***
Йорктаун. Северная Вирджиния, 1781 год. Шла война за независимость США. Воинам Соединенных Штатов, несомненно, было тяжело сдерживать армию Великобритании, хоть они и превосходили в силе противника. По всей Вирджинии шли кровопролитные бои, в которых гибли тысячи. Но были и те, кто погибнуть не мог, — обреченные на вечную жизнь. Они вместе со всеми сражались за то, чему хранили верность, не привлекая внимания к своей сущности, хоть это удавалось непросто. На обширных полях Йорктауна не первые сутки шло сражение. Неподалеку от битвы обосновался госпиталь Соединенного Королевства, который представлял из себя большой белый шатер. Через каждые десять минут туда доставляли новую партию раненых. Врачи были в дефиците, их осталось всего трое, так как остальных забрали на поле битвы. Доктора работали без сна и отдыха, об этом можно было забыть. В одном из отделений шатра спасалась чья-то жизнь. Доктор, на вид молодой, светловолосый, уже второй час оперировал юного бойца, который, похоже, отключился скорее из-за шока, нежели от боли. Ассистентка, смирно стоящая рядом, уже устала поражаться необычайному профессионализму хирурга, ведь он был так молод. Но внешность порою обманчива. Женщина была в возрасте и многое уже повидала, но этот экземпляр был довольно-таки странным. Доктор Каллен, как его тут звали, свыкся со взглядами Джины и ее разнообразными вопросами. Она была открыта и простодушна, но уж очень ей все надобно было знать. Правда, в голове сейчас была совсем не она и даже не тот бедолага, что лежал на операционном столе. За последние несколько суток таких было столько, что не сосчитать. Все смешалось воедино, и казалось, что голова разорвется от перенапряжения. Эта ночь точно не последняя в этом бою, и работы было очень-очень много. Доктор Каллен справлялся, конечно, но единственное, что его не радовало, так это отсутствие таких нужных сейчас лекарств. Из медикаментов был только коньяк, которым дезинфицировали раны, а также давали пациентам для храбрости. И вот в сумбурном водовороте сознания появились мысли о недавнем знакомстве с некой личностью. Этот военный, Гаррет, был таким же, как и Карлайл Каллен. Врач буквально несколько часов назад спасал его ненаглядную сестру-смертную и вел дискуссии на вечную тему предпочтений в образе жизни. За свои сто сорок с лишним лет доктору часто приходилось выслушивать в свой адрес речи о господстве его сущности в природе и о предназначении людей относительно таких, как он. Но Карлайл стоял на своем, не принимая сторону большинства. Вот и Гаррет сначала был очень удивлен рационом Каллена. Но мужчина не пытался оспорить его отречение от людской плоти, а просто спросил, как ему удается жить среди потенциальной еды, постоянно испытывать искушение, но не срываться. Смущал также факт того, что Карлайл каждый день видел кровь человека, ведь работал в сфере медицины. Карлайлу, однозначно, понравился Гаррет как личность, хоть они и знали-то друг друга несколько минут. На мгновение мужчиной завладела тоска. Тоска одиночества. Конечно, во время войны он постоянно был в обществе, которое иногда даже надоедало, но на самом деле он был одинок. До сражений на материке одиночество тоже было. Это чувство было не больше, не меньше: оно было абсолютно таким же. И оно так осточертело Карлайлу, что временами даже работа не спасала. Он каждый день проводил в госпитале, в своей родной Англии, и каждый раз возвращался домой. Каждый раз он знал, что там никто его не ждет, и так на протяжении почти двух веков. Плюс-минус пятьдесят лет. Разве они что-то значили для него? Отнюдь. А как иногда было велико желание быть в окружении любящей семьи. Работать и знать, что дома тебя ждут. Стараться управиться с делами пораньше и вернуться в уютное гнездышко, где раздавались бы счастливые возгласы детей. Но Карлайл понимал, что этого никогда не будет, и даже смирился. Но сейчас чувство одиночества настолько обострилось, что терпеть его было уже невозможно. Бессмертная душа изнывала, брошенная в холод. И хоть тело боялось