***
— Суть в том, что никто не должен быть один на Новый Год. Это неправильно, Сюйси, — медленно говорит Кун. Лукас на это только вздыхает, закидывая ноги на журнальный столик, и скучающе листая каналы по телевизору. — Все правда нормально, клянусь, — качает головой Юкхэй, — Просто немного скучно, вот и все. Лукас не хотел оставаться в одиночестве на Новый Год. Это пиздец, как депрессивно. Но он не мог заставить себя умолять Куна вернуться и смотреть с ним повторы старых рождественских фильмов, как бы ему ни было одиноко. — В любом случае, — начинает Кун, игнорируя все, что говорил младший. — Слушай, вечеринка — хреновая, — он икает, и Лукас слышит, как постепенно стихает музыка на другом конце. — Я скоро вернусь, окей? — Хён, тебе действительно не обязательно… Он правда хотел, чтобы тот вернулся. Очень. — Обязательно. Я не могу оставить тебя одного на Новый Год. От этого люди теряют любовь к этому празднику. Знаешь, что уровень самоубийств растет в канун Нового Года? — немного повышает голос парень, будто эта бесполезная информация заставит Лукаса чувствовать себя лучше. — Это… ужасно, — ёжится Юкхэй. — О чем я и говорю! — восклицает старший, — Вот почему я буду в общаге через пятнадцать минут. Жди. Гудки. Лукас смотрит на экран смартфона, погаснувший, после того, как другой вешает трубку. Удобнее устроившись на диване, парень зарывается в плед, бормоча себе под нос недовольства в адрес Куна. С вечно добрым старшим китайцем почти невозможно справиться, когда он вливал в себя пару горячительных напитков, пить которые он совершенно не умел. И он абсолютно точно был слабым местом Лукаса. Вежливый, милый, застенчивый, но при этом не менее настойчивый Кун плавил младшего словно мороженое в жаркий летний день. Поэтому, когда Цянь врывается в общежитие с коробкой жареной курицы в одной руке и блоком из шести банок пива в другой, ругаясь на невнятном кантонском, Юкхэй почти впитывается в проклятый диван. — Там пиздецки холодно, черт возьми, — шипит парень, хлопает дверью и валится на диван рядом с Лукасом. — Почти уверен, что у меня сейчас отвалится все, что ниже пояса. — Иу, — смеется младший, выглядывая из-под одеяла, чтобы взглянуть на Куна не то с отвращением, не то со смехом. Тот смеется в ответ, улыбаясь самой любимой улыбкой Лукаса. Лукас решает проигнорировать тянущую боль в груди. — Пиво? — больше похоже на требование, чем на что-либо другое, но Кун не возражает, вкладывая в чужую ладонь холодную банку. Юкхэй бормочет короткое «спасибо», прежде чем прибивает половину содержимого за раз, на что старший недовольно качает головой. — Там еще много, не пей так быстро. Лукас фыркает, выпуская отрыжку, но, ни чуточку не стесняясь, тянется к коробке с курицей через чужие колени. — Господи, разве твоя мама не учила тебя манерам? — стонет Кун, открывая другую банку пива. Юкхэй пожимает плечами, кушая. — А твоя? — Справедливо, — пожимает плечами старший, что теряет всю свою воспитанность рядом с Лукасом. Тот кивает, набивая рот курицей, пачкая губы и пальцы в масле. — Ты такой противный. Ешь помедленнее, а то подавишься, — Кун кривит губы брезгливо, наблюдая, как младший открывает еще одно пиво и делает большой глоток. — Хей! — вдруг выкрикивает Лукас, хватая жирной ладонью старшего за запястье, на которую тот смотрит с явно читаемым во взгляде отвращением. — Уже почти полночь! — он указывает рукой на телевизор, где начался отсчет. 59. 58. Лукас повернулся, широко улыбаясь Куну. — Счастливого Нового Года, хён, — он становится счастливее от одного только взгляда на лениво растянувшегося на диване Куна, с еще розоватыми щечками с мороза и откровенно сползающим свитером с плеча, что оголяет острую ключицу. В груди опять тянет, и он сглатывает, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме бешено стучащего в груди сердца и чужих губ. — Спасибо, что вернулся, — шепотом добавляет он, быстро поворачивая голову в сторону дисплея телевизора. — Да, пожалуйста, — Кун делает короткую паузу, во время которой отпивает немного пива, но взгляд от Лукаса не отводит ни на секунду. — О чем ты сейчас думал? Хотел поцеловать меня? Юкхэй усмехается, от алкоголя тихо гудело в голове и уплывал здравый смысл. — Возможно… — бормочет он невнятно. 22. 21. 20. — У тебя кишка тонка, — дразнит тот, растягивая губы в широкой улыбке. 15. 14. Лукас отворачиваясь от экрана, возвращается к раскрасневшемуся наглому парню, валяющемуся на диване с едкой ухмылкой на губах. — Думаешь? 8. — Знаю. Фраза заставляет младшего рассмеяться, прежде чем осушить напиток. 3. 2. Пустая банка от пива со стуком выскальзывает из куновых пальцев, когда Лукас рывком притягивая старшего, целует его мягкие, холодные губы. Он ухмыляется в поцелуй, проводя языком по чужой нижней губе, прежде чем поцеловать глубже, более пылко, будто нуждаясь в этом как никогда раньше. Кун замирает, напрягаясь всем телом на мгновение, но поддается, стоит младшему запустить пальцы в чужой затылок, путая их в волосах. Несдержанно хныкает в поцелуй, когда Лукас прикусывает губу. Юкхэй отстранился, чувствуя, как опухли, а теперь зудят его губы. Он старался успокоиться, неосознанно держа ладонь на бедре старшего, когда они оба пытались перевести дыхание, выяснить, что только что произошло. Выкрики людей, аплодирующих по телевизору и звон в ушах — такое чувство, будто вся комната вращалась. Кун прочищает горло, врываясь в шум комнаты. — Значит… с языком? — охрипшим