоже эффектно рассыпал, ради бомбежа стоящих здесь глав кланов. Все эти знакомые и незнакомые мешки мяса с собирающими пыль темными мантиями Франки аккуратненько разложил бы вдоль комнаты, полив блюдо густой, столь же темной кровью. Заметив разочарованный взгляд мастера, мужчина перестал глазеть по сторонам и уткнулся в ковер. Да как только он посмел не доверять ему?! Как мог сомневаться в своем старательном дворецком? Скрипнув зубами, он попытался отвлечься, глядя на казавшийся на первый взгляд идеальный напольный декор. Золотистые полоски вдоль прямоугольного куска ткани выглядели от времени слишком выцветшими, унылыми, под стать его настроению. Как по заказу! Матерь Божья, а там нитка вылезла… И почему ковер красный? У них фетиш такой или ткани не хватило? Идиоты…       Атмосфера также оставляла желать лучшего. Пока он оценивал креативность помещения, все вызванные сюда уже собрались и стали вдоль трона, на котором вальяжно расселся сам Лорд благородных. Весь такой из себя пафосный, с идеально уложенными волосами и подтянутой одеждой, будто только из-под утюга. Напоминает петуха, изучающего предстоящую проблему в виде другого пернатого соперника. Мда. Напряжение так и витало в воздухе, одним только своим существованием прожигая в Франкенштейне дырку. Ненависть окружающих давила на него. Некоторые молча смотрели с осуждающим выражением лица, ожидая решения главного. Другие неприкрыто давали понять, что при любом удобном случае пустят его на фарш для котлеток. Миленько. А вон тот, красненький, вроде Урокай, похоже даже и на костер сразу бросит в связанном виде. Ха! Да кто кого еще сильней, ничтожество! Мастер никогда бы не позволил себе таких жестов. Особенно в присутствии Лорда… Кстати о последнем. Выглядящий молодо, он даже показался ученому слегка заурядным. И ЭТО может навредить ему? Не смешите…       — Франкенштейн, ты хотя бы осознаешь, что натворил? — мягкий, но довольно четкий голос эхом отразился по стенам, чуть ли не ставя крест на всем его освоенном самоконтроле. — По твоей вине пострадали невинные.       Человек склонил голову, стараясь удержать рвущиеся наружу эмоции. Его широкая спина и плечи, обтянутые тканью рубашки, приподнялись, когда он вздохнул. Благородные вызвали гения человечества прямо из кровати посреди ночи, так что возможности приодеться не было. Стоило отдать Рагару должное. Он соизволил подождать минуту, пока Франкенштейн натягивал на себя ту одежду, что лежала буквально прямо под рукой. Рейзел-ним не сказал ни слова против… А, значит, дело, по которому его вызвали, действительно стоило свеч. Ну или оно просто так казалось. Медленно выпрямившись, мужчина потер подбородок и встретился взглядом с Лордом. Улыбка, озарившая его лицо, заставила окружающих невольно сглотнуть. За пять лет, проведенных под одним небом, ноблесс уже имели честь лицезреть столь редкий в их окружении оскал… И то, чем он обычно сопровождался, не вселял в их души, если таковые имелись, покоя и умиротворения. Франкенштейн был абсолютно безумен в той же мере, как и гениален.       — О, Лорд благородных решил приписать мне новые заслуги? — уперев руку в бедро, заинтересованно проговорил человек, как никогда ранее походя на выжидающего хищника. — Могу я узнать, чем заслужил такую честь?       И он получил ответ… Из-за спины. Кадис Этрама Ди Рейзел, единственный, чье лицо было так же беспристрастно, как и его голос, говорил тихо и отчужденно, будто все происходящее здесь не имело к нему какого-либо отношения. И ведь оно действительно никоим образом не касалось ни его, ни ему подобных!       — В мире людей были замечены волнения. Некоторые деревни уничтожены, а посланные туда отряды для выяснения обстоятельств не вернулись. Недавно ты покидал Лукедонию. Франкенштейн, я уверен, что у тебя есть объяснения.       