А что после?

      «Нужно было в голову,» — эта фраза крутится в голове у Наташи, раздаваясь с каждым разом всё громче и громче. Гигант исчез на глазах у всех, и никто не был в состоянии даже остановить его — это пугало больше всего. Вдова стояла, слегка наклонив голову вперёд, словно боясь шелохнуться. Полное оцепенение редко когда могло овладеть ею, но сейчас не тот случай, чтобы сопротивляться. «Нужно было в голову,» — глаза застилает каким-то пеплом, и ей кажется — одно неверное движение, и она сама обратится в пепел. К горлу подкатывает ком, мешающий дышать. Странная боль пронзает всё тело, сковывает его.       Страх? Нет. Это чувство далеко от страха — в этом, во всяком случае, она уверена. Отдалённо раздаются голоса уходящих товарищей, их последние слова, но Наташа не прислушивается: не может. Больно. Ей слишком больно.  — Нужно было в голову, — тихо шепчет она сквозь зубы, почти шипит. Её руки инстинктивно сжимаются в кулаки, а сама она медленно, аккуратно опускается на колени. Оказавшись на земле, Романофф как можно сильнее наклоняет вниз голову, сжимает крепче кулаки. Боль лишь нарастает, но эта боль далека от физической. Странное чувство переполняет женщину с ног до головы, заставляет её дрожать всё сильнее, сгибаться, почти касаясь лбом колен. Пальцы машинально впиваются в колени, и Романофф прерывисто выдыхает.       «И всё же это страх,» — приходит она к выводу, вновь поднимаясь. Пепел кружит в воздухе, опускаясь на траву, на листья деревьев, на руки, на волосы шпионки, на её костюм. Мысль о том, что этот пепел — всё, что осталось от боевых товарищей, заставляет Вдову вновь сжаться и прикусить губу. И вновь в её голове звучат самые разные голоса. Прощающиеся голоса.       Наташа резко поднимает голову и вскакивает на ноги, словно незримый, но мощный электрический заряд прошёл по её телу. Она резко оборачивается на своих товарищей и прерывисто дышит. Губы шпионки слегка подрагивают, словно она пытается что-то сказать. Романофф пытается вдохнуть, чтобы произнести хотя бы слово, однако воздух словно не желает идти в лёгкие. С губ женщины срывается едва слышный хрип, её руки сильнее сжимаются в кулаки. Вдова пристально смотрит по очереди на Брюса и Стива: она надеется, что они поймут её хотя бы сейчас, когда это необходимо. Надеется.  — Ната? — тихо спрашивает Беннер, не осмеливаясь ни на шаг приблизиться к Романофф.       Резко качнув из стороны в сторону головой, Наташа разворачивается и бросается прочь. Она не знает, куда бежать, она может лишь пытаться угадать или положиться на волю случая. «Пожалуйста, Господи,» — пепел, всё ещё кружащий в воздухе, попадает шпионке в глаза, и она перестаёт понимать, куда бежит. Ветер колышет короткие светлые волосы, и они лезут в глаза не хуже пепла. Дышать становится всё тяжелее, а ком, подкативший к горлу — всё больше. Слёзы катятся по щекам, смешиваясь с вездесущим пеплом — Наташа более не в состоянии их сдерживать. «Господи, умоляю,» — Романофф никогда не обращается к высшим силам за помощью. Она полагается привычно только на себя, но чем больше она пытается убедить себя в этом, тем громче и отчётливее слышит вновь и вновь голоса тех, кто уже не вернётся.       Женщина останавливается посреди поля, считанные минуты назад служившего полем битвы, и, тяжело дыша, смотрит по сторонам. Повсюду слышны плач и крики потерявших близких и товарищей людей, глухим эхом отдаются в её голове стоны раненых. Сердце сжимается всё сильнее: она не видит его.       Сердце колотится как бешеное, и Вдова вновь пытается глубоко вдохнуть.  — Клинт! — кричит она, однако вместо крика с её губ срывается лишь сдавленный хрип.       Она не видит его.       Романофф теперь уже медленно бредёт вперед, с трудом осознавая происходящее вокруг. Её затуманенный взгляд на секунду поднимается на парня лет двадцати трёх. Вакандец искренне улыбается женщине, словно пытаясь ободрить, но секунду спустя на его месте остаётся лишь пепел. Наташа останавливается и вновь замирает. Отчаяние — вот, что за чувство поглощало её всё сильнее и сильнее. Силы оставляют её всё быстрее и быстрее, и Вдова едва может держаться на ногах, словно это не она считанные минуты назад яростно дралась плечом к плечу вместе с Вандой. Пепел всё кружит вокруг, превращая окружающую картинку в серо-чёрное бесформенное полотно, и, кажется, Наташа впервые по-настоящему осознаёт смысл выражения «опустить руки». Романофф в последний раз смотрит по сторонам, выдыхая и прикрывая глаза.       