//
— Где ты, блять, был? — Соске больно бьёт рукой по здоровому плечу, присаживаясь на ступеньку около Рина. Тот недовольно скрипит зубами и молчит, зажимая между пальцами сигарету, а между висками мысли о самоубийстве. Он миллионы и миллионы раз мечтал сделать последнюю в своей жизни затяжку, но явно не чтобы бросить курить. — И что с рукой? Ты опять подрался с местными хулиганами? — Тебе какое дело? — Грубо огрызается Рин, обнажая клыки и въедаясь злостью в трещинки на губах Соске, перецелованные и замозоленные девушками-однодневками. Соске замечает его недолгий взгляд и демонстративно облизывает губы, кадык Рина делает пару резких, отрывистых движений. Рин не просто подрался с хулиганами, Рин специально спровоцировал драку, потому что знал, что Хару не сможет устоять перед раненым. — Ты опять был у него? Поэтому лаешь, как брошенная дворняга? — Я и есть. — Плюётся желчью Рин и давится режущей ревностью. Соске замечает пробегающие по лицу эмоции и ухмыляется, достаёт пачку своих сигарет и не спеша закуривает. — Удивительно, что он продолжает тебя к себе пускать. Ты же жалок, Рин. Дышишь сигаретами, питаешься алкоголем и умываешься слезами. От тебя болью воняет. — Ты забыл главное: мой лучший друг не умеет держать свой хуй в штанах и подрабатывает проституткой. — Мне за это не платят. — Долгая затяжка и смех в голосе. — Ты пал ещё ниже, чем я думал, Соске. Рин поднимается на ноги и бросает на землю недокуренную сигарету, Соске поднимается следом. Они оба прекрасно знают, чем закончится этот вечер, и Соске вновь облизывает губы. — Я психолог в третьем поколении, ниже падать некуда. — Тогда доставай свой хуй, Соске, мне нужна психологическая помощь. Они оба с потерянного острова, и они прячут своё одиночество друг в друге. Рин — мальчишка с дырявой головой. Соске — мальчишка без головы. Они пытаются друг друга вылечить (или отравить?), оставляя засосы вдоль и поперек шеи. Рин — послушный мальчишка, который просто попал не в те руки. Соске — дворовый хулиган с не теми руками Рин — мальчик с пробоинами в сердце, который то ли гонится за теплом, то ли бежит от него. Соске — мальчик с жарким адом вместо сердца. Соске нежно проводит подушечкой пальца по любовно забинтованной руке и взглядом встречается с глазами преданной собаки, чувствуя, как от этого — ненависть, как внутри — всё горит. Соске с силой давит на рану и улыбается. Рин может чувствовать его — каждым лопающимся капилляром и каждым разрывающимся нервом. И он ищет чужие губы, чтобы разодрать их своими сухими. Соске на его грубость ответно огрызается, зубами зажимает кожу на губах.//
— Кто я для тебя? — А? — Она смотрит в меню, даже не поднимая взгляда. — Мы ходим в рестораны, вместе гуляем и... — Трахаемся. — Быстро и резко заканчивает она фразу, пальцем водит по названиям блюд и грубым равнодушием бьёт под дых. — Что ты хочешь этим сказать? — Кто я для тебя? Обычный мальчишка, который... — Задаёт слишком много вопросов. Лучше поговори с официантом и закажи мне поесть. — Го... — Я Ко. Сколько раз мне повторять? — Она наконец-то поднимает взгляд, и он мгновенно загорается, поддаётся вперед и буквально проникает в неё: утопает в океане чужих глаз, заходит внутрь её личного пространства. Но он задел её самолюбие, и она в ответ выдаёт пулеметную очередь в грудь: — Ты для меня хорошие мышцы и новый трофей в коллекцию «Микошиба». Момо слышит только комплименты и широко улыбается, в то время как Го закатывает глаза и возвращается к изучению меню. — Хорошо, что у меня больше нет братьев. — Придурок. — Зато с хорошими мышцами. Она не удерживается и усмехается, и у него в груди всё приятно сжимается. Он приближается к губам, которые Го с осторожностью сжимает. — Что ты делаешь сегодня вечером? — Мальчишка максимально беспечен, у него под ногами нет твердой почвы, он вечно витает в облаках, и опустить на землю его не может даже грубость Го. — Нужно сходить в клуб, отчитаться, ты же знаешь. — И сколько ты уже без алкоголя? — Ровно два месяца.//