Человек сложил руки на груди, первые несколько секунд действительно пытаясь найти оправдание… тому, о чем не имел даже малейшего понятия. А затем он рассмеялся. Холодно и далеко не весело. Он не собирался угрожать, нет. Но и закрывать глаза на беспочвенные обвинения не торопился.       — Что смешного? — искренне не понимая его веселья, напряженно спросил Кертье, чувствуя, как ситуация выходит из-под контроля. — Отобранные человеческие жизни для тебя всего лишь шутка?       — Отнюдь. Однако высказанные доводы необоснованны. Вся ваша братия дает ясно понять, что я здесь — чужак.       — Надо же, быстро доперло. А я полагал, что люди слегонца туповаты, — все тот же бесивший его ранее красноволосый поддел мужчину, но он пропустил его выпады мимо ушей.       — Итак, ваша сногсшибательная логика повествует: разнесено множество деревень. Погибло множество людей. Полностью исчез отряд ваших «лучших» натренированных благородных. Вокруг витает неприятная сила. Повсюду хаос, — он нахально позволил себе взад-вперед расхаживать по ковровой дорожке, стараясь смотреть не на мастера (хотя хотелось), а на Лорда. — И единственным подозрительным объектом, мешающим вашей деятельности, являюсь я. Не клан оборотней. Не люди с их замечательным Союзом. Ни дезертировавшие ноблесс, ни в коей мере. Лишь один я. Признаться честно, несколько месяцев назад подобное мнение обо мне ВОЗМОЖНО бы и польстило душонку ученого. Но не сейчас. Хотя… не мне решать. Мое сердце в Ваших руках. Однако полагаю, мастер легко поймет, лгу ли я сейчас или молвлю горькую правду-матушку.       Упомянутый благородный молча отвел взгляд, явно сомневаясь в успехе предположительной миссии. Франкенштейн остановился, оценивающе окидывая взглядом своего миниатюрного «хозяина». Обычно Ноблесс был куда сговорчивее, если дело касалось его неуемного дворецкого. Неважно, был прав человек или нет, он всегда находил что сказать в его защиту. Даже если это были пустые обещания наказания. Так уж был устроен Рейзел-ним…       — Если тебе нечего сказать, — нарушил тишину Лорд, — то позволь мне огласить решение, что исчислит меру твоего наказания.       — Простите, что? — мужчина медленно повернулся, всем своим видом выражая неподдельное удивление. — Какое наказание? Если мне не изменяет память, то ваши законы распространяются только на благородных. Я благородный?       Главы кланов отрицательно мотнули головой. Геджутель, явно посчитав, что этого недостаточно, перекрестился. Он больше других желал, чтобы этот дьявол как был, так и оставался человеком. Такое его поведение вызвало шок у стоящего рядом Рагара, который, судя по круглому размеру глаз, и сам не понимал, что происходит. Франкенштейн невольно улыбнулся. Было в этой ситуации что-то забавное, если не сказать — «ироничное».       — Ну, раз я не благородный, — ученый поклонился, как бы извиняясь за бесполезно потраченное время. — То желаю счастливо оставаться.       — Ты не благородный, — согласился Лорд, подперев щеку ладонью. — Но ты все еще подчиненный Рейзела.       — Так и есть, — не остался в долгу человек, всем своим видом демонстрируя раскаяние за этот «печальный» факт. — Однако же, я принят на службу как дворецкий, а даже у слуг есть свое личное время. Которое я могу проводить как посчитаю нужным. Мастер не может наказать меня за мой досуг. Другое дело, если бы я кого-то убил, что маловероятно, в свое рабочее время. Вот тогда, возможно, я бы и смирился со своей участью.       Франкенштейн зашагал прочь, более не видя смысла в своем пребывании здесь. Теперь, по крайней мере, ему было чем гордиться. Не каждый день по твою душу собираются все главы кланов во главе с Лордом и Ноблесс. Воистину, потрясающее везение!       