голосом произносит Кун, а младший вскидывает брови. — Да, в дримах мне точно не место, — рассмеялся Лукас. Старший стонет, шлепая ладонью по чужой груди, прежде чем ухватиться за слишком большую для Юкхэя рубашку и потянуть на себя для другого поцелуя. На этот раз еще более неосторожно, прикусывая язык и губы, отчаянно горячо дыша. Лукас стонет в поцелуй, чувствуя чужие пальцы в своих волосах, что притягивают еще ближе. Когда пальцы на его рубашке разжимаются, выпуская из крепкой хватки, парень вяло откидывает голову на спинку дивана, тяжело всасывая воздух сквозь зубы. — Ого, — только и может пробормотать Юкхэй, с плывущей картинкой перед глазами. Кун, закатив глаза, вновь хватается за чужую рубашку и притягивает ближе. — Ты умеешь нормально целоваться? Не кусаясь. — Прости, — Лукас краснеет, пытаясь собраться, но только и может, что неотрывно смотреть на чуть кровящие губы напротив. Кун хмыкает, приближаясь, ведя губами по теплой шее и целуя у основания, после чего останавливается, чтобы почувствовать бешеное сердцебиение под своими губами. — Хён… — Лукас выпускает низкий гортанный стон. Жар мурашками спускается по спине, задерживаясь внизу живота возбуждением, но он пытается подавить его, игнорируя медленно нарастающее желание. Вот только старший не дурак, а сразу понимает, когда что-то упирается ему в бедро. Это было не просто «что-то», Кун точно знал, что это было, он не был слепым или тупым. Отстраняясь от шеи и опуская взгляд вниз, парень получает прекрасный вид на растущую эрекцию в домашних штанах Лукаса. — У тебя встал из-за поцелуев? — глупо спрашивает Кун, все еще глядя на «палатку». — Ты, блять… ты издеваешься надо мной? Конечно, у меня встанет, придурок. А что ты думал произойдет? — Юкхэй раздраженно всплеснул руками в воздухе. — Ты не можешь просто понаставить засосов кому-то, влажно подышать, прекрасно постонать и не ожидать, что у другого не встанет, — Кун сглатывает, все еще не отрывая взгляда от чужих штанов. Он почувствовал, что и его собственные штаны стали слишком тесными. Наконец, подняв голову, он встретился с глазами Лукаса, с отчетливо читающимся в них раздражением и дымкой похоти. — У меня прекрасные стоны? — задумчиво переспрашивает старший. — Ты… — Лукас обессиленно проводит ладонями по лицу, бормоча что-то себе под нос, прежде чем поднимает голову, пальцами убирая челку назад. — Слушай, это можно обсудить позже. Сейчас мы имеем дело с тем, что у меня на коленях сидит лучший друг, что целовался со мной как в последний раз, и у меня стоит сейчас сильнее, чем когда-либо за всю мою жизнь, — отчетливо говорит младший, перечисляя каждую проблему на пальцах. Кун только вздыхает, утыкаясь лбом в чужое плечо. — Так, что ты теперь собираешься делать? — спрашивает парень, тыча пальцем в выпуклость чужих штанов. — Не знаю, я подумал, что у тебя появится блестящая идея, Эйнштейн, — раздраженно бросает Лукас, убирая руку старшего подальше. Другой же трет глаза, когда в голову приходит решение. — Хорошо, варианты, — начинает Кун, упираясь локтями по обе стороны от головы парня. — О боже… — Помолчи. Мы можем, «А», забыть обо всем произошедшем, и ты можешь пойти подрочить в ванной, вернуться, хочу отметить, с чистыми руками, — Лукас одаривает старшего крайне недовольным взглядом на подобное уточнение. — И мы можем дальше пить пиво и угарать. — Или? — Я же попросил заткнуться. Или, «Б», я могу исправить это недоразумение в твоих штанах для… — Это не недоразумение. — Молчать. Как я уже сказал, могу исправить это безобразие для тебя при условии, что мы оба согласны с тем, что это не приведет ни к чему большему. Лукас молчит задумчиво. Один из этих вариантов звучит гораздо привлекательней, чем другой. — Большему? — Ни к чему большему, то есть чувства, отношения, обнимашки, влюбленные глазки, свидания и остальные розовые сопли, — также перечисляет Кун, загибая палец на каждый пункт. Сердце у младшего пропускает удар. Как бы ему ни хотелось, чтобы ему отсосали, все перечисленное было буквально тем, что он хотел иметь с Куном. Он хотел минет вместе с тем, что Кун назвал «остальными розовыми соплями». Он хотел все это, всего старшего. Хотел утренних поцелуев и объятий со спины, хотел мягких любящих взглядов во время работы, свиданий в кино. Но если минет это все, что он мог получить, то Лукас собирался воспользоваться возможностью и справиться с последствиями походу. — А чего хочешь ты? — шепчет Юкхэй совсем тихо. Было предельно ясно, к какому варианту склонялся он сам, так как тот становился тверже с каждой секундой, борясь с желанием дотронуться до себя. Облизав потрескавшиеся губы, взгляд Куна метается между чужими глазами и эрекцией. — Сюйси, господи, я не знаю, — пожимает плечами он, глядя вниз. Маленькое пятно появляется на штанах, результат непристойных мыслей и неполучения разрядки. Кун неожиданно хныкает, вновь проводя языком по губам. — Но, честно говоря, отсосать тебе, вплоть до того, пока ты не кончишь — неплохая идея. Лукас откидывает голову, чуть ли не до хруста сжимая кулаки. — Ты не можешь так просто говорить об этом, хён, — стонет он, дрожа от одной лишь мысли о старшем. — Если не решишь ты, то это сделаю я, — выдыхает в чужие губы старший. Во рту пересохло. Он ведь абсолютно серьезен, ведь так? — Я за, — хрипит Кун, спускаясь на пол, накрывая ладонью чужое возбуждение. Его губы растягиваются в улыбке, когда у младшего несдержанно дергаются бедра. — А