Disce gaudere

Ему не спится. Сам не понимает, почему. Не спится, и всё тут. Ничего не помогает: ни таблетки, которые выписывают ему врачи, ни медитации перед сном, которые посоветовал использовать давний друг, ни-че-го. А еще под глазами, которые, если бы при свете небольшой люстры посмотрелся в зеркало, были бы красными от лопнувших сосудов и вызвали, несомненно, ассоциации с терминатором, "красовались" мешки. В мире царит тишина. Наверное, так и должно быть в сельской местности – до крупных поселений ехать очень долго, несколько часов, да и соседи все спят. А он один не спит. Закрадываются в голову мысли о том, что стоит, пожалуй, выпить пару чашечек кофе, который оказывает на него не тот эффект, какой должен быть, хотя всё можно списать на то, что кофе правильный простым людям недоступен… Но внезапно улавливает птичьи трели. На лице отражается искреннее удивление: никак не ожидал такого поворота событий. Однако выходить на улицу не спешит, лишь возвращается в свою комнату, размышляя о том, что теперь ему уж точно не заснуть. Окно не закрывает – пусть поступает в комнату свежий прохладный воздух. Хотя все эти трели слушать никакого особого желания нет. Осторожно ложится на кровать, накрывает себя легким покрывалом, закрывает глаза… И внезапно для самого себя задается вопросом: как птицы могут петь ночью? Ночью же всё живое должно спать!.. Ладно, не всё живое, некоторые предпочитают ночью бодрствовать, только вот голос у хищных птиц не такой приятный для человеческого слуха. Птицы поют на разный манер: щелкают своими маленькими изящными клювами, и результат этих щелчков вызывает ассоциацию с трещоткой или детской погремушкой; свистят; издают еще какие-то звуки, не имеющие названия, но напоминавшие порою, например, сирену, только в более тихом варианте, из-за чего пару раз вскакивает с кровати или просто вздрагивает, ощущая, как кожа покрывается мурашками; совершают такие пассажи, что дух просто захватывает и проскальзывает мысль, что человек, будь он хоть самым профессиональным певцом на всем белом свете, не в силах повторить эти переходы, эту мелкую технику… А человек, сам того не замечая, засыпает с улыбкой на устах. *** На краю сознания проскальзывает мысль, что что-то не так. Не сразу понимает, что именно идет неправильно, но когда понимает, резко открывает глаза и вскакивает с кровати, теряет на какие-то доли секунд равновесие, так как еще не до конца проснулся и пришел в себя, и почти падает на пол, но вовремя хватается за тумбочку, стоящую у кровати, и бросает взгляд на взволнованного мальчишку, который стоял в дверном проеме и что-то говорил, после чего, увидев утвердительный кивок, потащил его за собой на улицу, одетого только в пижаму и тапочки, да так потащил, что еле-еле поспевал за ним, пару раз чуть не споткнулся… Вначале взгляд цепляется за высокую и кажущуюся такой хрупкой женщину. Она молода, но на лице её можно при должной внимательности заметить морщины. Волосы собраны в пучок. Руки в мозолях – видимо, занимается какой-то тяжелой работой. Ну, или просто очень много времени проводит, занимаясь домашним хозяйством и пытаясь прокормить всю семью – маленькую, большую, не имеет особого значения, потому что если в семье есть хоть один ребенок, работы будет навалом, мужчина знает это по себе. Её руки сжимаются в кулак, а на глаза проступают слёзы. А затем переключается внимание на мальчугана. Видимо, сын этой бедной женщины – очень похожи внешне. Он уходит в противоположную от большого сарая, принадлежащего, вероятно, их семье, сторону. Потирает плечи свои и спину, морщится от боли – а в том, что ему больно, сомнений почему-то не возникает. И что-то напевает себе под нос. Мелодию различить трудно, ребенок ушел уже достаточно далеко, а устраивать еще одну пробежку спросонья как-то не ахти. Но он поет. И улыбается во весь рот, словно ничего только что