Под тихий звук шагов раздалось громогласное возмущение главы клана Ландегре, все это время старательно терпевшего эту перепалку ради уважаемого правителя. Он всегда был вспыльчивым, и этого не могла исправить даже могила.       — Я полагал, что юнец с такой силой будет умнее. Удивляюсь, как такого, как ты, Рейзел-ним выдерживает годами. Думает лишь о себе. Жалкое зрелище.       Ученый потянул двери на себя, игнорируя все, что так или иначе должно было вынудить его остановиться. Плевать, что считают благородные. Если они кричат — он не замечает. Становятся на пути — уничтожает. Эти две простые истины не раз облегчали ему жизнь.       Кадис Этрама Ди Рейзел… склонил голову. От шока Лорд и другие благородные не сразу сумели его остановить. Наверное, еще никогда бессмертная братия не испытывала столько эмоций всего за пару минут. И не только бессмертная. Человек с силой сжал позолоченные резные ручки, отчего те жалобно затрещали. Даже не оборачиваясь, он чувствовал, как за спиной происходит что-то безумное и совершенно неправильное. Что и подтверждали вдруг исчезнувшие звуки чужого дыхания. Кажется, к концу всего этого абсурда ему предъявят счет на новый ремонт.       — Я прошу прощения за доставленное беспокойство моим… слугой. И готов понести любое наказание вместо…       Ноблесс прервался, вдруг явственно ощутив плотную, темную ауру, окружившую Франкенштейна. Воздух вокруг человека заискрился, проявляясь бесформенными темно-фиолетовыми полосами. Главы кланов невольно уплотнились, готовые в любой момент призвать оружие духа, и даже Лорд, до этого настроенный куда радушнее, сжал подлокотники своего трона, более не собираясь прощать неуважение ни к себе, ни к своему народу. Впервые гений человечества вышел из себя по вине своего мастера. И впервые Ноблесс ощутил укол злобы, направленный конкретно на него одного этими глубокими синими глазами.       — Франкен…       — Вы не можете, — голос человека охрип от оживляющей холодной волны, пробежавшей по его телу из-за нервного напряжения, — что-либо решать за меня. Это не Ваше дело.       Не в силах больше присутствовать на этом вынужденном суде, он громко, с силой дернул ручку дверей и вышел, в сердцах ими хлопнув. Не было смысла ссориться здесь со всеми, учитывая его незавидное положение. Скрипя зубами, он с трудом пытался успокоить вырывающуюся ярость наружу. Ведь не сделав этого, он и на самом деле не оставит и камня на камне в этом мнимом «королевстве». Лукедония бы обагрилась кровью… Однако мужчина не мог этого допустить. Остановившись на полпути, он с размаху врезал по дереву, которое тут же покрылось громадными трещинами и развалилось, ссыпая на ученого кучу листьев.       — Твою ж мать!       Его нервы были на пределе. Он не мог и представить, что Рейзел, несмотря на неоднозначность ситуации, будет готов склониться перед Лордом из-за него. Какое же унижение он испытал. Ноблесс повел себя, будто отец, прикрывающий шалость неразумного ребенка. Ребенка… Ха! Так вот как на самом деле тот видел его.       «Какой позор»       Гений человечества понятия не имел, как поступить в данный момент. Что он должен был сделать? На этот вопрос ответа не наблюдалось, впрочем как и на то, стоило ли ему вообще возвращаться домой… А есть ли он у него вообще?       Глава клана Кертье бесшумно опустился рядом с человеком, знакомым жестом призывая оружие духа. Картас танцевал в его руках, приглашая принять участие в этом опасном, возможно, смертельном танце. И кто такой Франкенштейн, чтобы отказать ему? Ученый не смог сдержать безумной ухмылки. На кончике своего языка он уже ощущал то предвкушение, то удовольствие, что принесет ему этот поединок. Рагар собирался сражаться с ним… И в этот раз он не будет себя сдерживать.       