ты уверен? — его тон был почти игривым. — Конечно, я уверен… я просто… — слова Лукаса обрываются, когда старший подкрадывается ближе, прижимая губы к кончику и проводя языком по мокрому пятну на ткани. — Пожалуйста. Кун хихикает (на самом деле хихикает) в ответ на ерзанье младшего. — Ну, раз ты так мило просишь, — сладко произносит он, дергая за пояс штанов и боксеров парня. Член не был большим, но и не был самым маленьким, который ему приходилось видеть. Головка стала почти бордовой, блестящей и нуждающейся во внимании. Он улыбается Лукасу, который смотрел очень внимательно. — И это все? Я разочарован, — дразнит Кун, оборачивая пальцы у основания. — Ты когда-нибудь затыкаешься? — рвано выдыхает Юкхэй. — Я почти уверен, что твой рот хорош для… — он давится стоном, когда Кун резко берет глубоко, всасывая щеки. — О черт, и я был… абсолютно прав, — дрожит он, впиваясь пальцами в мягкую обивку. Кун бы гордо ухмыльнулся, если бы его рот не был занят. — О, боже, — хныкает Лукас, откинув голову. Старший выпускает головку с характерным звуком, ладонью размазывая смазку по всей длине. — Польщен, правда, но я не Бог. Попробуй еще раз. Лукас бы тоже ударил его, если бы этот парень не имел такого контроля над его разрядкой. — Х-хён, ради всего святого, прошу, — дергается младший, когда чужой язык дразнит уздечку. — Впервые слышу от тебя столько «прошу». Может, твоя мама все-таки научила тебя манерам, — смеется Кун, прерываясь короткими поцелуями по всей длине. — Ты реально, ах, говоришь о моей маме в такой момент? Тебе точно нужно практиковать постельные разговоры, — парирует Юкхэй, стараясь изо всех сил звучать уверенно, стоит старшему вновь обхватить головку, мягко сжимая мошонку в ладони. Лукас прерывисто выдыхает, путая пальцы в волосах Куна, направляя в нужную сторону. В своем нетерпении он, возможно, слишком сильно надавил тому на затылок, заставляя партнёра взять глубже, от чего у другого моментально выступают слезы. Парень отстраняется, поднимая голову вверх, после чего поправляя волосы свободной рукой. — Если еще раз так сделаешь, я тебе руку отрублю. И младший ни на секунду не сомневается, находясь под таким тяжелым взглядом красных слезящихся глаз. Он лихорадочно кивает, поднимая ладони в жесте «сдаюсь», заверяя, что больше руки распускать не будет. Лукас с удивлением наблюдал, как старший качал головой вверх и вниз, иногда останавливаясь у основания, держа член в горле, вдобавок ко всему старался проглотить. Это было самое невероятно, что он когда-либо чувствовал и видел. То, как розовые опухшие губы Куна растягивались вокруг члена и непристойных, влажных звуков, которые он издавал, было достаточно, чтобы довести его до края. — Мм… посмотри на меня, хён. Кун смотрит на него сквозь темные ресницы, его ранее мягкий взгляд, сейчас был заполнен темной дымкой похоти, принимая Лукаса на всю длину, но ни на секунду не нарушая зрительного контакта. Другой содрогается и закатывает глаза, чувствуя как натягиваются мышцы внизу живота. — Хён… хватит, стой… блять. Тот глядит вверх, медленно моргает, но ни разу не показывает намерение остановиться. — Я сейчас… — Лукас задыхается, все его тело находится под контролем Куна. Младший давится, не в силах договорить, а другой впивается ногтями в бедра, когда Юкхэй кончает, обжигая рот горькой жидкостью. Кун наслаждается этим, слизывая каждую каплю, даже когда Лукас дрожа, просит его не прикасаться. Кун выпускает член с неприятным хлюпаньем, облизывает опухшие губы и пальцы, с самой довольной улыбкой на лице. У Лукаса подрагивают ресницы, когда он из-под прикрытых век наблюдает, как старший салфетками стирает слюну с подбородка, а после быстро одевает на него штаны, напоследок натягивая резинку от боксеров и резко отпуская ее. — Вот. Все готово, — улыбается Кун, хлопая в ладони, будто он только что закончил самую обычную уборку. — Ты… — бормочет Лукас, не зная, что вообще хотел сказать. Его разум сейчас больше походил на пудинг, он не уверен, что вообще может пошевелиться. Кун смеется, плюхаясь рядом с младшим на диван. — Слишком хорош для тебя? Юкхэй смотрит в потолок, постепенно возвращая ощущения собственного тела. Достаточно хорош? Да он заставил того увидеть чертовы звезды. — Да, — устало вздыхает парень, поднимая голову, чтобы встретиться с чужим взглядом. — Тебе стоит сменить род деятельности. Такой ответ заставляет Куна рассмеяться вновь — щуря глаза и широко улыбаясь. Лукасу нравилось, как он выглядел, когда смеялся. Видеть, как старший смеется было сродни наблюдению восхода солнца — это было прекрасно. Он понятия не имел, почему так себя чувствовал. Возможно, из-за полученной разрядки, но он мог поклясться, что сейчас был влюблен в Цянь Куна. — Эй, выключи свой влюбленный взгляд, — бросает парень, щелкая пальцами перед лицом младшего. — Я знаю, что хорош в том, что делаю. А еще знаю, что предупредил. Или ты уже забыл мои слова? Как он мог забыть? — Никаких розовых соплей, никаких особенных взглядов и бла-бла-бла. Я понял, — кривится Юкхэй, внутренне оплакивая свои шансы. — Молодец. Мы не можем себе этого позволить, — для Лукаса его слова — холодные, как лед - обжигают. — Не забывай, Сюйси. Это ничего не значит, понял? Лукас закатив глаза, вздыхает и отворачивается к телевизору. — Понял. — Окей. Теперь, будь зайкой, передай мне пиво, я хотел бы перебить вкус твоей спермы.***