солнца, душа нуждалась в нем, как ни в чем другом. Доктор и сам не заметил, как закончил с пациентом, наложив последний шов на рану. Молодой воин спал, поэтому другие солдаты перенесли его в шатер, где восстанавливались другие раненные. Карлайл отмыл руки от крови пациента и принялся за оформление необходимых справок на этого солдата. — Доктор Каллен, — в шатер вошел важного вида командир, оглядывая все пространство, — у меня к вам дело весьма личного характера. Это должно остаться между нами. — Я весь во внимании, — произнес белокурый мужчина, заканчивая свою работу подписью. Пришедший с намеком посмотрел на Джину, после чего та, грациозно закатив глаза и что-то буркнув себе под нос, ушла в другую часть шатра, занавешенную плотными тканями, где отдыхали двое изнуренных врачей. После этого командир обратил внимание на Каллена, немного содрогаясь от пронзительной пытливости его взгляда. — Доктор Каллен, вы прекрасно знаете лорда Норта. Сейчас он в Великобритании, быть здесь он не может, поэтому... — мужчина прочистил горло от волнения. — Вы, я надеюсь, осознаете важность и секретность вопроса? — Не могли бы мы перейти ближе к делу? Я понял всю конфиденциальность нашего разговора, — Карлайл терпеливо наполнил легкие воздухом. — Будь по-вашему. У лорда Норта есть дочь. И она, — мужчина подошел ближе к врачу и шепотом продолжил, — американка. Наполовину, конечно же. Лорд Норт держал это в тайне, и она жила с матерью в США, но, когда началась война, все вскрылось. Ее мать убили, а девочку вовремя успели взять наши, по распоряжению лорда Норта. Так вот, она находится под нашей защитой, но на нее направлена немалая часть войск Вашингтона... — Генерал Клинтон, что вам требуется от военного врача? Скоро здесь будет лорд Корнуоллис, пусть он разбирается со столь серьезными делами. Или он не осведомлен?.. — Нет-нет, он в курсе. Но сейчас дочь лорда Норта не должна находится с такими людьми. Это слишком опасно для нее и для лорда Корнуоллиса. Я от лица всех, кто посвящен, осмелюсь просить вас о помощи. Мы можем спрятать ее здесь, у вас? Обещаю, это никак не скажется на вашей работе. Единственное, мы не знаем, когда минует опасность, преимущества пока не на нашей стороне. Карлайл на минуту задумался, анализируя в голове слова генерала, после чего вздохнул и проговорил: — Если вы полагаете, что это не помешает моей работе... Сейчас очень много раненных, генерал Клинтон. Но, я надеюсь, все будет нормально... — Вот и хорошо! Вот и отлично! Ждите, доктор Каллен, ждите, я вскоре... — так спешил генерал, что позабыл закончить фразу. На радостях он покинул медпункт. Каллен снова погрузился в свои мысли, отвлекаясь от проблем генерала Клинтона, которые скоро, видимо, взгромоздятся на его плечи. Почему-то в голове не было дум по поводу этой загадочной дочери лорда Норта. Мужчину не сильно интересовали их семейные страсти и все те разборки, которые просто окутали их фамилию. Он, встряхнув головой, принялся за другую стопку документов. Через четверть часа в шатер вернулся генерал Клинтон с некой особой, скрывающейся за его широкой спиной. — Доктор Каллен? — белокурый мужчина обернулся и поднялся со стула, подходя ближе к пришедшему. — Это Эрлин Норт. Не обнаружив рядом с собой девушку, генерал немного отступил в сторону, открывая Каллену вид на то создание, что нерешительно стояло с несколькими потертыми темными чемоданами у ее ног. Это была молодая девушка: на вид ей было не больше двадцати пяти. В глаза Каллену сразу бросился контраст бледной кожи и рыжих волос, что местами кучерявились. И этот пронзительный взгляд мутно-зеленых глаз навсегда запал в его душу, ибо никто еще так на него не смотрел. Ее горчичное платье до колена было хорошо выглажено — девушка была настоящей леди. Она с подозрением оглядывала белокурого мужчину, и на мгновение, всего лишь на мгновение, Карлайлу показалось, что взгляд ее смягчился. Девушка от напряжения заламывала пальцы рук, сцепив их в замок сзади, и все время поджимала губы, отчего они наливались краской. Она, конечно