Франкенштейн поднял руку, и копье легло ему в ладонь. По какой-то причине чувствовать его тяжесть и жажду разрушения было… приятно! Крайне редко мнение этой чокнутой штуки совпадало с мнением его, пусть и не физического, но создателя. Во всем этом было лишь одно отличие. Смерть Кертье ему была вовсе ни к чему.       Словно жалом, Рагар пронзал воздух всего в нескольких миллиметрах от Франкенштейна, который разминался с выпадами противника с неповторимой грацией. Это был далеко не первый их бой, и в этот раз гений человечества собирался вложить в него все свои силы и знания, дабы победить, удовлетворить жажду разрушения и показать свое превосходство! Пусть даже последнее было совсем не тем, чем казалось на первый взгляд. Нет, он не собирался унижать своего оппонента. Не сейчас и не Рагара. Кертье был другом, пусть и очень опасным, но другом.       Атаки с концентрацией разрушительной энергии, сделанной оружием духа, хватило, чтобы значительно проредить лес и так неудачно подвернувшуюся под них скалу. Но не достала до человека. Темная материя, окружившая тело его соперника наподобие некой брони, стойко выдержала удар и буквально тут же ответила волной тьмы — сильной и быстрой дальней атакой, которая, впрочем, нашла свой конец в иллюзиях. За счёт скорости передвижения Рагар создал своих «двойников», умело скрывшись не только от глаз оппонента, но и от его сенсоринга. Франкенштейн привычно обернулся, готовясь нанести удар, но… Еще никогда впечатывание в землю не было столь приятным. Все это ему уже порядком надоело. Поэтому он остался лежать на земле, перевернувшись на спину и признавая силу благородного.       Рагар внимательно оглядел его. Бущующая аура уже сходила на нет, хотя копье явно требовало продолжения. Опасаясь, что дальше может стать хуже, он сказал:       — Закончим на этом.       И ни слова больше. От удивления ученый приподнялся и сел, с интересом оценивая главу клана, который, как оказалось, надавал ему по шее вовсе не за его резкость в покоях Лорда. Он с облегчением отметил, что яростное желание созерцать реки крови и полакомить копье отправилось в дальние дали. И ухмыльнулся.       «Занятно»       Кертье отозвал оружие, довольный тем, что его предположения касательно дворецкого самого Ноблесс были верными. Бросив напоследок о том, что будет готов поучаствовать с ним в других боях, благородный скрылся в густоте леса, направляясь во дворец. Франкенштейн с улыбкой поднял свою самую большую головную боль и причину всех его проблем, после удара отлетевшую в сторону, и вынудил исчезнуть. Ее разочарование ощущалось довольно сильно. Ну и пусть. Теперь в его голове мысли больше не путались, давая возможность рассуждать здраво. Да и когда это он позволял им выводить его из себя? А мастер должен все понять. Мужчина решил, что все же дома, в спокойной обстановке, сможет с легкостью все объяснить. Он не вчера родился.       Отряхнув рубашку от пыли, ученый отметил, что постирать ее все-таки придется. Чертовы показушники без мозгов. Не обязательно было тащить так поздно невесть куда, чтобы ни к чему в итоге не придти, да еще и чуть не рассорив его с Ноблесс. Франкенштейн стремительно направился к особняку, твердо решив заварить чаю и настроиться на предстоящий разговор. Это будет трудно. Во всяком случае не труднее, чем усмирить темное копье.       Особняк, уже как одиннадцать лет бывший ему домом, встретил человека вдруг ставшей родной тишиной и одиночеством. Конечно, при желании Рейзел-ним мог скрыть свое присутствие, но зачем, если рано или поздно им придется встретиться? Пройдя в свою комнату, ученый неспешно привел себя в порядок, при этом уже мысленно составляя план работы на предстоящий день. Обычно он вставал не позже пяти, но в этот раз можно было начать день с рассветом. Тем более, что из окна мастера он был особенно прекрасен.       