Соске заходит в квартиру тихо, крадясь, и Рин чувствует что-то неладное. Он без разрешения и стука открывает дверь в ванную: на полу валяется заляпанная грязью и каплями крови футболка, Соске тщательно моет свои руки, и в канализацию стекает подкрашенная вода. — Что за праздник, на который меня не позвали? — Ревностно спрашивает Рин и злится, потому что Соске ходил на мордобой без него и даже не сказал об этом. — Неожиданная встреча. — И с кем же? Соске разворачивается и смотрит в чужие глаза. Требовательно, строго. Рин слишком переполнен злобой, чтобы отвести взгляд, и стойко выдерживает молчаливую атаку, но боевой настрой испаряется, как только Соске прижимает к себе недовольного Рина. Он целует его требовательно и строго, и поцелуй получается сухим, официальным. Мацуока чуть отстраняется, упираясь ладонями рук в широкую грудь Соске. — Ты пытаешься уйти от ответа? — Он молчит. Руки Соске медленно оттягивают футболку Рина и обжигают нежную кожу на животе горячими прикосновениями. Рин чуть поддаётся вперёд, останавливаясь в нескольких миллиметрах от чужих губ; Соске тяжело дышит. — Соске, отвечай. — Обида продолжает звучать в его голосе, хотя уже не так и заметно. Соске прижимается своей щекой к чужой, дыханием обжигая ухо Рина, близостью заставляя дрожать. — Рин, почему ты не хочешь влюбиться в меня? — Шепчет Соске, носом ведет по скуле, спускаясь по подбородку ниже, к шее, и утыкается в ключичную впадину, Рин горько усмехается и ладонями обхватывает затылок. Он сжимает его крепко, сильно, навсегда. — Потому что ты лезешь всем в штаны? Еб твою мать, Соске, ты такой жалкий. Они оба такие жалкие, раздавленные собственной жизнью, переломанные своей любовью. Их обесчестили и унизили, они захлебываются одиночеством и делят напополам опустошенность. — И дело не в Хару? — И дело не... Соске? — Он не был самым догадливым в школе, но сейчас все факты были перед ним аккуратно разложены: ревность Соске, валяющаяся на полу футболка, вопросы о Хару. Рин грубо толкает друга, до краев заполняется ненавистью, и Соске видит перед собой щенка. Того самого щенка, в которого Рин превращался, когда думал о Хару, не о Соске; ту самую псину, которую хотелось отравить, потому что своей преданностью она портила воздух; то низкое существо, из ран которого гноем сочилась боль. — Ты ходил к Хару? — Мы случайно встретились. Рин бьёт по лицу, точно и метко, разбивая нос в кровь, бьёт второй раз и рассекает губу, третий раз попадает по подбородку и слышит громкий стук зубов. На большее его не хватает эмоционально.//
