В доме, который построил L

Серое небо наполовину проглотило башню «Небесного дерева»: уже в полдень темно так, словно над городом сгущаются сумерки. Токио мерно гудит, ни на мгновение не притормаживая даже в предчувствии явной бури. Грозы и ливни здесь не редкость с наступлением осени: выходя из дома, прихвати дождевик, зонтик и благословение богов. Желательно, чтобы это не были боги смерти. От вездесущего, всеведущего Киры ничего не слышно уже почти две недели — и мир потихоньку выдыхает, отпуская от себя мысли о новом, беспощадном божестве. Кто знает, может, он ещё вернётся? Иначе, почему так тревожно… Именно это чувство тревоги, беспричинной, казалось бы, тоски заставило Сато Рен вынуть из сейфа мобильный телефон, в памяти которого хранится только один номер. Он скрыт от просмотра или копирования, вписан в прошивку этого маленького, серебристого аппарата, и доступен в режиме быстрого набора через клавишу с цифрой «5». Чувствуя его тяжесть в ладони, она ощущает, как спина покрывается холодной липкой испариной от затылка до копчика. Беги, Рен. Лети… Ты должна увидеться с ним. Пока не поздно. Пока бабье лето не сошло на нет в дыхании октября. Пока Кира снова не подал кровавый знак. Короткая мелодия включения, бледно-голубая подсветка… Набрав заветную комбинацию клавиш, она прижимает телефон к щеке плечом, потому что её пальцы отчётливо дрожат. Слишком сильно. Ровно три гудка, после которых она ожидает услышать голос Ватари — вежливый, немного скрипучий, неизменно тёплый. Но трубку снимает именно тот, о ком она думает, не переставая, всё это время. — Рен? Что-то случилось? — Нам нужно увидеться, Эру. В повисающей паузе Рен считает удары своего сердца — ровные, полнокровные, гулкие, отдающие болью в висках. Детектив L обдумывает её просьбу меньше минуты. — Это можно устроить. Ты помнишь время и место — я пришлю за тобой. И… Ты уверена, что ничего не случилось? — Я просто боюсь, Эру… — Это нормально, Рен. Буду ждать нашей встречи. Время и место — это маленькая лапшичная, где подают биск-рамен на креветочных панцирях в три часа пополудни. Она взяла порцию для себя и устроилась за крайним столиком уже в 14-00, но есть слишком нервно — и Рен только рассеянно макает хаси в самый вкусный бульон в этом районе. Когда время утекает сквозь пальцы, не до лапши. Её губы беззвучно шевелятся, как будто повторяя слова молитвы, но она твердит только короткое: «когда же, когда?», всерьёз опасаясь, что тогда, когда никогда. Рен слишком хорошо знает, что представляет собой работа Эру, и почти чувствует, как иссушающий страх за его жизнь исчерчивает морщинами её душу. Они ровесники. Они знакомы давно — и поэтому он прячет её намного надёжнее, чем собственное лицо и имя. Прямо сейчас она скрывается за волосами, делая из них маленький занавес. Как в детстве, которое было так давно и недолго, что она помнит его обрывками. Её пальцы почти ледяные, как и она вся. Рен закрывает глаза, позволяя ужасу, заполняющему всё её существо, на какое-то мгновение взять верх. Тошнота подступает к самым губам, сердце ухает вниз, пропуская удары. Кортизоловый шторм. Вдох. Выдох. Её взгляд фокусируется на стеклянной витрине, за которой пасмурное небо так и норовит обрушиться на Токио, снуют прохожие, возвращающиеся в офисы после обеденного перерыва. Старушка из магазина напротив в спешке убирает уличный стенд с бумажными зонтиками вагаса. Красный, синий, зеленый… Жёлтый. Рен впитывает в себя цвет, ловит его вибрации, успокаивается. Почти. Ровно в 14-50 рядом с лапшичной оттормаживает мотоцикл, а под зеркальным шлемом водителя не разглядеть лица. Второй шлем надёжно фиксирует на сидении сетка. Сато Рен радуется, что надела кожаную куртку и джинсы, потому что ясно понимает — это за ней. Встав с места, она на деревянных ногах идёт к выходу, совершенно утратив чувство времени, боясь опоздать и не в силах ускориться. Кавасаки