Франкенштейн смотрел на мелькавшие за окном виды: сырая земля, газоны, высокие деревья, покрытые зеленой листвой. Размышлял о том, в чем не признался ни разу никому. Посеребренный чайник больше был непригоден. Благо, он успел приобрести новый и куда лучше прежнего.       Взяв фарфоровую посуду, мужчина насыпал немного зеленого чая и добавил пару веточек высушенной мяты, залив все это кипяченой, но немного остывшей водой. Светло-желтый напиток с травяной ноткой и слегка терпким вкусом должен был стать предлогом для внепланового «свидания». В конце концов, не мог же он придти к мастеру с пустыми руками? Положив на блюдца ломтики лимона и разложив их на подносе вместе с сахарницей, молочником и небольшой баночкой меда, Франкенштейн придирчиво оглядел свои старания.       Классический дизайн данной посуды пришел в Лукедонию из аристократической Европы. Охота всегда считалась увлечением особ благородного происхождения, и даже сейчас эти сюжеты ассоциировались у ученого с достатком и благополучием. Оставалось лишь надеяться, что новый сервиз придется по вкусу хозяину дома. Чей пирог как раз заканчивал пропекаться в печи. Положив на сервировочную подставку свежий чизкейк, Франкенштейн без особого труда перенес ранний завтрак в комнату мастера… который как раз только успел расположится у окна.       Он тихо поставил поднос на стол и встал возле кресла, не решаясь что-либо сказать первым. Услышав звон посуды, Кадис Этрама Ди Рейзел не обернулся, продолжая молча смотреть на небо. В отражении окна можно было заметить его измученное выражение лица. Непривычно нахмуренные черты говорили о том, что Ноблесс на данный момент мыслями был где-то далеко. А его подчиненному оставалось лишь гадать о том, что же ему наговорил Лорд благородных. И, видимо, отнюдь не лестное на его счет.       — Мастер… — он произнес это еле-еле, смотря в пол, будто бы и в самом деле считал себя виноватым. Хотя на самом деле — ничуть. Наговорил то, что думал.       — Мне было бы интересно услышать твою версию происходящего, — все так же продолжая созерцать территорию, тихо проговорил Ноблесс. — Я все еще хочу понять…       — Ничего понимать и не нужно, — просто ответил человек, разведя руками. — Нужно пить чай. В этот раз зеленый. Я осмелился добавить в него немного мяты. Она действует успокаивающе.       Благородный обернулся. В его кроваво-красных, словно лучи восходящего солнца, глазах отражалось неподдельное удивление и… облегчение? Душа, терзаемая сомнениями, наконец смогла обрести покой. Франкенштейн не совершал ничего дурного. Иначе прямо сейчас он бы рассказывал своему мастеру о своем грехе. Не мог не рассказать, зная, что его за ним уличили. Вслед уже осознанным чувствам пришел стыд. Щеки Рейзела покраснели, как если бы он долго сидел за горящим камином. Его кресло всегда было плотно придвинуто к огню, так как Ноблесс нравился горячий поток воздуха и треск поленьев. В последнее время Франкенштейн заменил древесину, и теперь при разжигании комната наполнялась не только теплом, но и приятным запахом леса.       Ноблесс сел за стол, лишь сейчас уловив аромат лимонного сока, ванили и сыра. На его немой вопрос мужчина поставил перед ним кусок пирога, который был еще теплым и свежим.       — Не торопитесь, — мягко осадил мастера Франкенштейн. — Это блюдо принято есть холодным. Прошу, отведайте пока чая. Если желаете, я могу принести печенье.       