The Beating of His Hideous Heart

Оранжевые робы, как кажется Кастиэлю, никому не подходят: хотя, в конце концов, в этом их смысл, и тот факт, что Дин Винчестер, широкий в плечах и узкий в поясе, заполняет свою идеально, кажется неправильностью, рябью на привычной картине мира. Но опять же, список обвинений против Дина Винчестера не подходит его улыбке: белозубой, открытой, отражающейся в зелёных, словно бутылочное стекло, глазах. Кастиэль пытается представить как эти мягкие губы сплевывают через тело пятнадцатилетней девочки, которую Винчестер Д., разделал с таким совершенством. Он воображает розоватую плоть, растягивающуюся поверх зубов, и кровавые пятна окружают картинку перед мысленным взором, два изображения, так неподходящие друг другу. Дин красив, молод, с его веснушками и плавными изгибами тела. Возможно, думает Кастиэль, вся его тьма проступает где-нибудь в другом месте – на фотографии в холле, в линиях на его ладонях или, быть может, на коже, прямо под рубашкой. Быть может, ткань скрывает чёрное пятно, зияющее на его груди открытой раной. Возможно, этот человек не тот, кем кажется. Кастиэль очарован быстро – его вечный недостаток, так и не ушедший, несмотря на жестокие издевки окружающих. Дин Винчестер, согласно положению суда, убил четырнадцать женщин, ни больше ни меньше, и ни одну из них он не любил, ни одну не ненавидел, - и ни над одной не надругался. Здесь не проступает никакого мотива кроме чистого злого умысла – но, возможно, Дин тоже очаровывается быстро. Когда его взяли, он склонялся над кровавым пятном, что прежде было его братом, возлюбленным. Его звали Сэм, и его сердце Дин держал в руке. - Зачем?- спросил однажды Кастиэль, один из первых вопросов, которые он задал, после того как смог перестать таращиться и отвести взгляд. - Он принадлежал мне, - ответил Дин, расслабленно скрещивая руки на груди. – Я хотел сохранить его. И ухмыльнулся Кастиэлю в лицо, будто бы все это было не важно. - Хэй, у тебя же есть жвачка, правда? Обещаю не пытаться задушить себя ей. С той минуты Кастиэль бессилен, пойман, как если бы был одной из сломанных девушек Дина, разрезанной на части, как бумажная кукла. Теперь Дин улыбается ему каждое утро, его взгляд мягок, а совершенные брови изгибаются соборными арками, и Кастиэль жаждет его целиком, хочет узнать его, хочет спасти его. - Есть разговор, священник, - мурлычет Дин и Кастиэль желает, Господи, желает услышать каждое слово, все, что Дин может ему дать. От таких мыслей воротник становится тесен, словно ошейник-строгач, воздуха недостаточно. - Оставьте нас, - сразу бросает он охраннику. - Но Отец… - протестует тот. Кастиэль хмурится, глядя на него исподлобья. Все кажется застывшим, движения замедлены, и накатывает ощущение, будто он во сне, вязком и текучем, как смола. - Он спокоен, - настаивает Кастиэль, бросая быстрый взгляд на Дина. – Разве нет? - Разумеется, - говорит Дин и улыбается как ангел. Даже охранник не может противиться этой улыбке. Теперь они наедине, и сердце Кастиэля начинает выстукивать тяжелый ритм. Внезапно он представляет сердце того мальчишки, бьющееся в руках Дина, комочек тугой плоти, неустанно пульсирующий в его ладонях. Он представляет Дина, охваченного желанием, Дина забирающего; представляет его очарованным. На секунду возникает желание позвать охранника обратно, но Дин улыбается ему, и это проходит. - Итак, Отец, - Дин говорит медленно, тягуче. У Кастиэля во рту пересыхает, он проваливается все глубже, наблюдает, как пальцы Дина перебирают пуговицы робы, и от этого зрелища в горле застревает короткий всхлип. - Ты хотел увидеть меня, - отвечает Дин, словно Кастиэль его об этом спросил. Словно Кастиэль рассказал о том, как представлял заполненный чернотой картер в его груди, где хранятся все грехи. Но Кастиэль никогда не говорил об этом и не говорит сейчас, только смотрит заворожено, как Дин стряхивает робу с плеч, открывая взору грудную клетку, по большей части покрытую гладкой кожей. Ее пересекают шрамы, там и тут, а над сердцем вытатуирован какой-то символ, сатанинский, насколько Кастиэль может сказать. Почему-то это совсем не удивляет. - Дин… - выдавливает Кастиэль дрожащим голосом, но слишком, слишком поздно. - Я знаю, - отвечает Дин и делает шаг к нему; верхняя часть робы болтается чуть ниже пояса, напоминая расстегнутый комбинезон фермера, уставшего от жары. – Я знаю, Отец, - он выдыхает, беря лицо Кастиэля в ладони, бережно, и Кастиэль не знает, почему не останавливает