Ниндзя — чёрный, с неоново-синей полосой, — ждёт её у входа вместе со своим всадником. Рен узнаёт его по посадке, по чуть сгорбленной спине, по настороженной позе — и её прошивает жаркой волной. Неужели в штабе не нашлось никого, чтобы… Так и не спросив, она молча пытается заполучить свой шлем, тратя на это пару долгих минут. Чтобы надеть его ровно, ей приходится снова повернуться к витрине: в отражении все выглядит пристойно, даже лежащие на плечах тёмные волосы, а сидящий на её месте мальчик восторженно показывает ей большой палец. Круто! Запрыгивая на сиденье, Рен обхватывает водителя за пояс, прижимаясь грудью к его спине так тесно, что становится трудно дышать. Что-то вроде приветствия. — Не мог же я заставить Ватари гонять на мотоцикле, — говорит детектив L, отвечая на так и не заданный ею вопрос. — Привет, родная… Его голос, немного искажённый встроенными в шлем динамиками, звучит спокойно, как и всегда. Но Сато Рен умеет различать нюансы в его интонациях. Прямо сейчас она улавливает воодушевление и немного усталости. — Привет, Эру… — отвечает она, не давая воли собственным эмоциям. До поры. Её руки, сомкнутые у него под грудью, кажутся ей щитом. Но это всего лишь иллюзия. Ведомый своей фотографической памятью, он гонит по дорогам Токио так, будто провёл на этих улицах всю свою юность. Вокруг свистит ветер, ветер забирается за шиворот куртки Рен, прощипывая спину ледяными искрами. Её волосы летят следом за ними, превращая Кавасаки Ниндзя с неоново-синей полосой в подобие кометы. Представляя спутанные чёрные волосы Эру под его шлемом, Рен чувствует себя почти что счастливой. Она почти спокойна, когда он рядом. Когда она чувствует тепло его тела под прогретой кожей его экипировки. Его ледяные даже в перчатках — точь-в-точь как у неё, — пальцы сжимают руль уверенно и надёжно, но Сато Рен кажется, что разбиться прямо сейчас, вдвоём, было бы лучшим выходом для них обоих. Яркая картинка — красное на сером, в черноту, асфальте — меркнет в её сознании так же быстро, как и появляется. — Тебя не пугает скорость, Рен? — спрашивает Эру, и она улыбается, прекрасно понимая, что он не может видеть этой улыбки. — Вовсе нет. А быстрее ты можешь? — отзывается она, привычно провоцируя и тут же осекаясь. Но уже поздно, потому что Эру тут же выкручивает ручку акселератора. — Я-то могу, а вот может ли «нинздя»… И они ускоряются, превращаясь в сияющую полоску на полицейских радарах, пролетая в едва появляющиеся зазоры между машинами, словно играя в тетрис без права перезагрузки. «Ниндзя» вибрирует всем своим металлопластиковым телом, будто с минуты на минуту собирается ожить. Или сбросить их к чёртовой матери, работая на предельных оборотах. — Может, проскочим пункт назначения и полетаем по городу? Это так здорово — переключить ум на высчитывание траектории… Я немного устал от своего расследования, Рен. Ты как? Впрочем… Есть вероятность, что нас остановит дорожная полиция. Пожалуй, пошалим в следующий раз. — Пожалуй, — соглашается она, впервые в жизни без вариантов понимая, что следующего раза уже не будет. Их часики тикают вразнобой, и это слышно как никогда раньше. Незнакомый адрес, новенький небоскрёб — башня из стекла и металла, опутанная проводами, хранящая тайны самого актуального в мире расследования. В зеркальных фасадах отражаются клубящиеся облака, и от этой картины у Рен немного кружится голова. Эру слишком явно знает здесь все входы и выходы, ныряя в скрытый от посторонних глаз въезд на одну из парковок этого футуристического улья. Впустившие их двери тут же смыкаются. На мгновение ей кажется, что он вот-вот размажет их о серый бетон стен подвального этажа, но детектив ювелирно паркуется, бросая мотоцикл рядом с подъемником. Предвосхищая её попытку снять шлем, он перехватывает её запястье. — Не сейчас, Рен. Я скажу, когда. Мягкость его пальцев сейчас равна нежной интонации