Лукас не уверен, кто он для Куна. Они никогда больше не поднимали эту тему после той ночи — их секрет просто стал принятой реальностью. Лукас пробирался к старшему в любой подходящий момент, вдвоем уединяясь во влажной темноте, пока остальные спали. Это стало обыденным. Не было никаких «розовых соплей», просто тяжелое разгоряченное дыхание, прикосновения к чужим губам ночью и самая обычная жизнь днем. Они никогда не пересекали границ. Вот почему, когда Кун просит «оттрахать до потери сознания», Лукас задается извечным вопросом. — Что ты хочешь? — Я хочу, чтобы ты засунул свой член в мою задницу, — невозмутимо говорит Кун, будто он просил об этом регулярно. Лукас смотрит на него, от чего ему кажется, что его челюсть вот-вот отвалится. Орал — это одно. Для Лукаса это была другая история. Ради своего благоразумия (и ради своего сердца тоже), ему нужно было отказаться от затеи старшего. Потому что он и представить не мог подмятого под себя Куна. Точнее может. Но в такие дни Лукасу приходится избегать его, чтобы не испортить то, что между ними было. Хотя, если честно, Юкхэй сам не уверен, что у них что-то было. Но трахаться? Разве не этим ты занимаешься с людьми, которых любишь, нет? Юкхэй был в отношениях с каждым человеком, с которым спал, поэтому идея, цитирую: «оттрахать до потери сознания», не зная, кем они являлись друг другу, — раздражала. Эта ситуация и грубая форма слов Куна, была эквивалентна удару тупым предметом по голове. — Может, ты перестанешь так говорить? Мы можем использовать другое слово. Например: «заниматься любовью»? — морщится Лукас, скрещивая руки на груди и оглядывая старшего распластавшегося на его кровати. Кун усмехается: — Заниматься любовью? Мы что, сорокалетняя супружеская пара? Если бы. — Если бы я хотел любви, я бы пошел волонтером в дом престарелых, — продолжает Кун, скручивая покрывало с кровати Юкхэя. — Но я нуждаюсь в элементарной разрядке, — парень поднимается на колени, цепляясь за плечи сидящего на постели младшего. Лукас ежится от того, как растягивает последнее слово Кун. Дело не в том, что он не хотел спать со старшим. Одной только мысли об этом было достаточно, чтобы заставить его спустить в штаны без рук. Он боялся, что случись подобное, он абсолютно точно, потеряет контроль и по самое не балуйся втрескается в Цянь Куна. Лукас, видите ли, не мог заниматься ничего не значащим сексом, даже если это было «по-быстрому» или «на разок». Парень сам понятия не имел, почему он такой. И сейчас Кун пугает его до чертиков. Потому что, как он сказал, «никаких розовых соплей» — именно которым и являлся секс в понимании Вон Юкхэя. — Ты уверен? — хмурит брови Лукас, и откидывается спиной на стену, видя в чужих глазах отчетливое разочарование. Кун стонет, вновь ложась на кровать, но не отворачивается, все еще не отводя взгляда. — Если не хочешь трахать меня так и скажи, — тянет парень на кантонском, вместо привычного мандарина, и это пускает младшему по спине мурашки. — Не в этом дело… просто… — Тогда в чем? Твоя мама запретила тебе? — дразнит Кун, тыкая тому под ребра. — Почему ты постоянно вмешиваешь мою мать в разговоры о сексе? Ради Бога, оставь ее в покое, если хочешь, чтобы у меня стоял. Кун смеется. И его мягкий смех заставляет сердце Лукаса сжаться. Уже сейчас он чувствовал, как начинал растворяться в этой знакомой смеси опасно нежных взглядов и подавленных чувств. Старший, все еще в одних только шортах после душа, достаточно резко, чтобы испугать Юкхэя, перекидывает одну ногу через бедра парня, выгибая спину. — Ну же, — совсем тихо начинает Кун, ерзая на месте. — Все ушли, никто нам не помешает, — он наклоняется ближе и проводит носом вдоль согретой солнцем линии челюсти младшего. — Разве ты не хочешь прикоснуться ко мне? Выебать меня жестко? — урчит Кун мягко. Чему он научился за этот год, так это тому, что грязные разговорчики очень хорошо работали на Юкхэе. Лукас прерывисто выдыхает, жжение распространяется по коже с каждым движением старшего на его бедрах. Он никогда не хотел ничего больше, чем прижать Куна к кровати, но эти назойливые чувства не позволяли ему не придавать происходящему смысла. И тогда Юкхэй думает «к черту», проводя ладонями вдоль ног под свободные шорты. — Да ладно, это же все равно ничего не значит. Сделай мне приятное. Это именно то, чего младший хотел. — Ты уже переигрываешь, тебе так не кажется? Что на тебя нашло? Кун усмехается, отрываясь от уже потемневшего кусочка кожи на шее Лукаса. — Я хочу добиться своего, поэтому предлагаю соглашение, — старший скрещивает руки на груди, барабаня пальцами по предплечью. — Я начну с того, что отсосу тебе, и если ты захочешь остановиться — мы остановимся, хорошо? — Кун подпрыгивает на чужих бедрах, изображая нетерпение. Они оба и без того знают, что никто из них не захочет останавливаться. «Соглашение» было лишь пустым звуком, но по какой-то причине Лукаса это больше не заботило. Ему становилось все теснее в своих джинсах, а почти нагой Кун перед ним был будто на своем законном месте. — По рукам. Глаза Куна распахиваются в возбуждении и неверии согласия младшего. Он усмехается, втягивая Лукаса в глубокий поцелуй, прежде чем рывком расстегивает фланелевую рубашку, осыпая загорелую грудь влажными поцелуями. Кун не переставал удивлять его. Были две вещи, которыми Цянь Кун был увлечен: магия и минеты, в которых он достаточно преуспел. Это было почти волшебно, как работал его язык — горячий и гладкий, сворачивающийся вокруг Лукаса. Кун был удивительным