Кровавая мелодия

Дом был выложен белим камнем. Большие окна, крыльцо, веранда. Три этажа в центральной части и по два – правое и левое крыло. Вокруг росли великолепные деревья, порой закрывающие окна, но срубать их было запрещено. По традиции, каждый член семьи был обязан посадить дерево в саду у дома. К гаражу и прочим «хозяйственным постройкам» вела каменная дорожка. А к дому вели такие же, но меньше в ширину. Особняк имел прекрасный сад, а позади ограды рос лес, текла речка, но, увы, и проходила дорога невдалеке. Меня встречал старый дворецкий – Гарольд. Он работал у нас ещё когда я был маленьким. Сейчас ему было уже за пятьдесят. Уже седые волосы, лысина, блестящая на солнце, добрые серые глаза. Он всегда подчинялся приказам. Но был добр, хоть и пугал. А фрак его всегда был безупречен внешне. Гарольд поклонился мне, взял ключи от машины и уведомив, что семья уже ждёт, ушёл. От ворот я дошёл до огромной двери. Её мне открыла горничная – Тиана. Женщина эта стала работать у нас за год до моего отъезда. Но за такое малое время я успел привыкнуть к ней – молчаливой, тихой, но понимающей и сочувствующей. У Тианы были две дочки – близняшки Лия и Мия – они тоже работали у нас. Задорные, весёлые озорницы. Но всегда с радостью помогающие в любой работе. А как они любили подслушивать, когда кто-либо из нашей семьи брался вечером за музыку! Кроме вышеописанных в особняке работали ещё несколько слуг, но все они были людьми интересными и необычными, что меня часто и привлекает. Все они жили в правом крыле дома. За дверью предстал великолепный вестибюль. Огромная лестница в центре – наверху разветвлялась - направо и налево. По бокам вестибюля было по две двери: ближе к входной – огромные, ведущие правая в гостиную и левая в столовую; прямо под лестницей – небольшие, в комнаты слуг. Тиана проводила меня в гостиную. Большую часть великолепной комнаты занимали черный рояль и арфа, где-то в углу стояло и пианино, на нём лежала скрипка, к нему была прислонена гитара. Также примечателен был камин, и роскошные диваны, большой круглый журнальный столик с несколькими креслами, коричневый овальный ковёр, бра по периметру и многоярусная люстра. Вся гостиная в тёплых бежевых, жёлтых и коричневых тонах. Ночью здесь очень уютно. Мама сидела на большом диване, позади неё стоял отец и успокаивающе сжимал её плечи. Она поглаживала его руку. Дядя расхаживал из угла в угол перед роялем, его жена спокойно пила чай в кресле. Сестра сидела напротив неё, скрестив ноги, раздражённо теребя косу, со злостью во взгляде следила за дядей. Брат сидел на другом диване (справа от родительского), локти на коленях, пальцы переплетены, внимательно смотрит перед собой, о чём-то думает. - Добрый день, семья. - Виктор?! – сестра соскочила с кресла и, подбежав, повисла у меня на шее. Все подняли на меня взгляд. Ненависть, отчаяние, мольба, пустота, скука, немая просьба о помощи – как много разных чувств. - Ты приехал, - всего-то и сказал Эдмонд, устало. Он встал, подошёл ко мне, пожал руку. - Мы тебя ждали. - В своём письме ты не объяснил проблему точно. Я слушаю, - я сел на стул у рояля. - На счёт дел компании я не буду тебе рассказывать, ты вряд ли поймёшь. Но суть в том, что мы идём ко дну из-за очень настырного и наглого конкурента. У нас огромная задолженность перед банком и нужны средства. Единственный выход найти нужную сумму – продать дом. Я понимаю, что это тяжело, но, похоже, это единственный выход, - брат замолчал. - Нет! Эдмонд! Это несправедливо! Этот дом – наш! И только наш! Мы найдём другой выход! Я не позволю продать его! – сестра «набросилась» на брата, она кричала на него, махала руками. Было видно, что сестра слишком сильно переживает, что она вот-вот заплачет. - Тише, Виктория, тише, - мама прошептала эти слова. Она тоже выглядела уставшей, и, казалось, постарела лет на десять. Отец крепче сжал её плечо. Сестра отвернулась, скрестив руки на груди. Виктория нервно покусывала губы, еле сдерживала рыдания. Я молчал. А потом откинул крышку рояля и заиграл. Так легче думать. Аккорды сами сливались в новую мелодию. А она оказалась такой тихой, плавной, но напряжённой, будто струна, вот-вот сорвущейся на громы и молнии! Все замерли, замолчали. Я играл. Будь под рукой карандаш и лист нотной бумаги, я бы записал эту мелодию. А так просто играл. Она успокаивала. Когда слышишь в музыке отображение своих переживаний, то невольно всё становится ясно. Ты находишь ответ, и это тебя успокаивает. Перебирая плавни клавиши я даже не заметил; как сестра села на корточки, положила руки на колени, а между ними опустила голову; как брат подошёл к окну и смотрел вдаль; как в комнату вошли Тиана и Гарольд, она молча замерли в дверях. Я играл. А песня плавно свернула в уже знакомые мне «Воспоминания детства №13». Это произведение я написал ещё подростком. А будучи уже взрослым доработал до совершенства. Я играл, а все молчали и думали. Кто о чём. Быть может о прошлом или о будущем; о тех, кто ушёл или о тех, кто пока ещё с нами; о чае и посиделках у камина или о прогулке под дождём по саду. Я играл и ни о чём не думал. Но тут погас свет, а когда вновь включился, то мы увидели белый полупрозрачный силуэт. Он парил по правую руку от меня и плакал. Это был силуэт девушки. Прекрасной девушки в белом подвенечном платье. Она плакала. А потом свет снова потух. Послышался вскрик. Это испугалась дядина жена, кажется, она упала в обморок. Гарольд протопал куда-то, а через много-много минут свет вновь загорелся. Призрак исчез.