в напряженном голосе, звучащем в динамиках. Оказываясь внутри кабины подъёмника, она молча приникает к нему, обхватывая так, словно их поездка ещё не окончена. Могла бы — обняла бы и ногами, как какая-нибудь цыганка из красочного голливудского фильма, счастливо уматывающая с любимым в закат. Он не сбрасывает этих неприлично-тесных объятий, только стаскивает перчатки. Чтобы накрыть её ладони своими. Они проходят через холл, где суетятся полицейские из его команды, будто нарочно уткнувшиеся в свои мониторы: L салютует их слепоглухонемым напряжённым спинам — он явно предупредил своих заранее, что вернётся в штаб не один. И Рен готова заплатить, чтобы увидеть выражения их лиц. Девушка у Рюдзаки? Вы это серьёзно? Да не может этого быть! — Я сказал, что у меня будет гость — это отражено во всех отчётах. Что до подробностей, здесь мало любопытных и ещё меньше — охотников за моими секретами. У нас есть цель, и эта цель — не я. — Ты сказал им, что к тебе приедет сестра? Пауза, за время которой меняется темп его дыхания — в динамик это слышно максимально отчётливо. — Мне вправду нравится считать тебя сестрой, Рен. Но нет, я не говорил им этого. Снимай шлем, если хочешь — уже можно. Он стаскивает свой, походя бросая его на маленький диванчик в холле, примыкающем к лифтам. Следом летят мотоциклетная куртка и перчатки, пахнущие маслом. Мог бы — и бутсами бы туда запустил. Его тонкая белая толстовка измялась, а между лопаток и вовсе стала влажной. Избавившись от шлема вслед за Эру, Сато Рен касается ладонью его спины, надеясь, что на коже её руки останется хотя бы призрак его запаха. Тонкая мелодия тела, пробивающаяся через бравурный оркестр запахов улицы и машины. Он слегка оборачивается, реагируя на прикосновение. Сканируя глубокими, тёмными от огромных зрачков глазами её лицо. В уголках его губ теплится улыбка. — Не трясись так, Рен… У меня достаточно времени. Она знает о его способности догадываться и предугадывать, но его способность будто бы читать её мысли удивляет её снова и снова. Ей интересно, работает это только с ней или со всеми, но это слишком мелко для вопроса, стоящего его внимания. Шагая в лифт, L уже держит её за руку, тесно сплетая их пальцы. Внутри он чуть медлит, будто забыв нужный ему этаж. Наконец, нажимает нужную кнопку на панели, отправляя их обоих в короткое путешествие едва ли не под самую крышу. Привалившись спиной к стальной стенке, он позволяет Рен тут же устроиться щекой на его груди — их пальцы всё ещё сцеплены, и это почти больно. Но он продолжает выкручивать ручку акселератора. — Говори, Эру, — просит девушка, вглядываясь в его малоэмоциональное, будто бы наглухо закрытое лицо. — Говори… В какой-то момент он вздыхает, отпуская что-то. Откидывается затылком назад, закрывая глаза и облизывая пересохшие губы. — Когда мы останавливались в отелях, был смысл представлять тебя сестрой, Сато. Нам давали раздельные комнаты с односпальными кроватями. И дело тут не в личном пространстве… — Дело в том, что ты любишь трахаться на узких койках, Эру, — подхватывает она, заставляя его губы дрогнуть в одобрительной усмешке. А пальцы — сжаться ещё чуть сильнее. — Иногда ты слишком догадлива, Рен. Ты слишком хорошо знаешь меня, это может быть опасно для тебя самой — такое сейчас время, — детектив снова делается серьёзным, не открывая глаз и не отпуская её руки. — Отсюда растёт моя инцестуальная фантазия на твой счёт. Надеюсь, ты не находишь её оскорбительной. — Я нахожу её возбуждающей, Эру. Как и другие глупости, на которые способен твой гениальный мозг. — В данный момент он серьёзно контролируется гениталиями, так что я не считал бы себя таким уж гением. Производительность моих синапсов в зонах, ответственных за рациональное мышление, упала примерно на треть. Я на полпути к идиотизму, благодаря выбросу тестостерона. — И к койке, — добавляет Рен, пряча лицо у него на