и, несомненно, самым лучшим моментом, который Юкхэй когда-либо имел удовольствие испытать. Все о нем было пьяняще теплым и сладким, и это кружило голову. Лукас сдавленно выдыхает, когда Кун прокладывает свой путь поцелуями вниз по его животу, наконец, достигая своей цели, после чего оборачивает пальцы вокруг члена младшего. Он ухмыляется, стоит тому заерзать от прикосновений. Парню нравилось прислушиваться к чужим всхлипам и несдержанным выдохам. Ему нравилось иметь подобный контроль: быть способным распутать все клубки мыслей в голове, заставить умолять быть быстрее и нежнее. Это пьянило не хуже любого другого наркотика. — Попроси, — ухмыляется Кун, дергая боксеры вниз и размазывая по головке выступившую смазку. Лукас хмурится, но не может перестать, то и дело жмуриться от касаний к чувствительной зоне: — Что? Нет. Просто отсоси м… хён, — Юкхэй шипит, выгибая спину, когда старший за раз берет на всю длину. Лукас почти уверен, что увидел звезды, а тот отстраняется также неожиданно, пальцем разрывая тянущуюся нить слюны. — Моли, — повторяет Кун. Его голос сладок, и парень стремится получить желаемое. Все тело младшего охватывает дрожь, вторя каждому прикосновению. Каждое поглаживание, каждый влажный поцелуй был столь же токсичным и восхитительным, как и в первый раз, заставляя младшего невнятно повторять его имя и прикрывать глаза. — Боже мой, пожалуйста, хён, ты убиваешь меня… Кун ухмыляется, укладывая голову русых волос на бедро Лукаса. — Какой же это будет позор, если ты так умрешь, — щебечет парень, щекой касаясь теплой кожи, прежде чем выдает еще один короткий смешок. — Знаешь, ты слишком много болтаешь для того, кто должен сосать, — разочарованно стонет Лукас - его член все еще находится под мучительно медленными пальцами старшего. Кун приподнимает бровь, его глаза темнеют под трепещущими ресницами. Юкхэй не сразу осознает, когда его пальцы зарылись в светлые пряди, а с губ начали срываться короткие всхлипы вперемешку с ругательствами. Кун всегда знал, как его заткнуть. И в этот раз это не заняло много времени. — Л-легче, — заикается младший, останавливая Куна ладонями в его волосах. Но тот продолжает, игнорируя сбивчивую мольбу парня, поддерживая непростительно быстрый темп. — Хён… — задыхается Лукас, чувствуя, как жар скапливается внизу живота, а голова с каждой секундой становится все легче. Кун поднимает взгляд, смаргивая скопившиеся в уголках слезы и вытирая рот тыльной стороной ладони. Другой лишь разочаровано стонет, не чувствуя подступившей разрядки, что теперь мурашками рассеивается и рассеивается, оставляя после себя только пустоту и неудовлетворенность. Старший поднимается на руках, целуя Лукаса глубоко и пылко, его губы все еще опухшие и саднящие в уголках. — Теперь можешь трахнуть меня? — шепчет он в поцелуй, его интонация мягкая, более нуждающаяся, чем обычно; вся дерзость будто испарилась. — Хорошо, — сглатывая, кивает Лукас. — Ты уверен, что хочешь этого? Кун выглядел неимоверно мило — его светлая челка растрепалась, частично скрывая блестящие глаза, его губы опухли и стали ярко-алыми, а щеки покрыл легкий румянец. Я не могу влюбиться в него. — Да. А ты? — совсем тихо задает вопрос старший, щекоча дыханием чужие щеки. А я? Лукас поджимает губы, в голове пытаясь взвесить все за и против. — Да, — он делает короткую паузу. — Да, я уверен. — Отлично, я уже думал, что мне придется идти уламывать Сычена, — выдает старший, и весь мягкий образ, что уже успел вообразить себе Лукас, разбивается за доли секунды. Юкхэй вздрагивает при внезапной смене поведения, напоминая себе, что, вообще-то, он имел дело с Куном. Неужели он спал с Сыченом? Лукас качает головой, выталкивая назойливые мысли, надеясь, что они больше не всплывут. Закатив глаза, он отталкивает старшего от себя, и стягивает его шорты до лодыжек. — Хорошо, — начинает он, нависая над Куном. — У тебя есть руководство для начинающих или что-то в этом роде? — Можешь начать со снятия моих боксеров, — он смеется, наблюдая, как быстро другой избавляется от них, отбрасывая за пределы постели. У Лукаса спирает дыхание при виде разгоряченного обнаженного тела Куна, что лежит, расставив ноги по обе стороны от тела младшего, выставляя на показ все прелести. Лукас сглатывает, пытаясь вспомнить как дышать, но это невозможно с Куном, нежащимся на простынях под ним. — Окей… — хрипит он, быстро очищая горло следом, но все так же, не отрывая глаз от чужого тела. Он хотел бы поцеловать каждый дюйм гладкой, нагой кожи, насладиться всеми изгибами своими губами. Но что-то подсказывало ему, что такие вещи представляют собой «розовые сопли», поэтому мысли он старается откинуть. — Ты в порядке? — Кун машет ладонью перед лицом младшего, прищелкивая пальцами. — Земля вызывает Сюйси, я не выебу себя сам. — Придется постараться, если не закроешь рот, — цыкает тот. Короткий смешок покидает губы Куна, когда тот перемещается к краю постели и копается в тумбочке, прежде чем бросает упаковку смазки в младшего. — Займись делом. — Серьезно настроен, да? — ухмыляется Лукас, но все равно оседает между разведенных ног старшего, выдавливая на пальцы смазку. Он небрежно размазывает ее на пальцах и подносит один, тело Куна легко принимает его до костяшек. — Чертовски холодная смазка, — хрипит Кун, сжимаясь вокруг пальца Юкхэя. Он был настолько тесным, что одной только мысли о том, что будет чувствовать Лукас, когда заменит пальцы, было достаточно