Антропофагия

      Он отпер дверь ключом, который нашёл под ковриком, и вошёл. В уши сразу же ударила непривычно громкая тишина. Тишина, из-за которой он впервые почувствовал себя дома. Но, несмотря на тёплое ощущение, что-то в его действиях выдавало крайнюю беспокойность и нервность.       Мужчина быстрым шагом преодолел просторный холл, и… будто отключился. Всего на секунду место, где он оказался, превратилось в тёмное пространство. Нет, это не заставило испугаться. Потому что было всё равно: есть ли твёрдость под ногами, есть ли тот роскошный дом, приобретённый недавно, остались ли необходимые средства для выживания, есть ли сам он.       Только дрожь в теле, невзирая на безразличие, не утихала. И, кажется, он больше сам уже не понимал причину её возникновения. Оболочка явно давала сбой.       То тёмное пространство Виссариону сомнительно напомнило внутренности человека. Склизкое, гадкое, вонючее. Но вожделенное. Это нравилось, соответственно, потому память обратилась в громадную камеру-обскуру, и перед его внутренним взором заскользили нескончаемой вереницей картины недавнего пережитого.       Его сильные челюсти рвут плоть собственной жены, когда та ещё хоть как-то пытается сопротивляться, вопя и буквально мочась под себя. Вкусная густая, тёмно красная жидкость заполняет пространство вокруг, а приятный запах окунает в сказочную эйфорию. О да. Идеально…       — Вот это фарс! — крикнуло нечто громадное из темноты.       Маленький, по сравнению с другими комнатами в этом доме, ЗАЛ стал частично обретать свою былую форму. За исключением окон и дверей. Они исчезли. Поэтому-то нечто Виссариону и показалось вдвойне более громадным, чем там, в темноте. Дрожь усилилась, когда ОНО подплыло к мужчине, давая шанс разглядеть свою безобразную рожу ближе.       — Сожрал свою мать, — издевательским тоном сообщило, тыча свои пальцы-змеи в лицо мужчине, — за что? За непонимание и якобы наплевательское отношение? Как разумно, — один палец-змей согнулся.       Оно считало. Мало того, оно давно знало Виссариона и давно следило за ним, выжидая нужный момент.       Когда-то после работы, поздним вечером; при поцелуе с девицей лёгкого поведения; когда приходилось крепко сжимать родную руку. Да… Всё это время ожидало.       Для чего? На его лице отразилось негодование. Ведь он с ранних лет считал, что жизнь не имеет смысла; смерть не имеет смысла; люди не имеют смысла; красивый разум тоже не имеет смысла. Соответственно, наказание и поучения здесь не к месту.       — Ладно, на это можно закрыть глаза. С кем не бывает? Многие люди отказываются принимать непонимание и безразличие. Но как же отец? — Чудовище вновь согнуло второй палец-змею из тысячу десятков, дьявольски ухмыляясь. Эта ухмылка жаждала мести и боли потому, что эти чувства были единственной причиной существования.       — Он принижал мои достоинства, — твёрдо ответил Виссарион, решив, что молчание выглядит глупым. За эту догадку оно дружелюбно потрепало его бледные, почти безжизненные волосы, — Я этого стерпеть не смог.       Этот ответ взбесил их обоих — гнев охватил полностью. Захотелось кричать. Кричать, как жена Виссариона на его руках, как невинные дети и все прочие жертвы.       «Я этого стерпеть не смог»— прокручивалась фраза. Громкая и чёткая.       Стены зала надвинулись на Виссариона. От этого стало труднее дышать. Пришлось расслабить синеватый галстук и расстегнуть верхние пуговицы атласной рубахи.       — Они мне причинили боль, — начал уж было пыхтеть Вис (Они ли?).       — Стоп! Ты съел незнакомых детей. Потому что было скучно! Так упивался их кровью. Затем пожилую пару, которая мило шла за ручки и никому не мешали. Человек! Человека! Зачем? — надрывалось чудовище, пытаясь докопаться до правды, — Ха, опустим. Но свою любовь зачем сожрал?       — Испугался.       Мужчина отступил на шаг, видя пронзительный чужой взгляд и с ужасом узнавая в них себя. Ноги не держали. Он увидел, что его ненавидят и его победили грусть, гнев, сожаление. Знаете, словно чудовище и есть Виссарион.       Оно медленно успокаивалось, заметив перемену.       — Разве таким должен быть человек? — задало вопрос нечто, спокойно обернувшись и проплывя в сторону камина. Там тихо стояли фотокарточки из прошлой жизни Виссариона, — Таким ли должен быть человек?       Ему хотелось добиться ответа. Бесконечная борьба…       И, как бы странно не звучало, Виссарион взорвался. Ему, видимо, не раз задавали такой вопрос. Один и тот же. Раз за разом.       Он заговорил серьёзным, сухим тоном, прямо как когда-то на работе:       — У меня есть ноги, руки, туловище, разум. Я — человек. Не неси чушь. Я должен быть таким. Ибо я — человек. Только вот НЕ добрый я человек, НЕхороший. Но человек.       Внимательно слушая каждое слово чудовище незаметно горбилось ниже, ниже. Словно каждое слово — своеобразный удар. Бам! Повержен! «Но человек!» Обернулось. И, о странность, на неком подобии лица были заметны слёзы. Слёзы утраты не только этого бессмысленного мира, дорогих людей, но и самого себя.       — Жаль, Вис... Очень жаль.       Тогда Виссарион наконец-то понял.