груди. — Или что у тебя здесь… — Здесь у меня в распоряжении весь этаж, так что снимай обувь прямо у лифта. Его сердце бьётся часто, но ровно — и это дополнительно успокаивает её страхи: слишком много в последнее время кардиосмертей, а L слишком подставляется. У Эру всё всегда слишком и чересчур, и она почти что чувствует раздирающий его внутренний зуд от желания снять ботинки. — Не хочу, чтобы ты расплачивалась за меня. Иначе поселил бы тебя здесь, не раздумывая. Ты — лёгкая мишень, Рен. Кира всё ещё представляет опасность, — в очередной раз он отвечает на её внутренний монолог, синхронизируя их сознания. Будто он слышит запах её страха, раз за разом погружаясь в эмпатию. Но прямо сейчас Сато Рен почти не боится, потому что он рядом. Потому что она ныряет лицом в растянутый ворот его одежды, коротко целуя поверх ключиц — и тут же осаживает. — Ты просто не хочешь становиться идиотом из-за тестостерона, Эру, — шутит она с абсолютно серьёзными глазами. Рен прекрасно понимает, чего ему стоит отвлекаться от собственных дел, отходя с переднего края событий на второй план. — Это же очевидно… — И это тоже, но в меньшей степени. Сорок против шестидесяти. — Звучит как «Я люблю тебя, Рен», практически, — подначивает она, но детектив соглашается. — Это действительно так, если верить химическим реакциям и глубине моей эмоциональной привязанности к тебе. — Я тоже люблю тебя, Эру. Но ты ведь и так это знаешь, правда? — она смотрит на него, чуть выглядывая из своего укрытия. L всё так же усмехается, не открывая глаз. — Правда. Но это не значит, что мне не нравится слушать, когда ты говоришь так. — Тот, кто считает тебя неромантичным, попросту тебя не знает… — резюмирует Рен. — Справедливости ради, меня мало кто знает так, как ты, родная, — добивает диалог L как раз в тот момент, когда лифт с мелодичным звуком останавливается на площадке. Они вытряхиваются на этаж, всё ещё держась за руки. Свет не включён, а в огромные окна холла заглядывает свинцовое небо, из последних сил удерживающее дождевые потоки. Сизые почти что сумерки ощутимо пахнут грозой, и Рен видится в этом что-то вроде недоброго предзнаменования. L залипает в эту жутковатую картину, притягивая девушку к своей груди. — Мы вовремя, как и предполагалось, — бормочет он, будто бы сверяя собственные карты вероятностей. — С этого момента я никуда не спешу целых двадцать четыре часа. Может, даже больше. Кстати, не вижу ничего плохого в том, чтобы ты потерялась здесь на какое-то время. Пока мой капкан не опустеет, ты в безопасности. Особенно, здесь. — Ты кого-то поймал? — интересуется Рен, отстраняясь и заглядывая в его лицо, но детектив прикладывает палец к её губам. — Тссс… Я же сказал, что никуда не спешу. Не будем об этом. Видимо, сочтя предпринятые меры недостаточными, он запечатывает её губы поцелуем. Рен ждала его, но оказывается совершенно не готова, теряя дыхание и ощущение почвы под ногами. Вцепляется в его плечи, запускает пальцы в его волосы, будто пытаясь выплеснуть те эмоции, что привели её сюда. Страх. Невозможность защитить его. Безумное желание быть рядом. L сжимает её по рёбрам почти до хруста. Разряды молний освещают их — повисающих друг на друге в пустом коридоре почти необитаемого здания, а ворчание грома как будто предупреждает о том, что лучше бы им убраться в более укромное место. Подальше от несытых, наливающихся свинцом глаз завистливых божеств. Первые крупные капли уже дрожат на оконных стёклах, устремляются вниз, чтобы залить улицы и взбивать белую пену в каналах ливнёвок. Ещё пара минут, и по тротуарам устремятся потоки воды, а в образовавшихся лужах запляшут пузыри. Этот дождь надолго. И даже когда молнии иссякнут, этот бесконечный поток будет падать и падать вниз. Будто кто-то всерьёз пытается смыть следы Киры с этой земли. Тщетно. В комнате L темно и немного холодно: врывающийся в приоткрытую на проветривание