чтобы пустить мурашки по спине от предвкушения. — Еще один. Старший задыхается, давя рвущийся стон, когда Лукас сгибает уже два пальца, растягивая стенки. Гордость играет довольной улыбкой на губах парня, наблюдая, как собранность Куна начинает разваливаться на части. Подушечкой среднего пальца, Лукас дразнит вход, вызывая у того шумное дыхание через нос. Красивый. Кун не сдерживается, подмахивая пальцам внутри: — Е-еще… Лукас сглатывает, потому что в горле совсем пересохло, а мысли, словно туманом заволокло. — Какой же ты… — шепчет Юкхэй, проталкивая третий палец, входя немного медленнее, когда Кун ногами сжимает чужие бедра и шипит. — Все нормально? Тот кивает, откидывая голову на мятые простыни и хмурясь, а младший не может понять больно ли тому или приятно. — Будет нормально, как только ты начнешь двигаться, — шипит Кун, сам насаживаясь на узловатые пальцы парня. Он резко выдыхает, стоит тому раздвинуть пальцы, растягивая его. — Ты такой красивый. Слова слетают с губ Лукаса неосознанно. — М-м… замолчи, — выдавливает старший, впиваясь ногтями в матрас и пытаясь удержать утекающее, словно шелк сквозь пальцы, здравомыслие. Юкхэй ухмыляется, прижимая того за бедра к постели, прекращая его бесконечные извивания и получает в ответ болезненный всхлип. — Все еще в порядке? — спрашивает Лукас, скручивая пальцы глубже, ища этот чувствительный пучок нервов. — Да, — выдыхает Кун, сгибая ноги в коленях и раздвигая шире. Лукас давит смех беззастенчивому отчаянию старшего. Его пальцы сжимают упругие бедра, приподнимая, чтобы лучше взглянуть на свою работу, на что от одного только взгляда перехватывает дыхание. — Пожалуйста, трахни меня уже, — голос у парня приятно хрипит, когда он скрещивает лодыжки на чужой пояснице, притягивая ближе. — Прошу, прошу, прошу… В этот момент Кун выглядит неимоверно-развратно: запустив указательный палец в рот, прикусывая кончик, чтобы хоть как-то сдержать рвущиеся наружу стоны, а ноги дрожат от каждого глубокого движения чужих пальцев внутри. Наблюдая такого старшего, что молит о продолжении, возвращается ощущение легкой боли в груди. Одновременно с ним, тошнотворное чувство страха вторит, что это все так неправильно. Юкхэй совершает худшее решение из всех возможных, игнорируя холодный страх и тянется к Куну в небрежном, ленивом поцелуе. — Как мне тебя взять? — шепчет Лукас, проводя губами вниз по влажной шее к ключице и раздвигая пальцы шире, дразня. Тело другого отвечает на каждое прикосновение, а ресницы, слипшиеся от выступивших слез, мелко подрагивают. — Мне плевать, просто давай быстрее, — тяжело дышит старший, сжимая ноги на чужой пояснице крепче. Один за другим, пальцы выходят из разгоряченного тела, а Кун только и может стонать, чувствуя пустоту. Боль встает поперек горла комом, когда Лукас наблюдает на извивающегося под ним парня. Никаких чувств. Лукас закусывает щеку изнутри, борясь с каждым порывом прижаться к Куну и рассказать обо всем, каждом подавленном чувстве за последние полтора года. Никаких влюбленных взглядов. Он поднимает смазку с постели, пробиваемый дрожью, стоит открыть крышку с тихим щелчком и выдавить жидкость в ладонь. От цепкого взгляда старшего такое поведение не остается без внимания, поэтому Кун хмурится, хватаясь крепко не слушающимися пальцами за чужие ладони. — Сюйси? Лукас поднимает глаза, встречаясь с обеспокоенным, но все еще затуманенным дымкой возбуждения, взглядом старшего. — Мы можем остановиться, — шепчет он, рисуя круги на чужой коже. — Я не хотел тебя ни к чему принуждать. Младший выдыхает, качая головой. Кун выглядел таким искренне обеспокоенным, что если бы Юкхэй присмотрелся, то мог бы принять это за любовь. — Ты не принуждаешь, — уверяет того Лукас, наклоняясь и касаясь чужих губ. Впервые Кун не отшучивается, не отталкивает, не произносит одну и ту же фразу о «розовых соплях». Он только приподнимает подбородок и мягко целует младшего. Это было нечто иное, в сравнении с другими поцелуями, которые всегда были смазанными, более грязными, менее чувственным. Этот поцелуй был нежным. Самоотверженным. Такой поцелуй, которым ты даешь понять кому-то, что ты здесь, совсем рядом. Он ранил Лукаса, оставив после себя зияющую дыру в груди, на месте сердца. Кун отстраняется, обхватывая ладонями щеки младшего. — Ну же, — шепчет он, взяв смазку из чужих дрожащих пальцев. — Давай этим займусь я. Кун целует его снова, чуть более торопливо, но так же нежно. Его рука перемещается вниз по щеке Лукаса, к его шее, пальцами рисуя дорожки вниз к груди, легким толчком опрокидывая его на спину, чтобы забраться сверху. Лицо у Куна становится сосредоточенным, непоколебимым; прошлое беспокойство исчезает бесследно. Он греет смазку в ладонях, прежде чем размазывает ее по члену младшего, двигая ладонью несколько раз, до того, как сесть на колени и медленно направить член, одной рукой крепко держа у основания, а другой упираясь Лукасу в грудь. — Готов? — совсем тихо спрашивает Кун, и другой кивает, не в состоянии говорить связно, продолжая сжимать в пальцах гладкие бедра старшего, пока тот опускается дальше. Лукас выдыхает сквозь зубы, когда Кун слегка приподнимается, почти сразу опускаясь, насаживаясь глубже. Это выбивает весь воздух из легких, стоит внезапно погрузиться в пульсирующий влажный жар, сжимая пальцы на бедрах Куна до багровых отметин. Юкхэй ерзает на хлопковых простынях; его грудь поднимается и опускается, пытаясь перевести