же, знала всю суть ситуации, поэтому ей было жутко неудобно перед всеми людьми, которые так рисковали ради ее скромной персоны. — Я рад нашему знакомству, мисс Норт. Я доктор Каллен, — наконец представился мужчина, стараясь не смущать девушку. — Спасибо, доктор Каллен, за то, что помогаете нам... Вернее сказать, мне, — она постаралась выразить в своих словах как можно больше уважения к стоящему перед ней молодому человеку, но голос был подавленным и уставшим. — Спасибо вам, спасибо, доктор Каллен, что согласились спрятать ее здесь, — с чувством произнес генерал, безудержно тряся руку Карлайла с мыслями, что его воинское звание только укрепилось, и он будет уважаем самим лордом Корнуоллисом. — Только заклинаю вас помнить: произошедшее должно остаться в этом шатре, — тихо предупредил Клинтон, приблизившись к врачу. — Да, я понял, генерал, — покорно ответил Карлайл, все не отрывая взгляда от рыжеволосой девушки. — Это славно. Мисс Норт, во всем слушайтесь доктора Каллена, он здесь главный. Меня ждут. Еще раз выражаю вам свою благодарность! Каллен кивнул, и генерал быстро покинул шатер. — Не переживайте, мисс Норт. Я уверен, что вскоре у вас все наладится. Жизнь потечет в нужное русло, — блондин ободряюще улыбнулся девушке. — Спасибо. Я надеюсь на это, — ее губ тоже коснулась улыбка. — Я постараюсь не доставить вам каких-либо проблем, и... — Что вы! Не волнуйтесь на этот счет. Мне сложно доставить проблемы, поверьте. Вы, верно, устали с дороги. Я помогу вам с вещами. Уже через несколько минут вещи девушки стояли в ее апартаментах, что, собственно, представляли из себя кровать в комнате, где отдыхали все обыватели этого медпункта. — Располагайтесь, мисс Норт. Если что, вам известно, где меня искать, — произнеся это, мужчина оставил молодую особу. Не прошло и получаса, как в шатер снова доставили тяжелораненого. Увечий было действительно немало, поэтому операция длилась долго. Спустя несколько часов глаза ассистентки Джины закрывались, и Карлайл отпустил ее, заверив, что справится сам. Голову мужчины по-прежнему не покидала его новая знакомая. Он был потрясен, он не понимал, что с ним происходит, почему она вызывала в нем такую бурю чувств. Что в ней было такого? Но что-то однозначно было, раз девушка так резко завладела всеми мыслями доктора, который никогда прежде не ощущал ничего подобного. Благо, при ней он держал себя в руках. Была уже глубокая ночь, когда в одно пространство с Карлайлом ворвался ее тонкий запах. Та свеча, что девушка несла в руках, немного добавила света. — Не спится, мисс Норт? — тихо спросил белокурый мужчина, покрепче сжав в руке скальпель. — Да, доктор Каллен. Мне всегда было тяжело уснуть на новом месте, — с глубокой тоской молвила девушка, присаживаясь на стул, что был напротив операционного стола и самого Карлайла. — Вы не против, если я побуду здесь? — Конечно, нет. Вы не помешаете мне. Рыжеволосая облокотилась на стол, стоящий рядом, и внимательно наблюдала за отточенными движениями доктора. Вид крови ее уже давно не пугал, так что обморок ей не грозил. Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила. — Вы так молодо выглядите, мистер Каллен. А хирург вы удивительный. Думаю, я не первая, кого удивляет ваш профессионализм. — Спасибо, мисс Норт. Вы угадали. Я часто слышу лестные комментарии в свой адрес. — Вам, верно, тяжело находиться в одной комнате с врагом, — чуть помолчав, подавленно произнесла девушка. Карлайл слегка нахмурился, подняв глаза на нее и снова опустив на пациента. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, кого имеет в виду эта особа. Тут же мужчина поспешил опровергнуть ее слова. — Полно, мисс Норт. Я даже не задумывался над этим. Но я считал, что вы уже на нашей стороне, ведь ваш отец... — Я тоже, конечно, об этом думала. Доктор Каллен, я, естественно, не имею злых помыслов по отношению к армии Соединенного Королевства, духовно я давно приняла вашу сторону, но официально, — рыжеволосая помедлила, предаваясь воспоминаниям, — Официально я все еще гражданка Соединенных Штатов. — Мисс Норт, это не имеет значения для меня. В этой ситуации главное — состояние вашей души — никак не документы. — Вы правы, мистер Каллен. Как бы мне хотелось верить в это. Я считала себя патриоткой — я была патриоткой своей страны. Но верность моя сразу же сошла на нет, когда я и моя мать были объявлены врагами народа, когда нас разыскивали. Потом они убили ее, а меня... До меня они добраться не успели. Вот чем обернулась моя преданность. Эрлин притихла, усмеряя свой пыл. Она снова взглянула на доктора, который тут же уловил взгляд ее прелестных глаз. На их глубине плескался океан боли, готовый с грохотом выплеснуться и затопить все вокруг. Каллен словно почувствовал, как она нуждалась в том, кто выслушает и поймет. Скажет, что делать дальше. — Как после этого считать мир справедливым? Как я могу быть уверенной в том, что завтра меня не предадут? Как я могу быть уверенной, что завтра не прида... не придут за моей головой? — отчаянный голос девушки хоть и был тих, но все равно казался воскликом. С сочувствием Карлайл взглянул на нее. — Человек не может жить без веры. Вера. Она всегда есть: вера в мать, отца, Бога — она всегда будет с вами, мисс Норт. Верьте в то, что не сможет предать. — Разве есть то, что не сможет предать? Доктор Каллен? Разве Всевышний предать не может? — серьезно спросила она, но дрожь голос ее не покидала. — Я и сам стал в этом сомневаться, — скорее для себя проговорил мужчина, но вскоре опомнился. — Верьте в свою мать, мисс Норт. Она вас никогда не оставит. — Спасибо, — шепотом произнесла рыжеволосая, тронутая словами собеседника, который тепло ей улыбнулся, зарождая в душе девушки веру в лучшее.***
Время настолько потеряло смысл, что его просто перестали замечать. Они перестали ждать чего-то, думать о возможном исходе войны, считать дни. Они утонули в своих чувствах, которые ушли за грань понимания остальными. Все, что происходило между Карлайлом и Эрлин, было настоящим порывом души. Они были по-детски наивны, когда с трепетом отдавались новому чувству, что опаляло влюбленных страстью. Их отношения — такие противоречивые и недопустимые — стали самой сокровенной тайной. Они были по-настоящему счастливы, и говорить друг о друге, как о самостоятельных существах, стало невозможным, ибо они уже были одним целым и не в силах были представить жизнь друг без друга. Это было бы более, чем жестоко. Это было бы губительно. Каждую секунду, каждую минуту они раскрывались друг для друга с новой, совершенно неизведанной стороны. Каждым мгновением, проведенным рядом с дорогим сердцу человеком, они упивались и все не могли насытиться до конца: это казалось безумием. Но это было их личное безумие: они сгорали в нем без остатка только лишь вдвоем, держась за руки. Неизвестно, что их так сближало и притягивало; будто бы неведомая сила сплетала две измученные жизнью души. Но чувство того, что одиночества отныне нет в свирепствующем мире, одухотворяло влюбленных, давая смысл жить дальше. Не все еще было потеряно: они были друг у друга. С каждым днем стало все труднее и труднее держаться в обществе, чтобы не прикоснуться к руке любимого, с лаской и нежностью, порою робко не прильнуть к груди. В связи с этим все больше и больше ночей они не оставались в пункте медицинской помощи, а проводили время вместе, подальше от войн, больных и суеты. Ситуация с осадой настолько ухудшилась, что на них не обращали ровно никакого внимания, поэтому все побеги в леса оставались незамеченными. Они были счастливы вдвоем, когда лежали под луной, укрывшись теплым пледом. Ночи стояли довольно-таки теплые, несмотря на время года; погода не ставила преграды влюбленным. Карлайл и Эрлин позволяли себе многое, что было не принято по тем временам у людей, не связанных узами брака. Но их чувства затмили все устои мирской жизни, и, нарушая один запрет за другим, они перестали придавать им значение. Во Вселенной существовала лишь их любовь. Они не могли сражаться со своими чувствами и желаниями: это было выше их сил. И даже