фрамугу пахнущий озоном ветер играет золотинками конфетной фольги, сброшенной со стола. Рен ощупывает взглядом очертания предметов, чтобы не налететь ни на что, но ушибается в первую же минуту. Больно. Эру вздрагивает в ответ на её приглушенный вскрик. Но это не повод остановиться: от него отчётливо пахнет шоколадом — и когда только успел? — в момент, когда он помогает ей стаскивать куртку. Кажется, будто она мешает дышать им обоим. Его пальцы — наверняка липкие после съеденной конфеты, и по-прежнему ледяные, — ныряют под бретельки её топа, сбрасывая их с плеч. Тонкие губы отчаянно впиваются в шею, оставляя болезненные отметины на тонкой коже. Но это ничего. — Включи свет, Эру, — просит она. — Я хочу видеть тебя… Он медлит, пытаясь поймать ртом один из её напряжённых сосков, а когда ему это удаётся, Рен и сама забывает об этой просьбе, запуская пальцы в его буйную шевелюру. Всё, чего она хочет прямо сейчас — подставить второй. Но детектив L не упускает деталей: нашарив одной рукой включатель, он врубает лампы под потолком. И даже в ярком электрическом свете зрачки его глаз кажутся ей огромными. Она видит в них своё отражение, и Рен не хочется закрывать глаз. Здесь и сейчас Эру, кажется, отключил свой чуткий анализатор действительности, стремительно теряя пункты IQ в пользу других скиллов. Они раздевают друг друга почти синхронно, не путаясь в штанинах и рукавах, ловко вынимая пуговицы из петелек и шурша молниями застёжек. Оставаясь в одних чёрных боксерах, детектив замирает на мгновение, с силой прижимая девушку к стене. Наваливаясь грудью. Проходясь носом от основания шеи до виска, пока его пальцы сжимают её запястья. — У тебя овуляция, Рен, — бормочет он ей на ухо со своей фирменной вкрадчивой интонацией. — Сегодня. Вероятность зачатия составляет примерно тридцать три процента. Но, при условии моей весьма спорной фертильности, это так… Информация к сведению. Значит, только кажется. Сато Рен улыбается, глядя ему в глаза. Запоминая это возбуждённо-заинтересованное выражение его лица. — Обожаю тебя, Всезнайка. Продолжай, пожалуйста… В этой комнате очень много пространства. Ближайшая к входу стена оборудована как стеллаж для хранения, заваленный книгами и папками. У огромного окна стоит рабочий стол, и Рен не обязательно тратить время, чтобы рассмотреть его: она и так знает, что там, среди бумаг, на фарфоровой тарелочке подсыхают остатки шоколадного десерта или болтается картонный стаканчик с остатками мороженного с фирменной ложечкой внутри, лежит россыпь шоколадных конфет в фантиках. У дальней стены — спальное место талантливейшего из детективов современности. Действительно, койка. Заправленная по-приютски и жёсткая даже с виду. Узкая безбожно, словно затянутые в черный брендовый хлопок бёдра самого L. Здесь полно воздуха. Но Рен продолжает задыхаться, пытаясь дышать только тем, кого любит больше жизни. Когда-то всё началось именно с приютской кровати, и Сато Рен так странно понимать, что и закончится тоже на ней. Призраки детства снова кружат поблизости, но против Эру они бессильны. Детектив смотрит на неё. Осматривает. Сканирует, обновляя собственную базу данных. Палится, касаясь губами уже совсем посветлевшего шрама чуть пониже виска — он не видел его до сегодня, но не смог не заметить. — Я скучал, — резюмирует он, позволяя её рукам обвить его шею. — Я очень скучал по тебе, Рен… Ей всерьёз кажется, что её грудь становится практически острой, когда он скатывает по бёдрам её трусики, будто не решив до конца, снять их или пока оставить. Она успокаивается на этот счёт только тогда, когда его большие ладони уверенным жестом сминают её ягодицы. Прижимая её бёдра к своим, L будто бы даёт ей почувствовать момент напряжения. Момент готовности. Его тестостерон явно на пике. Повинуясь собственным инстинктам, Рен привстаёт на цыпочки и опускается снова, потираясь о недвусмысленно