дыхание. — Ты чертовски узкий, — жалуется Лукас, чувствуя удушающее головокружение. — Боже, остановись на секунду. — Кун терпеливо ждет, но младший чувствует, как тот спазмами сжимается вокруг него. Он чуть ли не кончил вот так. — Срань господня… — парень давится вздохом, позволяя вжаться головой в подушку. Внутри старшего было настолько жарко и узко, что Лукас боялся, если тот двинется хоть на миллиметр — взорвется. Он облизывает губы, делая глубокий вдох, прежде чем снова посмотреть вверх и положить широкие ладони на чужие бедра. Губы у Куна уже не сжаты в плотную линию, как раньше, и тело постепенно расслабляется, привыкая к члену внутри. Короткие выдохи свистят сквозь стиснутые зубы, когда старший, наконец, открывает глаза, ловя чужой взгляд и улыбаясь одними уголками губ. — Хорошо… хорошо, можешь двигаться, — кивает Юкхэй, впиваясь ногтями в светлую кожу. Кун подчиняется, начиная плавные покачивания, прерываемые редкими и совсем тихими стонами, срывающимися с его губ. Его движения медленные и нарочитые, его бедра двигаются по заранее продуманным кругам. — Твою ж… — Кун дрожит, стоит резко насадиться на чужое возбуждение, ягодицами ощущая крепкие бедра младшего. — Сюйси, это пиздец... как глубоко, — еле-еле сквозь вздохи произносит он. Это разжигает огонь в груди Лукаса, и он, впиваясь в мягкую кожу, делает несколько толчков, но этого недостаточно. Такое чувство, будто этого никогда не будет достаточно. — Черт, — старший давится, позволяя себе уткнуться влажным лбом в чужую ключицу, и Лукас сам несдержанно стонет, как только Кун начинает двигаться быстрее, эхом разнося по комнате влажные звуки. С мокрой растрепанной челкой и блестящими глазами, Кун поднимает голову, втягивая младшего в неряшливый, отчаянный поцелуй; сплетая языки, неосторожно кусая зубами губы. Их жжет, когда старший отрывается, но Юкхэй пытается игнорировать металлический привкус крови на языке, затаив дыхание, из-под ресниц наблюдая за двигающимся на нем Куна. И, наверное, в тысячный раз за эту ночь, Лукас убеждается, что истинная красота — это Цянь Кун. Это было странной мыслью, которая пришла во время наблюдения за тем, как лучший друг скачет на его члене. Это всегда озадачивало, потому что в один момент они могли пить и шутить, а в следующий уже стонать имена друг друга. Лукас приподнимается, встречаясь со старшим взглядами. — Почему ты остановился? — хрипит Юкхэй. Кун почему-то остановился, упираясь ладонями в грудь младшего. Он смотрит на него, запыхавшись, а блестящие капли пота начинают собираться в его бровях. — Ты действительно ожидал, что я сделаю всю работу? — обиженно отрезает он, все еще восстанавливая дыхания. Лукас стонет и хватает маленького старшего за бедра, резко опрокидывая Куна на спину, удовлетворенно хихикая, когда тот визжит при внезапной смене. — Вообще, в идеале, да, — смеется Юкхэй, удобно устраиваясь меж разведенных ног и закидывая одну ногу старшего себе на плечо. Кун задыхается, двигаясь навстречу дразнящим проход пальцам. — Ты так хорошо смотрелся на моем члене, что я бы точно не обиделся, если бы ты продолжил. — Ты такой конченный, — его трясет, стоит Лукасу войти, не так глубоко, как тот хочет, но достаточно, чтобы наблюдать прелестные извивания старшего. — Если не будешь нормально двигаться… — Побьешь меня? Оставишь умирать? — усмехается Юкхэй, толкаясь в мучительно медленном темпе. Кун жмурится, пытаясь сохранить разозленную ауру, когда, на самом деле, был растянут и наполнен до краев впервые за, Бог знает, какое долгое время, и это было восхитительно. — Возможно, — угроза выходит смешной, от того как срывается голос Куна, когда Юкхэй, наконец, входит на всю длину. Рука Лукаса приподнимает того за поясницу, с ухмылкой на лице начиная двигаться. Кун расслабляется, позволяя стонам срываться с его искусанных губ при каждом глубоком толчке. Он давится, выпуская что-то похожее на всхлип и манит младшего ладонью ближе, незамедлительно вплетая пальцы в его затылок. — Боже, хён, — выдыхает Юкхэй, не останавливая движения. — Ты такой горячий, — Кун не отвечает, пряча глаза за запястьем. — Только для меня. Только для меня. Волна злости неожиданно накрывает его, от одного только воспоминания о Сычене. Все подавляемые чувства заливают мысли, заглушая все остальное, самообладание и здравый смысл в том числе. — Только для меня, правда? — рычит Лукас, прижимая руки по обе стороны от головы старшего и вжимая его в матрас. — Да, черт возь… — он выгибается спину от особенного точного толчка. Его слова, казалось, растворились в воздухе, как дым от погаснувшей свечи. — Скажи это. — Я твой, я только твой! — выкрикивает Кун, но в глаза не смотрит, все еще пряча их в сгибе руки. Лукасу понравилось, как это звучало из уст старшего. Намного приятней услышать это вживую, а не в мечтах. От этого учащалось сердцебиение и плавился мозг. Он стонет низко и гортанно, утыкаясь носом во влажную шею Куна, замедляя темп. — Повтори еще раз, — уже просит Юкхэй на этот раз совсем не требовательно. Куна трясет, потому что даже так младший продолжает попадать прямо в точку. — Я твой, каждая часть меня, — отзывается тот сипло, будто во сне. Лукас не просит большего — не имеет права. Он целует шею, раскрасневшиеся щеки, и когда целует за ухом, он слышит сдавленное: — Я сейчас кончу, Сюйси. — Ну же, хён, — шепчет он, чувствуя, как старший сжимается вокруг него, все его тело пульсирует и дрожит под Лукасом. Кун откидывает