Scattered bones

1942 Лопата со звоном ударяется о замерзшую землю. Несмотря на это, Польша продолжает копать, налегая своим весом на край палки и наконец заставляя ее подбросить горсть земли. Он хмурится, прикусывает губу. Зимний холод истрепал его тонкие перчатки; он замечает, что кусочек кожи почти отвалился от одного из сапог. Как долго он носил их? «Неважно,» - думает Феликс и снова вонзает лопату, сильнее отсрочив время. Теперь могила наполовину готова, после трех часов работы на постоянном pierdolony морозе. Рядом остальные три могилы от предыдущей работы. Он не может сосчитать, как долго находится там, кажется, что часы ускользают. Лукашевич начал, когда солнце только садилось, думает он. Вздыхая, он пристально смотрит на трупы, задохнувшиеся вялые тела горожан. Работа представляется бесполезной, столько из них умирают, не попрощавшись с любимыми, потеряв свои имена. Но это больше, чем то, что дает ему Германия, поэтому он полагает, возможно, могила лучше, чем ничего. Он копает. Он не знает имен этих людей, он никогда не был знаком с ними, пока они были живы. Если бы знал, то оставил бы знак, и, возможно, кто-то бы однажды нашел и вспомнил их. Но он не может, даже если бы у него были имена. Это слишком сильно выдаст его, даст понять этому skurwysyn Германии, что он не только хандрит и умирает от голода. Феликс может посчитать свои ребра или сравнительно мог бы, имея зеркало. Отстой, потому что он действительно хочет убедиться, что его волосы все еще отлично выглядят. Если нет, Германия испытает весь piekło. Он понимает, что могила на три четверти закончена. Вот бы у него была сигарета. Или сигара. Или просто еда, было бы замечательно. Но у него ничего этого нет, и он продолжает копать. Польша размышляет, как дела у остальных. Слушая радио, чтобы найти настоящую информацию, после часов речей о великолепии Третьего Рейха, он узнал, что Францию тоже оккупировали. Там было еще что-то о завоевании Англии. О нем он знал больше, ведь его люди пытались бежать туда. Он надеялся, что Литве лучше, чем ему. Несмотря на легкость тела, он с трудом поднимает его. Феликс не старается оставить лица или имена на могилах, они все похожи. Ввалившиеся щеки, облезшая кожа, язвы, синяки, иногда странно мерцающие пустые и мертвые глаза. Голые и очищенные от всего полезного, потому что их золотые зубы ценнее жизней. Все повторяется: он поднимает тело, бросает в вырытую могилу. Часами наполняет ее, притоптав, словно ничего нет. Польша приноровился за последний год. Он работает над третьей могилой, когда что-то в трупе останавливает его. Мужчина — длинный нос, кожа темнее, чем у большинства горожан. Еврей, думает Польша и сбрасывает его в могилу, возможно быстрее, чем следовало. Он слышит треск костей по замерзшей земле и поворачивается, чтобы снова засыпать могилу. Он не знает, что чувствовать. Некоторые — он не знает как много — из его людей презирают их. Говорят, что им принадлежит слишком много, что они заслуживают любой судьбы, которую готовит им Германия. Некоторые говорят так. Но ему все еще больно, когда они умирают. Он все еще ощущает жизнь, утекающую из него, когда их отправляют в лагеря, пытают и расстреливают, убивая. Поэтому он хоронит мужчину, как и остальных горожан. Польша заканчивает последнюю могилу на этот день, прикрытые веки дрожат, как и он сам. Ему нужно вернуться в Варшаву. Солнце восходит, столько вещей всегда нужно сделать — притворно позаботиться о власти, выпросить на улице дополнительной ткани, чтобы сшить одежду, устроить восстания и бунты народа. Но он устал, выполняя все это столько недель без сна. Их так много, так много горожан, что он не может сосчитать, не может выкопать достаточно могил даже за семьдесят лет. Польша подтягивается, выпрямляет спину и отбрасывает назад лопату, отправляясь возвращать город. Он снова сделает это завтра. И на следующий день, и на следующий. Потому что они его люди, и это его долг. Он продолжит копать.