не случилось. - Не успели… - подросток заметно мрачнеет, видимо, огорчается, что, пока бегал за помощью, всё уже закончилось. Остается лишь похлопать его по плечу, мол, ты сделал уже всё, что мог, и попросить вернуться домой да приготовить завтрак, раз больше ничего интересного тут нет. И тинейджер соглашается, нехотя, но соглашается: делает несколько шагов по направлению к дому, оборачивается и с прищуром смотрит на отца, как бы спрашивая, уверен ли он в своем решении, но спустя пару секунд продолжает свой путь. А мужчина осторожно подходит к плачущей безмолвно, периодически всхлипывающей, сжимающей чуть ли не судорожно свои пальцы, лишь бы не показывать свою боль – не физическую, душевную – и, коснувшись рукой чужого плеча, спрашивает: - За что вы его так?.. Женщина поднимает на него свои глаза, в них легко читается недоверие. Словно спрашивает: «Вы меня презираете, да? Решили поиздеваться надо мной?». Но, в конце концов, сдается, разжимает пальцы и, отводя взгляд в сторону, говорит несколько охрипшим голосом: - За то, что он пел… *** Выходные пролетели совершенно незаметно. Такое ощущение, как будто их и вовсе не было. Или кто-то ускорил время, не дав в полной мере насладиться днями, когда можно не просыпаться рано, чтобы почистить зубы, одеться, собраться и отправиться на скучную и не приносящую никакого удовольствия работу, выпить, чтобы взбодриться хоть немного и заставить мозги работать, пять или шесть чашек кофе, а затем долго и упорно сидеть в офисе за компьютером и выслушивать, что все проблемы, возникающие в компании, на самом деле проблемы не тех, кто эти проблемы создал, а проблемы бухгалтерии, сотрудники которой часто оказываются «козлами отпущения». «Похоже, даже машина понимает, как мне туда не хочется», - усмехается при такой мысли. Как по-другому можно объяснить, что на половине пути кончился бензин, и машина отказалась ехать дальше? Никак. По крайней мере, иного объяснения произошедшему не приходит. Единственное адекватное объяснение – то, что с машиной что-то не так, что система дала сбой, но это просто невозможно, потому что ремонт её закончился две недели назад, за это время ничего не могло случиться! На протяжении последних четырех часов пытается разглядеть вдалеке хоть какое-нибудь транспортное средство, к которому можно прицепиться, но безуспешно. Будет рад уже даже грузовику с дальнобойщиком за рулем, главное, чтобы хоть какая-то машина появилась. А с тем, в каком направлении она едет, разберется уже по ходу дела. И машина появляется на горизонте. Причем не одна. «Конвой» останавливается, видя, как активно машет руками и просто привлекает к себе внимание бедолага, в то время как его сын сидит на заднем сидении и от нечего делать играет в приставку. Из самой первой машины выходит рослый лысый мужчина с темной, практически черной кожей, большими карими, похожими на горящие угольки глазами. И одет он был во всё черное: черный пиджак, черные брюки, черные лакированные туфли. Даже рубашка на пуговицах была черной. Он слабо улыбается, начинает разговор и соглашается довести до ближайшей заправки, только вот уточняет, что заправка эта находится рядом с кладбищем, куда, собственно, их компания и направлялась. Можно было бы отказаться, потому что кладбища и вообще все эти церемонии погребения и прощания с мертвым – как оказалось, в одной из машин везли гроб с умершим отцом Блэйка, с которым и велись переговоры, - отец-одиночка не любит. Только вот не факт, что скоро еще появится какая-нибудь машина. Пришлось согласиться. Отец и сын идут в самом конце колонны. Всё так, как принято у христиан: погребение, слезы и проповедь. Затем наступает по-настоящему гробовая тишина, прерываемая лишь шелестом листьев на дереве близ могилы да свистом ветра… И вдруг очень старая женщина, жена покойного, начинает петь. Сначала грустно, в некоторых местах даже