Карлайл, вопреки своему духовному возрасту, попросту терял голову от тех чувств, что наполняли его. На дне ее глаз он находил покой. Мужчина уже не представлял мир без нее, без своей Эрлин, ибо без нее он лишится всех красок. Он жил за счет ее энергии, которая питала его возрождающуюся душу, вверяя ее в руки возлюбленной. А девушка просто была поражена этим мужчиной. Значение для нее теперь имел только доктор Каллен. И этот день был очередным днем, когда влюбленные под покровом ночи оставались наедине, забравшись поглубже в лес. На расстеленном покрывале они снова лежали в объятиях друг друга, а мысли витали где-то в облаках. Но чарующую тишину прервал голос Эрлин, которая перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы видеть лицо любимого. — Карлайл, это ведь не закончится, правда? — спросила девушка так, что громкость голоса ее сравнялась с дуновением ветра, беспрестанно колышещим верхушки могучих сосен. Но она знала, что будет услышана. — Конечно, нет, любовь моя, — с теплой улыбкой на устах произнес Карлайл, обратив свой взгляд на нее. — Ничто уже не в силах разлучить нас. Даже смерть. — Значит... Ты обещаешь мне, что я стану такой же, как ты? На самом деле? — Я не смогу жить без тебя. Если это твой выбор, осознанный... — Я человек, который не видит другого выхода. Не представляю себя кем-то другим. Карлайл, я люблю тебя, — девушка погладила щеку белокурого мужчины, упиваясь ее нежностью. Карлайл чуть повернул голову и уткнулся в теплую ладошку. — Сейчас не время, Эрлин. Нужно подождать, ты, впрочем, сама все понимаешь. — Понимаю, — печально пробормотала девушка, опустив голову. — Тебе всего лишь двадцать семь, о чем ты так тревожишься? — спросил мужчина, подцепив пальцами ее подбородок. — А тебе двадцать три, — Карлайл тихо рассмеялся после слов рыжеволосой. — Но я не об этом. Я не хочу потерять ни единого момента, что мы вместе. Мне кажется, нас что-то может разлучить. — Ну, что, глупышка? — в ответ девушка лишь вздохнула, неопределенно пожав плечами. Ее теплая ладошка легла на мрамор его груди, и тонкими, покрасневшими пальцами она стала теребить край его белой распахнутой сорочки. — Я тебя, безусловно, понимаю; сейчас война, но она когда-нибудь закончится. Мы уедем куда-нибудь далеко-далеко, где нас никто не найдет, и будем счастливы. — Я и сейчас счастлива, — Эрлин улыбнулась, прильнув к плечу любимого. — Я полон взаимных чувств. Карлайл обвил хрупкие плечи девушки рукой, притягивая ее ближе. — Главное, чтобы никто не прознал о нашей любви, иначе они сделают все, только бы разлучить нас, — в страхе проговорила Эрлин, прижимаясь к мужчине. — Не позволю. Не допущу. Ты частичка моей души. Ты моя душа. Девушка улыбнулась и слегка натянула на грудь любимого плед, прикрывая глаза. — У меня больше никого не осталось в мире, кроме тебя, — прошептала Эрлин. — У тебя есть отец. — Карлайл, ты ведь знаешь, что он до сих пор в Англии, откуда его не отпускают дела. И они, видимо, важнее меня. Меня хотят изничтожить, но его это мало волнует... — Не говори глупостей. Он заботится о твоей безопасности, раз ты под такой защитой. — Это ты себя имеешь в виду? — она усмехнулась, а губы расплылись в улыбке. — Не только, — Карлайл рассмеялся на выдохе и прижался губами к ее макушке. — Ты под полной защитой лорда Корнуоллиса. — Если бы отец действительно боялся за мою жизнь, приехал бы. Снова предательство... — Хватит гложить себя такими мыслями и в каждом искать предателя. Вот увидишь, ты не права, моя хорошая. — Очень надеюсь, — девушка вздохнула, устремив взгляд в небесную высь. — Спи, родная, не мучай себя пустыми догадками, — после слов Карлайла, сказанных спокойным тоном, рыжеволосая легла ближе так, что их тела касались друг друга во всех чувствительных местах. Она накрыла его губы своими, с трепетом сливаясь с ним в поцелуе. Губы Эрлин — такие мягкие — манили к себе, захватывая в водоворот чувств. Ее запах — такой родной и греющий душу — заполнял легкие, даря чувство покоя и умиротворения. Большего Карлайлу и не требовалось. Он, как