— Хару! — Рин, не смей подходить, стой на месте. Твоя шлюха уже всё сделала. Макото выглядит злым и имеет на то право, Рин не рискует подходить, он видит предупреждающие знаки, но взглядом цепляется за Хару, как за спасительный круг. Хару холодностью разбивает ему сердце. На лице Хару лишь слабые отголоски Соске — синяк на переносице и рассеченный лоб, но Рин уверен, что тело Хару в больших синяках, и даже знает цвет — сероватый с тонкими фиолетовыми линями. Соске всегда думал о других и бил так, чтобы можно было бы позорно скрыть побои. — Идём? — Хару разворачивается первым и поудобнее перехватывает пакеты с продуктами. Рин неосознанно дергается вперед, вытягивая руку, но реакция Хару опережает его, и он успевает слабо дернуться в сторону. Рин задевает только пакет, и тот с громким шуршанием рвётся. Макото бьёт кулаками его в грудь, отталкивая от Хару. — Я тебе сказал... — Рык судорогой сжимает внутренние органы. Рин глазами бегает по разбросанным продуктам, цепляясь за упаковку с прокладками. Сегодня просто неудачный день — пытается себя убедить мальчишка, а самого выворачивает наизнанку, тревожность рвётся наружу рвотными позывами. Макото что-то кричит, опять бьёт кулаками его в грудь, а Хару молча смотрит ему в глаза. Хару, ледяной и отстранённый, заключенный в стеклянном ящике, специально ограждается от чувств, но даже сквозь равнодушие виднеются сочувствие и — Рину это противно — жалость. Он жалкий. Соске жалкий. — Это Го, верно? Хару, твою мать, вы приютили эту алкоголичку? — Она пришла за помощью, и мы помогли. — Отвечает Макото. У него глаза невинно зелёные, мягкие, податливые, таким глазам хочется доверять. — Я даже не удивлен, почему она не пришла к своему брату. — Она этого не заслуживает! — Это ты этого не заслуживаешь. Ты навсегда потерялся, Рин, а она лишь запуталась.//
Го просыпается в холодном поту, крепко сжимает одеяло и задыхается страхом. Он сковывает её, проникает внутрь и липкой грязью стекает в легкие. Первое, о чем она думает, что они, наверное, все ещё здесь и что её кошмар никогда не закончится. В ушах продолжают звучать шлепки гениталий о бедра, и к горлу подступает тошнота. — Тише, тише, это просто кошмар, — сквозь громко бьющееся сердце, пытающееся вырваться из реберной клетки, слышит голос Момо и пальцами нащупывает его плечи. Он крепко прижимает её к себе и успокаивающе проводит ладонью по спине. Между лопатками виднеется оставшийся от разрушительного желания Соске синяк. Макото предупреждал, что Рин зол и обижен, что чувствует себя преданным, но она хотела объясниться и надеялась на человеческое. Соске открыл дверь и широко ей улыбнулся (она не сдержала ответной улыбки), но он был пьян — она чувствовала запах перегара. — Хочешь выпить? — Алкогольная ремиссия. Момо нежно шепчет на ухо колыбельную, она в его руках содрогается новой истерикой и продолжает плакать, плакать, плакать. Соске терпеть не мог, когда Рину делали больно, и он любил мстить обидчикам. Го пытается забыть, но перед глазами продолжают появляться мерзкие картинки того, как Соске грубо хватает за запястья, оставляя следы своих пальцев на коже, и как прижимает к кровати, пьяно улыбаясь. Момо знает, что сейчас она в полубреду, такое случается несколько раз за ночь, и продолжает поглаживать по спине. Мокрая из-за пота одежда неприятно прилипает к её телу, мешая двигаться. Го заметила стояк Соске еще до того, как он снял штаны, и охвативший тело ужас отразился на её лице, что приятно ему польстило. — Ты же будешь хорошей девочкой? — Пожалуйста, Соске... Он заткнул её поцелуем. Он водил своим языком по её деснам, рукой грубо сжимал грудь, а она чувствовала себя грязной, униженной и никак не могла избавиться от этого чувства. До сих пор не может. Его прикосновения были болезненными, они оставляли после себя фиолетовые отметины, и Момо, сейчас осторожно поглаживая их, сжимает зубы. Го сначала пыталась вырваться, но против огромного Соске, пусть даже и пьяного, она не имела ничего. Ей пришлось только смириться. Соске коленкой раздвинул её ноги и насмешливо добавил: — Малышка, ты плачешь? — Уебись. Его рука неприятно коснулась её кожи и столь же неприятно провела пальцами по внутреннему бедру. Соске вошёл в неё до конца, она успела только сжать зубы и тихо заскулить от боли. Го закрыла глаза, стараясь не концентрироваться на боли, на бьющиеся об бедра яичках, на сжимающих ребра пальцах, на стонах удовольствия Соске. И всё тянулось долго, непростительно вечно. Момо не знает точно, что именно она видит, но она громко кричит и ногтями впивается в его кожу. Он старательно шепчет слова успокоения, ласково, боясь поранить и без того покалеченную девушку, убирает мокрую прядь со лба. И это ещё не самая страшная часть её кошмара. — Рин, сделай же что-нибудь! — Да, Рин, сделай. Рин стоял в проеме и улыбался, кажется, он тоже был очень пьян. Его усмешка оставалась неизменной, даже когда она оказалась перед ним на коленях, когда он сверху мог видеть стекающие по щекам слёзы и окровавленные поцелуями губы. Соске сел рядом, пальцами сжал подбородок и вопросительно посмотрел на Рина. Тот коротко кивнул и расстегнул ремень. Молить она не стала, лишь зажала в груди чувство обиды, смирилась с игольчатым страхом и позволила им издеваться над собой. Го открывает глаза и кричит, из легких выбивает последний воздух. Момо знает, что около двери стоит Макото и что он тихо плачет, не зная, как ей помочь, а где-то на балконе стоит Хару и закуривает сигарету. Они все беспокоятся о ней. Рин заставлял её заглатывать, но ей мешали рвотные позывы и удушающие рыдания. Соске смеялся, больно заламывал руки за спину и глупо шутил. — Укусишь и получишь вдвойне больше, малышка. Он кончает ей на лицо. М а л ы ш к а. Она испытывает горькое отвращение к бывшему детскому прозвищу. Будучи детьми, Соске часто так её называл, и привычка не исчезла даже со временем, она въелась в кожу несводимой татуировкой. Клеймо. Она никогда не сможет отмыться от противного чувства спермы на своем теле; ощущение, будто она вся в человеческих отбросах; грязь у неё под кожей. Макото специально покупает душистые гели для душа и ядрёно цитрусовые шампуни, заполняет комнату запахами благовонии и заставляет всех жителей небольшой квартиры привыкать к ароматическим свечам. Он знает, что Го становится легче, когда она концентрируется на приятных запахах. Они издевались над ней нескончаемое время, за которое она успела несколько раз умереть. — Ты предала меня, Го. Ты знала, что я чувствую, когда любимые мне люди уходят к Макото. Говорил Рин, приближаясь к её губам, и делал грубые толчки. Она уже в тот момент думала о самоубийстве. Она не помнит, как она вернулась домой. Макото заявил в полицию спустя полчаса её истерики, полиция на следующее утро сообщила, что Соске и Рин были найдены мертвыми в своей квартире. Они сказали, что это было двойное самоубийство. Записку передали Го, ведь Рин был её братом. «Прости, малышка, мы перегнули палку» Они перегнули, но жить с этим теперь вынуждена она. — Момо, ты здесь? — тихо шепчет Го, когда кошмары перестают её мучить, постепенно отпуская в реальность. — Я всегда здесь. — Тихо отвечает он, поглаживая её выпирающие из-за долгой голодовки лопатки.//
Её алкогольная ремиссия превратилась в долгожданное выздоровление. Го терпеть больше не может алкоголь. Её первая близость после того случая была с Момо спустя два года. Он боялся причинить ей больно. — Помнишь, ты спросил меня, кто ты для меня, а я ответила, что хорошие мышцы? — Тихо спрашивает она, выдыхая воздух ему в лопатки. — Сейчас ты для меня - всё. Кошмары продолжают мучить.