завывая, и тихо; потом к ней присоединяются и другие родственники, друзья или просто знакомые, которые смогли приехать на прощание с тем, кто теперь лежит в сырой земле с закрытыми глазами и ничего не слышит, и песня становится громче, ярче, веселее. Правильнее даже сказать – жизнеутверждающе. Они пели не о смерти человека, не о том, что никогда больше его не увидят. Они пели о радости жизни после смерти, о бессмертии души, о Царстве Небесном. Они улыбались – улыбались не натянуто, как это бывает порою на христианских похоронах, а искренне – и радовались за того, кого знали и с кем связано было множество воспоминаний. Они пели не о смерти. Они пели о жизни. И песня эта звучала в голове всю оставшуюся дорогу до дома. *** - Папа… Мужчина, совсем недавно вернувшийся вместе с сыном из книжного магазина, так как дал обещание купить ему любую книжку, если хорошо сдаст контрольные, проходивший мимо его комнаты как бы невзначай, останавливается и заглядывает внутрь. - Что такое, Мэйсон? – встревожен, видя, как по щекам мальчишки вот-вот потекут слезы. Боится, вдруг что-то страшное случилось? Или это книжка такая нехорошая попалась, что довела его до такого состояния?.. Полноценно заходит в комнату, подходит к кровати, на которой сидит дорогой сердцу человечек, старается скрыть свои эмоции, но ничего не говорит, ждет лишь ответа на свой вопрос. - Просто прочитай, - мальчишка протягивает навстречу книгу, открытую на нужной странице, шмыгает носом, задумывается внезапно о чем-то своем, и на лице появляется улыбка, а глаза становятся теплее и осознаннее. Но тут же встряхивает головой, словно прогоняя нашедшее внезапно навождение, а определенные интонации в голосе выдают внутреннее состояние его с потрохами, хотя весь вид его выражает крайнюю степень беспечности, - Ладно, мне рано вставать завтра. Доброй ночи тебе. - Спасибо, тебе тоже, - мужчина целует своего сына, устроившегося поудобнее на кровати, натянувшего до носа теплое одеяло и закрывшего глаза, в лоб. Держа в руках книгу, выключает свет, выходит в коридор и тихо, практически бесшумно, чтобы не нарушить чужой покой, закрывает за собой дверь. Переводит взгляд на книгу, сжимает её крепче в своих руках и быстрым шагом направляется в рабочий кабинет с включенным компьютером, чашкой кофе и огромной кучей бумаг на столе. В шкафах бумаг не меньше, хотя все коллеги говорят, что легче и гораздо удобнее забить все документы в единую базу данных, а оригиналы доставать лишь в случае необходимости, однако не спешит прислушиваться их совета – от привычек избавиться не так уж и просто.. Садится в кресло. Еще раз глазами фиксирует имя автора книги – Имант Зиедонис. «Необычный выбор». Открывает книгу на нужной странице, видит пометку черным карандашом и начинает читать. Читает и вспоминает трели соловьев ночью, мальчишку, уходящего подальше от сарая и как бы обнимающего самого себя, похороны, на которых пели и плясали. Вспоминает, как трудно ему было добиться того, что имеет на данный момент, вспоминает о том, как мечтал о совсем иной судьбе – не об участи офисного работника, чья жизнь больше напоминает День Сурка, ибо каждый день всё повторяется, и у проблем нет ни начала, ни конца, а о приключениях и покорении самых высоких вершин, от которых отказался только по той причине, что во время одной из тренировок повредил ногу и врачи смогли убедить его в том, что дорога в альпинисты ему закрыта, хотя травма была не такой уж и серьезной, если так подумать. Плачет. И улыбается. И внезапно тихо запевает «Moon River”. Голос его не идеален, да, но в каждое слово он вкладывает свою душу. Свою любовь, свою страсть, свою решительность, свою боль, свое отчаяние… А на следующее утро, когда один из «товарищей по несчастью», расставшийся со своей девушкой, задаст ему вопрос «Что мне делать дальше?», он, добродушно улыбаясь, ответит: «Говорю вам – пойте!»