и девушка, прикрыл глаза и с нежностью ответил на поцелуй, углубляя его. Сильными руками он обнял ее, ласково поглаживая по спине. Сердце Эрлин нервно подскакивало, когда поцелуй стремительно стал переходить из нежного и трепетного в страстный и неудержимый до такой степени, что голова начинала кружиться. Тонкие ручки намертво вцепились в плечи доктора, а голову резко покинули все мысли. — Эрлин, дружочек, ты уже засыпаешь, — ласковый голос, любимый голос вывел ее из состояния эйфории, и она поняла, что поцелуй прервался. — Ты должна поспать... — Не хочу расставаться с тобой, — с тоской пробормотала девушка, проклиная веки, налившиеся свинцом. — Я забудусь во сне, тебя там не увижу... — Я все равно рядом. Никуда не уйду. Мужчина переместил ее тело на покрывало, переворачиваясь на бок и заключая возлюбленную в объятия. Девушка пробормотала что-то невнятное, уткнувшись в плечо Карлайла, который улыбнулся и погладил Эрлин по распущенным рыжим волосам. «Как ты несравненна, девочка моя. Столь скоро стала всем для меня», — подумал белокурый мужчина, с любовью прижавшись губами к горячему лбу его Эрлин.***
Горячие слезы градом катились по щекам рыжеволосой девушки, которая предчувствовала скорый конец. Конец всей ее жизни, всем ее чувствам. Но она точно знала, что до конца будет любить своего единственного, подарившего ей столько незабываемых моментов, от и до наполненных нежностью и любовью. Какой печальный, однако, исход. Эрлин еще раз убедилась, каким несправедливым был мир вокруг нее. Соединенные Штаты одержали победу, а Великобритания с крахом потерпела поражение. Кровавое. Тысячи воинов канули в лету. Какими же сумбурными были ее последние минуты, проведенные с Карлайлом. Тогда они были вынуждены расстаться: их разлучали люди и обстоятельства. Доктор Каллен должен был остаться, ведь конец войны не был концом сражений, а она — в срочном порядке уехать вместе с лордом Корнуоллисом в Англию, к отцу; иначе жизнь было не спасти. Карлайл уверял, что найдет ее, что заберет, как только выдастся малейшая возможность. Но она не хотела бежать с континента без любимого, она не могла представить себе и дня, проведенного без него — она бы предпочла этому смерть. Если бы только ее жизнь принадлежала ей. Доктор Каллен для нее был словно маяк в темном омуте океана. Он был светом для нее, он был всем. Теперь она боялась, что маяк ее жизни угаснет, а раз так, ей вечно оставалось мучиться во тьме. Девушка навсегда запомнила его глаза, в которых она видела отражение своей боли. И она бы все отдала, только бы в этих чарующих глазах никогда не было тех ужасных чувств, что она наблюдала в их последний день. И Эрлин думала, что сойдет с ума, когда перестанет видеть лицо родного мужчины, взойдя на борт корабля. Это был их конец. Она вернулась в Англию поникшая и изнутри убитая. Лорд Норт, ее отец, позаботился о безопасности, спрятав ее в своем загородном поместье. Сам же он снова погряз в делах, разъезжая по миру, а ради сохранности своего чада он не появлялся в этих краях. Шел месяц, другой, но Карлайла не было. Он не приезжал за ней. Эрлин терялась в догадках, воспоминания о его голосе снедали изнутри. Она так боялась забыть родной бархатистый баритон. Спустя три месяца девушка поняла, что носит под сердцем его ребенка. Это стало для нее настоящим потрясением, страх обуял ее душу, она просто не знала, как поступить. И только лишь успокоившись, она смогла ощутить на себе тот груз ответственности, что свалился на ее хрупкие плечи. Ведь это был не только ее ребенок, но и Карлайла. Шло время, и в голову медленно приходило осознание того, как же сильно Эрлин любила их дитя. Его и ее. Он был общим, родным и, несомненно, желанным, хоть влюбленные никогда и не разговаривали на эту тему: Карлайл всегда избегал ее. Не единожды девушка представляла его лицо, когда она сообщила бы любимому эту новость. Он был бы счастлив, в этом Эрлин была уверена, как ни в чем другом. Но все девять тяжелых месяцев в поместье она провела без него. Доктор Каллен не