Рейзел отрицательно качнул головой, чувствуя небольшое разочарование. Очередной шедевр из рук его дворецкого дымился на тарелке, а он даже не мог его попробовать! Ничем не выдав своих эмоций, благородный потянулся было за кубиками сахара, дабы добавить нужное количество в напиток. Пальцы человека дрогнули, когда их руки соприкоснулись. Приятен ли ему был этот контакт или нет, но Рейзел сложил ладони на коленях, предоставив всю работу человеку, при этом стараясь удержать в себе желание погладить место соприкосновения, чтобы на еще одно мгновение воскресить в себе это чувство… трепета.       Франкенштейн сел напротив лишь когда мастер удовлетворенно кивнул. Они всегда завтракали вместе. За исключением тех случаев, когда ученый был вынужден покидать Лукедонию.       — Вам нравится новый сервиз?       — Его зеленый цвет хорошо сочетается с видами из окна.       — Я взял на себя смелость прикупить еще несколько на три сезона. А старую серебряную посуду будем подавать гостям.       - . . .       — Не всем, — пошел на компромисс человек, улыбаясь. — Рагару и Геджутелю можно сделать исключение. Они весьма осторожны, как со своими, так и с чужими вещами.       — Франкенштейн.       — Да?       Ученый нерешительно посмотрел на мастера. Он знал, что затягивать неприятный разговор вечно невозможно, но ничего не мог поделать. Не хотелось верить, что тот, кого он сильно уважает, не особо-то и доверяет, раз сперва выслушал мнение благородных. Не его. От накатившей грусти его сердце сжалось в комок и мужчина совсем притих. Наступившая тишина стала немного угнетающей.       — По делу.       — Прошу прощения, что выставил Вас сегодня в неприглядном свете. Однако они начали первыми. Я и так еле сдерживался.        . . . — Ноблесс пристально изучал Франкенштейна, выслушивая его, казалось, без особого желания.       — А насчет этой ситуации… Неужели Вы мне не верите, мастер?       — Зависит от твоего ответа, — благородный, закинув ногу на ногу, ответил довольно спокойно, скрывая тот факт, насколько ему не понравилась взбучка от разочарованного Лорда, доверившего под его контроль одного из самых буйных виновников большинства проблем. Хотя он и сам был не против…       Вздохнув, Франкенштейн отпил чай и, глядя тому прямо в глаза, прямо ответил:       — Я этого не делал. Да и моя возлюбленная вела себя достойно в последнее время.       Удивившись его положительным отношением к своему оружию, мастер удовлетворенно кивнул. Легкая улыбка коснулась его губ.       — Хорошо.       «И… все? Я спасен? Отец даже не отшлепает меня шипастой кочергой?» — ученый потерял дар речи, растерянно глядя на Ноблесс. Доверие ли это или просто повышенная чувствительность благородных на ложь? Этому не было ответа.       Он склонил голову в благодарности, а после указал на чизкейк, старательно приготовленный для мастера по его предпочтениям. Возможно, он вышел слегка сладковатым…       — Полагаю, уже можно попробовать.       Ноблесс аккуратно взял красиво расписанную десертную ложечку и надломил кусочек, после отправив его в рот. По его глазам было видно, что он никогда не пробовал ничего подобного. Это значительно повысило самооценку Франкенштейна по части готовки. Он переживал, что мастер может не любить столь выраженный вкус угощения. Но все обошлось.       — Что Вы думаете?       — Замечательно.       — Я рад, что Вам понравилось.       Не говоря более ни слова, оба решили насладиться чаем в привычной им тишине. Уже высоко поднявшееся солнце давало приятный, легкий отсвет на атласные шторы. Живописно украшенное небо радовало глаз того, кто хоть и никогда не спал, и того, кто повидал многое, в очередной раз полюбоваться прекрасной погодой.       Франкенштейн искоса посмотрел на Ноблесс, поражаясь его терпению. Ему и самому хотелось бы так научиться. Может, когда-нибудь…       «Не беспокойтесь, мастер, я никогда Вас не предам… Даже если Вы однажды будете меня ненавидеть. Даже если мир перевернется вверх дном…»