голову назад, обнажая шею и хныкая, когда полосы спермы остаются на его животе и груди. Одного только взгляда на опустошенного парня, что вздрагивает от каждого быстрого толчка – было достаточно, чтобы довести Лукаса. — Черт, я так люблю тебя, — сдавленно шепчет он и опускается на старшего. Их тяжелое дыхание сливается в одно, и только оно нарушает вдруг наставшую тишину в комнате. Через несколько мгновений Юкхэй осторожно выходит, наблюдая, как его семя медленно стекает по коже на простыни. Он прикусывает щеку изнутри, чтобы, не дай Бог, сказануть чего лишнего, спрыгивая с кровати, после направляясь в ванную, чтобы вернуться с теплым влажным полотенцем. Кун все это время лежит с закрытыми глазами, пока Лукас стирал с его тела пот и сперму, ни разу не проронив ни слова, ни единого звука. — Как-то так, — шепотом говорит Юкхэй, неуверенно, стоя и наблюдая за (в какой-то степени) чистым телом Куна. Он поджимает губы, ожидая момента, когда тот скажет что-нибудь. Что угодно. Лукас сглатывает нервно, собирая разбросанную по полу одежду, но так и не дожидается никакой ответной реакции, даже когда Юкхэй бросает в того боксеры. — Ты в порядке? — спрашивает Лукас, надевая трусы с шортами и вновь забираясь в постель. Кун поджимает губы, и, наконец, открывает глаза, поворачиваясь, чтобы встретиться взглядом с обеспокоенными глазами младшего. И то, что он видит, пугает Лукаса еще больше. Слезы. Горькие ругательства стекают по мягким щекам старшего. У Юкхэя резко пересыхает во рту, а тело застывает. — Хён, черт возьми, я сделал что-то не так? — Лукас паникует, быстро сканируя тело на наличие повреждений. Но это только снаружи и от этого младшего начинает трясти в страхе. — Скажи, что я сделал. Где болит? Пожалуйста, скажи что-нибудь. Мне так чертовски жаль, я… — Ты слишком хорош для меня, — голос у Куна срывается от слез, что градом стекают из уголков глаз. — Что? — слова заставляют Лукаса оторвать взгляд от чужого тела, вновь смотря в слезящиеся глаза напротив. — Я сказал, ты слишком хорош для меня, Вон Юкхэй, — как можно более серьезно говорит парень, насколько позволяет дрожащий от слез голос. Он шмыгает, вытирая слезы со щек, пытаясь собраться. Лукас молчит, глупо уставившись на старшего. — Что ты имеешь в виду? — Я всегда повторял тебе одно и то же, помнишь ведь? — усмехается Кун, — я ни черта не сделал, чтобы заслужить тебя или твою любовь. — Ты всегда говорил… — …Никаких «розовых соплей»? Да. Лукас молчит, ложась рядом с парнем. Если он все правильно понял, то теперь все слова старшего обрели смысл. Не то, чтобы Кун не любил Лукаса, или не хотел любить, он думал, что он не заслуживает того, чтобы быть любимым. Юкхэй лежал, обдумывая все эти мысли в своей голове, пока они лежат в тишине, единственными звуками, которые, казалось, существовали, были их неглубокое дыхание и шум машин под окнами. Тишина, кажется, тянулась часы. — Я был серьезен тогда, знаешь? — говорит Лукас первым, голос звучит немного громче, чем хотелось бы. — М-м? — кивает тому Кун, смотря сквозь влажные ресницы. — Когда сказал, что люблю тебя. Это было не просто потому, что я кончил. Я действительно люблю тебя. Кун смеется, таким знакомым смущенным смехом. — Я знаю, что ты серьезно, — отвечает он, растягивая губы в улыбке. — Хорошо, — Лукас тоже улыбается, слова мягко покидают его губы. И вот они снова молчат, прослеживая глазами трещинки на потолке, отрывая выбившиеся из одеяла нитки, хоть как-то пытаясь занять себя. Исключая то, что на этот раз в тишине комфортно, тепло и спокойно. — Я тоже имел это в виду, — добавляет Кун. — Имел в виду что? — приподнимается на локте Лукас, поворачиваясь на бок, чтобы иметь лучший вид на лицо парня, лежащего рядом с ним. — Когда я сказал, что я твой. … — Реально? — Лукас пытается держать спокойное выражение лица, но выходит из рук вон плохо. — Конечно. Я твой с момента… даже не помню с какого, — Кун делает паузу, задумываясь. — Может быть, я просто всегда был, — пожимает плечами он. У Лукаса в груди захлестывает теплом от этих слов, и он хотел бы искупаться в них, запечатлеть их на своей коже проглотить и позволить им жить внутри него. Ничто во всем огромном мире никогда не звучало так красиво для него. Кун все еще смотрел на младшего. Его губы искусанные и ярко-красные расплывались в улыбке, и Юкхэй не смог подавить желание поцеловать того в уголок губ. — Ты более чем достоин моей любви, Цянь Кун. Может быть, в голове это звучало романтично и круто, но Лукас, после подобной фразы, получает по затылку и ругань сквозь смех. — Хён? — через какое-то время спрашивает Лукас серьезно, пальцами рисуя круги на чужой спине. — Да? — Что… конкретно теперь между нами? Кун лежит тихо-тихо, укладывая голову младшему на грудь. — Я не уверен, — наконец, вздыхает он. Лукас притягивает того ближе, смазано целуя парня в лоб. — Ну и ладно. Потому что я тоже.***
Лукас не уверен, кто он для Куна. Но что-то во взгляде старшего изменилось. Теперь есть редкие смайлики на конце сообщений, мимолетные прикосновения рук, когда они проносятся мимо друг друга, мягкие взгляды в переполненных залах. Есть и тихие «я люблю тебя». Кун не уверен, кто он для Сюйси. Но он знает, что тот любит пальцами рисовать фигуры на его спине после тяжелых дней, он знает, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди каждый раз, когда он переворачивается и видит, что Лукас совсем рядом. Он знает, что любит его. Он знает.