приезжал, ее любимый, ее душа. С ним было невесть что. Оставалось только надеяться, что он был жив. Когда беременность уже подходила к концу, страх Эрлин достиг своего апогея. Ей было так страшно, так одиноко, хоть дом и был полон слуг. Рядом не было той поддержки, которую дал бы ей Карлайл. Он был бы рядом, и все было бы хорошо. Но ее белокурый ангел был в сотнях миль от девушки, и единственное, что осталось у нее, так это воспоминания и его малыш, чью жизнь она с трепетом берегла, как и их любовь. Эрлин догадывалась, что жизнь их ребенка будет такой же вечной, как и любовь его родителей. Волна нестерпимой боли вновь накрыла ее, но она не кричала: не находила в том смысла. Роды длились уже не первые сутки; девушка прекрасно знала, что не выберется из этой боли живой и повитухи ничего не смогут для нее сделать, ибо только один врач способен помочь ей — ее доктор. Но, превозмогая боль, она старалась, терпела ради их дитя. И сейчас из спешно сказанных слов повитух, которые суетились вокруг нее, Эрлин поняла, что дело сдвинулось с мертвой точки. Девушка была сильной, несомненно сильной. Ее сердце колотилось, готовое остановиться, но она боролась, потому что у нее был смысл. Все мысли в голове смешались, девушка, когда то жар, то холод касался кожи, слышала голос любимого, но это были всего лишь ее воспоминания. Ей было настолько плохо, что хотелось сдаться, но только мысли о Карлайле не позволяли ей этого сделать. Эрлин понимала, чувствовала, еще несколько потуг — и ее малыш появится на свет. Их малыш. Наконец, в комнате раздался громкий плач совсем крохотного чуда, что пришло в этот мир любимым и самым прекрасным существом. — Это девочка, — устало проговорила повитуха, заворачивая в одеяло розовое тельце и поглядывая в окно, за которым царила непроглядная ночь. Женщина осторожно передала голосистый сверточек матери, которой помогли сесть, дабы было удобнее держать ребенка. Эрлин протянула дрожащие руки к новоявленной дочери, игнорируя нестерпимую боль во всем теле. Улыбка озарила ее измученное, изнеможенное лицо, когда ее дочь оказалась на ее руках. Такая маленькая и такая родная — воплощение их с Карлайлом любви, самое ценное сокровище во Вселенной. Головка была усыпана короткими светленькими волосиками, мягкими, а глаза светились синим огнем и, несомненно, были самыми очаровательными в мире. Плач малышки немного стих, и она устремила свой неосознанный взгляд куда-то в пространство. — Девочка моя, маленькая... Прости меня, что не в силах остаться с тобой, милая, — шептала девушка, прижимая к груди притихшую малышку. По бледным щекам струились слезы, но она улыбалась. — Я тебя очень сильно люблю. И папа тебя любит... Он не знает, но я так надеюсь, что он найдет тебя, что ему расскажут. Если он будет знать, он никогда не б-бросит свою кроху... Солнышко мое, я обещаю, вы будете вместе... Он горы свернет ради... Ради тебя. Глаза Эрлин загорелись огнем безумия: она чувствовала холод смерти, что опалял всю ее. — Заберите у нее ребенка, — приказала служанке повитуха, увидев состояние девушки. Секунда — и уже холодеющие руки Эрлин перестали ощущать тепло маленького тельца. — Сообщите ему, прошу вас! — взмолилась девушка, ощущая, как ее тело слабеет. — Сообщите... — Кому сообщить? Мисс? Она потеряла слишком много крови, — мрачно проговорила последнюю фразу повитуха, бросив свои попытки докричаться до нее. Доверчивый, самоотверженный мотылек слишком близко подлетел к огню: его тепло манило, не пугало лишь его. Но тоненькие крылышки вмиг сгорели в пламени. Эрлин навсегда закрыла глаза с нежными мыслями о докторе Каллене. Ребенок на руках служанки снова разразился плачем. Все силы были брошены на то, чтобы успокоить его, но ничего не выходило. Повитухи суетились, занятые новорожденным, даже не подозревая, какая кровавая расправа ждала их в ближайшие минуты. Сумрак распростерся по комнате — погасли свечи. Бешеные крики служанок и мольбы о спасении были недолгими. Всех настигла смерть в лице правителей и судей, коими они провозгласили себя. В