без слов

Туманный вечер окрашивается смертью яркого солнца. Оно скрывается за горизонтом, опуская на землю плотный туман. Обволакивает, успокаивает, взъерошивая мелкие мурашки. Прохладно. Пробирает до костей. больше, чем ничего. Деревянные ступени чуть проседают под весом Игоря, который садится рядом на лестнице. Если долго смотреть на проблеск молодых звезд, можно и не заметить этого. Только до Антона доходит едва уловимый запах одеколона, но он даже не смотрит на вечернего гостя, продолжая мять в руке полупустую пачку винстона. Синий, как цвет глаз. Горький, как ощущения от этого незримого присутствия. Он рядом, только видеть очертания широких плеч сил и желания не было. Игорь чуть ощутимо касается кончиками пальцев руки Антона, крадя предпоследнюю сигарету и ярко-зеленую зажигалку. как глаза. Боль стягивает сухие губы при попытке обхватить фильтр. Встреча явно не удалась. Нервы явно на пределе. Антон забирает свою зажигалку, даже слишком резко для сорванных сухожилий на костяшках, затягивается глубоко, до боли в горле. До боли в сердце. До боли где-то в душе, если она ещё осталась. Если её не выжгло ежедневное облучение от ядерных реакций на Солнце. молодой тони старк, блять. Руки нестерпимо дрожат, заставляя Антона всё же попытаться что-то сказать. — Молчи. — грубо прерывает его Александров, выдыхая густой дым в чуть морозный воздух. И Антон молчит. Антон подчиняется, как и всегда, не желая больше злить друга. Бывшего, наверное, после мощного удара в челюсть. В мраке вечера расцветающий синяк на скуле оттенял кроваво-фиолетовым. Выглядит жутко до желания коснутся. Только Антон сидит неподвижно, наблюдая, как догорает окурок. Сидит, отбиваясь мысленно от звенящей тишины, разрывающей подкорку мозга. Где-то проебался, вероятно. Пачка сминается под жёсткостью прокуренных пальцев и с шорохом опускается в мокрую траву. кончилась. Пропасть из тишины, что разрасталась с каждой секундой всё больше, только отталкивала, заставляя мелко дрожать. Игорь не желал ничего слышать, потому что знал, что это заденет. Потому что знал, что вновь сорвётся. Потому что искренне не хотел чего-то подобного. Потому что он, блять, просто нуждался в размеренной, пускай немного натянутой, тишине. Потому что Гарри не терпел извинений. потому что никогда не прощал. Челюсть неприятно саднит. Приложив прохладную ладонь к щеке, мужчина кинул беглый взгляд на Антона. В мыслях до сих пор обиженный тон и неподдельная злость в голубых глазах. у тебя жена, у меня порок сердца. давай не будем друг другу врать, что это временно. А Игорь и не собирался врать, только красиво обойти запрещённые темы. Но Антону, блять, же нужно всё испортить. Вскрыть старые раны. Разорвать сгнившие швы. Достать из глубины то, что заставило припечатать того к стенке, сжимая пальцами шею. я бы тебя душил, а тебе бы понравилось. И Антону понравилось. Понравилось сейчас, как бы ненароком, обжечься взглядами. Обжечься касаниями. Лишними словами Игоря, которые только сильнее разжигали огонь. Приятный, греющий. Нужный. Такой же нужный, как эти болезненные касания. Удары, пощёчины. Касайся меня чаще, Игорь. — чай будешь? — затушив сигарету о влажные ступени и почесав кровоточащий нос, спросил Игорь, продолжая после недолгой паузы, — без сахара. Беззлобная ухмылка блеснула на лице Тони, принося вновь резкую боль на верхней губе. Плевать, же. Парень еле заметно кивнул, облегчённо выдыхая. извинения приняты без слов.