его, почему не может остановить. - Все будет хорошо, - шепчет Дин, накрывая ладонью его рот. И пока Дин пальцами пережимает нос, Кастиэль задается вопросом: та ли это рука, которой он держал сердце Сэма, – возможно ли, что для этого понадобились обе. - Все будет хорошо – повторяет Дин, и Кастиэль, словно вынырнув из тумана, вдруг понимает, что сопротивляется, невнятные стоны протеста застревают у Дина между пальцев, в то время как другая рука обхватывает его торс, прижимая кисти к телу. Это странно, это внезапное ощущение отсутствия расстояния между ними, и тьма омывает его сознание шепчущими волнам. - Я держу тебя, - говорит Дин, и голос кажется Кастиэлю самым нежным звуком на свете. – Я не оставлю тебя. – Его накрывает темнота, но Кастиэль чувствует, что Дин держит слово. Он выныривает обратно в сознание, с обреченной ясностью замечая, что полы рясы подняты, собраны складками вокруг талии. Когда горящие легкие заполняет первый глоток воздуха, он вскрикивает, и тянется к рукам Дина, но тот только смеется и обхватывает член Кастиэля ладонью. Он окончательно твердеет, греховная плоть в коварной хватке искушения, и Кастиэль шумно сглатывает, тревожно ощупывая Дина взглядом. - Ш-ш-ш, - успокаивает тот, прижимая палец к его губам. – Ты же не хочешь быть пойманным на месте преступления? – Он поглаживает расслабленными пальцами его член, затем сжимает, и Кастиэль вскидывается, тонко всхлипывает, а Дин на это улыбается, мурлычет, одобряя: - Вот так, Отец, я держу тебя. Давай, милый. Это же приятно, правда ведь? И да, Господи спаси и помоги, это действительно приятно: пальцы Дина уверенно скользят по стволу, рождая яркие вспышки удовольствия, вверх-вниз, ускоряясь, когда Кастиэль начинает неосознанно подаваться навстречу. - Ди-ин…, - он умудряется выдохнуть, в секунду ясности, - Дин, ты должен остановиться, - Дин, пожалуйста… Тот только ухмыляется, мягко целует головку, и все, Кастиэль пропал. Рот Дина, должно быть, был создан для этого, четко очерченная челюсть и розовый бархат губ, растянутых членом и глянцево блестящих от слюны. Кастиэль тонет в обволакивающем жаре, жмурится, когда он начинает посасывать и облизывать нежную кожицу, обводя вспухшую вену, скользя и собирая полупрозрачные капли; растирать языком щелку, требуя еще. Стоны Кастиэля повисают в воздухе, а тело прибивает к земле, и среди бетона и резкого света ламп язык убийцы поднимает его выше в небо, туда, где от нехватки кислорода начинает кружиться голова. - Дин, - он хнычет, - Дин, пожалуйста… - И тот слышит, и всасывает член сильнее, мягкие стенки горла требовательно сжимаются, и Кастиэль бурно кончает, окрашивая нёбо Дина жемчужно-белым. Спуск обратно на землю кажется жестким, в голове шумит, перед глазами пляшут черные точки, пока Кастиэль наблюдает, как Дин поднимается с колен. - Дин, - жалко блеет, - пожалуйста, не надо. Прошу тебя. - Я не насильник, - отвечает Дин и хмурится, до складок между бровей, как если бы его серьезно оскорбили. Кастиэль моргает – и хмурится в ответ. - Такая великолепная штучка как ты, - практически напевает Дин и вытаскивает свой член, тяжелый и налитый кровью, свисающий над остатками застегнутых пуговиц на робе. – И зачем тебе надо было становиться священником, а? – Он дышит неглубоко и быстро, пальцы обхватывают ствол, ритмично сжимают, скользят, и Кастиэль видит, как на кончике поблескивает смазка, размазывается, по мере движения кисти. – Боже, ты мог бы, ты мог бы стать чем-то, мог бы… Он прикусывает губу, осекшись на полуслове, белое на алом, и, Господи всемогущий, Кастиэль не может не смотреть, он же прекрасен, когда сглатывает и кончает, дрожа всем телом. Он прекрасен, ядовит, убедителен и безумен, и мозг Кастиэля отказывается работать, не может собрать кусочки паззла в единую картину и осознать сегодняшний день, разум растекается по стенками черепной коробки, все, конец. - Хэй, - голос Дина успокаивает, и в его хрипотце слышится невысказанное все в порядке, все в порядке. Кастиэль верит ему, вот в чем шутка. Кастиэль верит ему. Когда охранник возвращается, они уже сидят за столом, одежда в полном порядке, а разговор плавно сходит на нет. Дин бросает взгляд на охранника, а потом говорит: - Увидимся завтра? На мгновение Кастиэль ловит в его взгляде тень той тьмы, что уходит так же быстро, как и появилась. - Да, - отвечает он, прежде, чем может остановиться и задуматься – зачем. С Дином Винчестером бесполезно искать причины. – Да, - повторяет Кастиэль. – Конечно.