натягивающий ткань член самым беспокойным местом своего тела. Срывая с его губ сперва прерывистый вздох, а затем и поцелуй. Пароль и отзыв. Она чувствует сильнейший прилив в своей жизни, и дело тут вряд ли в овуляции. Рен боится потерять Эру, и это делает её жадной. Жадной до каждого его вдоха или касания, до так редко выпадающих ей шансов чувствовать его рядом — в одежде или совсем без неё. Она чувствует леденящий холод страха, разливающийся прямо под кожей, вяжущий губы, сковывающий пальцы… Ей хочется скинуть этот морок хотя бы на время, заставив себя поверить в то, что всё ещё может быть хорошо. Он поймает Киру. Обязательно поймает. Если не L, то кто ещё? Сейчас, стреноженная собственным бельём и встревоженная всем телом, она смотрит в его бездонные глаза. Смотрится в них, видя своё отражение. Чувствуя его ладони поверх своей кожи — и эти холодные прикосновения похожи на гриппозную лихорадку, от которой заходится всё нутро. «Я сойду с ума, если с тобой что-то случится, Эру Рорайто» «Пожалуйста. Пожалуйста…» Судя по тому, что он усмехается, думает она слишком громко. Опять. Он всё ещё в состоянии почти что забросить её на плечо, чтобы отнести в постель — и она не сопротивляется, слушая, как скрипят под его босыми ногами лакированные паркетные плашки. Рен наслаждается контактом, облепляя его грудь и плечи собой, целуя его шею и вдыхая, вдыхая… Вбирая в себя столько нагретого им воздуха, что где-то в ветвистых кронах её лёгких поселяется болезненный отклик на вдох. За окном бушует гроза, и в приоткрытую оконную фрамугу влетают капли воды, напоминая иррациональный прибой, расплывающийся на красном дереве столешницы. Странно, что в этом шуме они способны слышать самые тихие звуки, издаваемые друг другом. Наверняка у L есть этому объяснение, но прямо сейчас он слишком занят, чтобы ответить. Ещё минута — и грубое серое покрывало с койки детектива Эру сдёрнуто на пол, обнажая простую белую постель. Он кладёт Сату Рен поверх — бережно, будто она из фарфора, аккуратно доделывая начатое: её трусики отправляются вдогонку покрывалу. Холодные пальцы Эру танцуют поверх её живота, подрагивая от нежности, будто это не он не так давно засосал её шею до багреца, вгоняя короткие ногти в кожу её запястий. Она чувствует его ласкающую ладонь у себя между ног, понимая, что теперь — её очередь палиться. — Ничего себе, — бормочет L, раздумывая, сколько пальцев ей дать. И решает дать сразу два. — Так влажно… — Потому что я тоже скучала по тебе, Эру, — шепчет Рен, помогая его руке своей. Они видятся так чудовищно редко, что её пальцы знают толк в этом деле. Она готова и без этого, но L продолжает двигать рукой внутрь-наружу, и Рен закусывает щёку изнутри, чтобы не закрыть глаза, уплывая. Она загадывает: если продержится до следующего громового раската, то её детектив останется жив. Как назло, в косматом токийском небе — ни одной молнии. Эру с привычной лёгкостью нащупывает внутри одному ему известные, чуть шероховатые точки её удовольствия — и они последовательно, как ёлочная гирлянда, включаются от его прикосновений. Чуть сильнее, чуть быстрее, замедлиться или совсем перестать, чтобы начать снова — этот альфа-ритм известен только Эру. В такие моменты Рен верит, что он придумал её — с нуля и под ключ. Она шепчет милые глупости, оплавляясь под его серьёзным, сосредоточенным взглядом. Она понимает, что ей не продержаться и минуты. Что сейчас она не вспомнит ни одной молитвы, потому что у неё самой только один Бог — и он прямо над ней. Эру прекращает свою игру, медленно вынимая пальцы ровно за пару мгновений до того, как её накрывает. Но её накрывает с неотвратимостью приливной волны, сдержать которую невозможно. Гром гремит, сливаясь с её выдохом — и Рен не в состоянии разобрать, выиграла она или проиграла. Влажные, подрагивающие в нетерпении, пальцы L рисуют сердечко у неё на щеке, и она решает