Подвиг

Плывет в пространстве аромат сирени, жужжат пчелы, тишина такая, что слышно, как стучит в груди сердце. Пашка смотрит на верхушки деревьев и вытягивается еще больше в струнку, когда к его ногам возлагают цветы. Их немного, но они есть. Кладут, оглядываясь, смотря по сторонам. Пашка смотрит прямо в глаза, бесстрашно, сурово, уверенно. Люд быстро отходит и стремиться уйти от Пашки. На лице парня дрогнули уголки рта, когда он видит, как к нему идут беспамятные. Закатаны рукава, черная форма и наглые ухмылки. Смотрят в упор, давят массой, думая, что он один. А Пашка на периферии зрения видит, как же они ошибаются. Что они — горстка. За парнем стоит память! Имена! Длинный список тех, кто в свои девятнадцать лет принял бой. Родные деды, двоюродные, троюродные братья и сестры. Страха нет. За спиной те, кто поднимался в рукопашную. Те, кто, сжимая зубы, шел на танки. Те, кто по четырнадцать часов стоял у станка. Те, кто вернулся из лагерей смерти. За спиной память. Которую Пашка помнит и чтит. О тех, кто брал Берлин. С него срывают ленту, топчат ее ногами. Смотрят. Дрогнет?.. Пашка в свои девятнадцать принимает молчаливый бой. По стойке смирно стоит у обелиска и вечного огня в разорванной гимнастерке, облитый краской, в цветах. В середине двадцатого века — подвиг — это когда жизнь отдал за мир. Через семьдесят лет — подвиг — это просто стоять у обелиска павших.