Её угасающий взгляд успевает поймать до боли знакомую фигуру — высокого мужчину в чёрном кожаном обмундировании. Вдова вновь резко открывает слезящиеся от боли глаза: за его спиной отчётливо виднеется колчан со стрелами, она не может ошибиться.  — Клинт, — шепчет женщина, кидаясь вперёд.       Фигура стоит неподвижно: слишком неподвижно, чтобы быть живой. Наташа пытается бежать быстрее, однако тело её не слушается: редкий случай, когда эмоции взяли верх. Новый порыв ветра, и фигура лучника растворяется в налетевшем пепле. Романофф не может остановиться: она нащупывает рукой нож и крепко сжимает оружие: если его сейчас не станет, то и она не намерена оставаться более.       Пепел рассеивается. Фигура вновь неподвижно стоит на месте. С тихим рыком Вдова, подпрыгнув, обхватывает Сокола за плечи и, сомкнув руки перед его шеей, тянет его вниз. Клинт не сопротивляется, и оба они одновременно падают, больно ударяясь о попадающиеся камни. От удара в коленях раздаётся неистовая боль, и женщина как можно сильнее стискивает зубы, а лучник же только громко выдыхает. Наташа лбом прижимается к спине Клинта и закрывает глаза. Она всё ещё не верит в то, что он жив и сейчас находится перед ней. Вдове кажется, что это иллюзия, которая вот-вот рассеется, и она снова останется одна посередине пустующего поля среди клубов пыли и пепла.       Тёплая рука Бартона накрывает холодную руку шпионки и крепко сжимает её, и Наташа вздрагивает: невероятно приятная, тёплая волна прошлась по её телу, отчего голова немного кружится. Романофф закрывает глаза и крепче прижимается к спине лучника. Отчаяние, страх и беспокойство словно растворяются, и Наташа скользит вниз, слабо улыбнувшись. Клинт, развернувшись, обнимает её и, запустив руку в её короткие светлые волосы и зарывшись в них носом, прижимает к себе. Наташа обхватывает его шею обеими руками: она больше не чувствует страха.  — А что после? — тихо спрашивает она, приоткрыв глаза. Тепло от прикосновений Бартона приятно разливалось по всему её телу, медленно сводя сознание на «нет».  — А после я буду рядом, — также тихо отвечает Клинт и нежно касается губами лба женщины. — Обещаю.  — Ты всегда рядом, — слабо улыбается она и, словно немного подумав, тихо добавляет, — Спасибо.        Ещё ничего не кончено. Впереди им, предстоит тяжёлая битва, и оба они понимают это, но теперь Наташа осознаёт, что какой бы трудной эта битва не была — победа будет за ними. Она уверена в этом, ведь теперь он вновь рядом — её Клинт снова рядом.       Он действительно всегда рядом. Куда бы Романофф не шла, что бы ни делала — Бартон всегда следует за ней, словно ангел-хранитель, и в этом нет ничего удивительного, ведь он поклялся. Поклялся защищать её до самого последнего вздоха, до тех пор, пока «смерть не разлучит их». Поклялся перед всеми высшими силами, перед ней и перед собой.       Агенты одного отряда не имеют права на семейную жизнь, но им было всё равно. Нарушая один из основных запретов, они осознавали, что отныне за каждую минуту, проведённую вместе, им придётся платить. Платить свободой, ведь отныне вся жизнь — спектакль, тщательно разыгрываемый для руководства. Показная семья, показные отношения, показное безразличие: бесконечный обман — вот расплата за их счастье.       Но они согласны платить, согласны лгать всему миру в лицо. Вместе. Как вместе замерли сейчас перед лицом смерти, и неизвестно, улыбнётся ли им на этот раз старушка Фортуна. Они знают, что уйдут также вместе. Она всегда будет держать за руку его — своего законного, пусть и тайного, мужа. Он всегда будет рядом с ней — со своей законной, пусть и тайной, женой.  — А что после?  — После — война.  — А после войны?  — А после войны — мы.