оставить себе призрак надежды. — Иди ко мне, Всезнайка… — говорит она. Он выскальзывает из своих чёрных боксеров, и его лицо выражает мягкое умиротворение. У Рен есть несколько долгих мгновений, пока Эру устраивается поудобнее, и она щедро раздаривает короткие поцелуи его жилистым предплечьям. У этого худого, чуть сутулого тела собственная пластика, и Сато Рен влюблена в неё уже очень давно. — Должен признать, мне этого не хватало, — тихонько говорит L, пока его ставшие едва тёплыми ладони разводят её коленки, скользят по её бёдрам, будто расставляя шахматные фигуры в правильные места доски. Узкие рамки постели диктуют главное правило этой игры — держаться вместе, как можно теснее, — и Рен принимает Эру на грудь, сцепляя лодыжки у него на пояснице в тысячный раз… И в тысячный раз сладко вздрагивает от плотности их контакта. Очередная молния пронзает тучи, и воздух взрывается грохотом, но девушка почти не слышит этого: она слишком сосредоточена на происходящем. Он входит — медленно, но глубоко. Он овладевает ею — не только податливым телом, но и чувствами Рен, её сокровенными мыслями и движениями её души. Здесь и сейчас она живёт им, и тревожный ритм его движений, кажется, становится её собственным пульсом. Здесь и сейчас L теряет свою точность, свою концентрацию, спускаясь на базовый уровень своего бытия. Становясь просто почти двадцатипятилетним мужчиной на пике сексуального возбуждения. Здесь и сейчас они оба будто бы рождаются снова, чтобы умереть понарошку с разницей в пару минут: сперва Рен, потом он. Для L всегда важно, чтобы Рен была первой. Он смотрит на неё, не сводящую с него влюблённых глаз: теперь, когда его аналитические надстройки молчат, он видит её эмоции совершенно отчётливо, переживая то же самое. В этом танце не разобрать, кто отдаёт, а кто принимает, будто они меняются ролями после каждого такта. Перехватывая её приоткрытые губы своими, он вклинивается в неё одновременно и снизу, и сверху — и Рен отвечает ему, сплетая их языки и подаваясь бёдрами навстречу его толчкам. Эта кровать не скрипит, нет. Она будто натужно стонет, скребя пол всеми четырьмя ножками, в то время как они сами не издают ни звука, обмениваясь лишь шумными вздохами. Рен смотрит на Эру, не сводя с него глаз. Пытается удержать его в себе, сохранить это ощущение единства и наполненности, будто всерьёз верит, что это возможно. Его худое лицо подсвечено нежностью к ней, и она забывается. Больше нет Киры. Нет страха. Нет боли. Есть только они двое, скребущие пол кроватью, пронзающие плотью плоть до полного исступления. И даже когда Рен уже всё, она хочет, чтобы Эр упруго толкался внутри до бесконечности, обжигая ей шею горячим дыханием, целуя и ускоряясь, ускоряясь… Кончив, он почти что без сил опускается в её объятия, и его сильные руки дрожат, обнимая её в ответ. Не вынимая, он стискивает её почти что до боли, да и она сама судорожно сжимает его бока коленками. — Я хочу повторить это. Ещё. Но позже, — выдыхает детектив L в ухо девушке, тут же забираясь в него кончиком языка, заставляя снова стать максимально тесной там, внутри. Она всхлипывает, а он продолжает. — Будь здесь, пока это возможно. И… обещай мне одну вещь. — Эру… — в её голосе слишком мало осмысленности для обещаний, но Эру настаивает. — Это важно. — Всё, что ты хочешь. Только поцелуй меня ещё. Он целует, мысленно оценивая собственную адекватность и приходя к неутешительным выводам. Он действительно хочет ещё. И, пожалуй, прямо сейчас… Но L никогда не упускает деталей, потому помнит об обещании. — Когда я умру, не делай глупостей. Пожалуйста, родная. Она обещает, и её губы становятся солёными от слёз, но он целует их снова и снова. Он говорит «когда», а не «если», потому что знает наверняка. С вероятностью 99%. Знает, как и имена обоих Кир. Как и то, что Рен не сдержит данного ему обещания. Дождь за высокими окнами всё не кончается.