Свадьба

　　Прошлым летом моя тётя вышла за инеистого великана. 　　Свадьба была пышной. Семьям это не очень понравилась. Мой будущий дядя потел, стоя в коридоре прабабушкиного ползучего дома, одетый в чёрный костюм, который уже дважды разошёлся на плечах. 　　Тёте Маргарет всегда нравились иностранцы. В детстве они с мамой учили французский по старым кассетам и мечтали вырасти и выйти замуж за парижских графьёв и танцевать в розовых платьях с пионами. Когда они дошли до «Встретимся во дворце в пятницу», бабушка усадила их рядом, выдала каждой по имбирному печенью и аккуратно разъяснила всё про революцию, непрактичность цветов в качестве аксессуаров и сложность получения визы Евросоюза. Мама пожала плечами и переключилась с французского на математику. Маргарет еле сдержала смех и ушла дуться на кухню. 　　“Этим глупым крестьянам меня не остановить,” — прошептала она и взяла ещё пару имбирных печенек, просто на зло гильотинщикам. 　　Её свадебное платье было самого бледного розового цвета — таким бледным, что вам наверняка покажется, что оно белое, но мы вас простим. На плечах вяли на июньской жаре два громадных фиолетовых пиона. Я шепнула кузену, что это как-то жестоко по отношению к нашему новому дяде — не могли в январе что ли пожениться? Но у тёти разум вообще извращённый. 　　На приёме Волгнир дотронулся своей мокрой синей ладонью до её щеки и прошептал: 　　— Я таю во имя тебя. 　　Вряд ли они знают, что я их услышала. Я тихая. Меня мало кто замечает, и я слышу много разных вещей. Например, я видела, как бабушка выбирала себе любовника из местного университета: пришли четверо, она выстроила их в линеечку на лужайке, прямо как призовых лошадей. Дедушка пил джин с лаймом и смеялся над ними, смущёнными, нервничающими, жаждущими угодить. 　　Я наблюдала, как бабушка щупала их икры. Я забрала всех троих, которых она забраковала. В нашей семье ничего не пропадает даром. 　　Когда Маргарет вернулась из Норвегии, бабушка сжала губы в тонкую линию и оглядела её с ног до головы. Я тогда мыла посуду, стараясь не стучать тарелками. Бабушка принюхалась и зацепилась за выбившуюся из её вязания нить. 　　— Я подозревала, что в нашей семье есть кровь великанов, — наконец произнесла она. — Близнецы уж слишком высокие. Пусть вытрет ноги... на столе есть имбирные печенья. 　　За день до свадьбы мы все собрались в зале, чтобы выпить чая со льдом и неловко поболтать. Мы стояли кружком. Лёд таял. Все младшие девушки были одеты в светло-зелёное и не носили чулок. Наши уши и шеи были усыпаны серебром. Люди Волгнира носили отполированную бронзу и конский волос, их косы блестели от жира. Мы избегали их взглядов, а они — наших. Никто не знал, как именно себя вести. Бабушка выкрасила волосы в синий в честь инеистых великанов и заколола их (волосы, не великанов, конечно) брильянтовым зажимом, похожим на кусочки льда. Одна из сестёр Волгнира буравила их взглядом с той минуты, как треснул её щит. Все сделали вид, что не слышали треска. Да и что тут скажешь? 　　Маргарет выглядела очень довольной: чем более неловко чувствовали себя мы, тем шире улыбалась она. Я заметила, как блестят её щиколотки: словно на них был лёд или ножные браслеты. 　　Наконец, мой брат Лукас предложил барбекю, и мы все решили, что это наиотличнейшая идея. Мы сняли обувь, чтоб чувствовать росу под ногами; кузина Роза сделала лимонад из наших фруктов. На гриле заскворчали мраморные стейки, сосиски, куриные грудки и соевые отбивные. Лукас чувствовал себя в своей тарелке: стальная лопаточка в его руке словно превратилась в копьё. Мы все становились понемногу собой, смеясь и сплетничая. Маленькая Шана уехала в колледж, заниматься биохимией. Её парень сбежал вместе с ней — очень романтично, но ведь ему совсем не даётся математика. Слышали, невыносимая жена Элая опять беременна? «Современная медицина творит чудеса». 　　Пришло время есть, и мы все уселись в подходящие для того позы йоги, балансируя бумажными тарелками на укрытых шёлком коленях и звеня бокалами в руках. Хримтурсы — так их звала Маргарет, и мы воспринимали это как причудливую фамилию, не больше. Случай вроде того, когда Эмили вышла за болгарского секретаря. В этот раз хотя бы не так много гласных было. Так вот, Хримтурсы окружили гриль, раздули ноздри и вдыхали последние дымные обрывки мясного запаха, закатив глаза от удовольствия и взявшись за руки. 　　— А есть не будете что ли? — спросил их Лукас своим особым дружелюбным голосом. 　　— Дурак, — рявкнула Маргарет. — Они уже едят. 　　В детстве я хотела стать тётей Маргарет. Она каждый день вплетала в волосы цветы, и те сочетались с её чулками даже зимой. Тогда она носила в кудрях японский паслён и огненно-красные чулки, которые я считала высшей степенью изящества. Она умела ездить на лошади, делать мороженое и считать в уме даже сложные числа. Она разбиралась в двигателях, вышивании и лазании по горам. Однажды она написала халтурную книжонку об убийстве во французском музее. Она умела делать всё, и я её любила. Однажды она отправилась в Тибет и привезла мне фиолетовые молельные флаги. Я села к ней на колени — в волосах у неё были цветки винограда — и слушала, как она поёт песни шерпы и и рассказывает о снежных девах, которые жили на Эвересте. Они влюблялись только в тех, кто добирался до самой вершины. 　　— Важно выйти замуж, — говорила она. — Не для того, чтобы стать целой или потому что ты обязана быть чьей-то женой. Просто миры хотят сойтись, жаждут пожениться, и для этого им нужны люди. Это как разбавить горькое лекарство чем-то сладким, чтобы легче было проглотить. Вот зачем нам все эти глупости: белое платье, что-то синее, и девичник, и священник. Разве для того, чтобы мальчик и девочка смогли жить вместе и завели деток? Пфф, вовсе нет. Это миры внутри них хотят слиться, им нужна торжественная обстановка. 　　Тётя Маргарет много всякого такого говорила. Она уехала через пару дней, как только узнала о системе норвежских банков. Тогда я подобрала маленький букет лысых одуванчиков, подошла к моему любимому клёну за домом и положила руку на кору. Я поклялась любить его вечно. 　　Ветер пошевелил его ветками, и я засчитала это за ответную клятву. 　　Хримтурсы привезли на девичник ферментированное молоко и мёд. 　　Это мы так данное мероприятие называем, но никаких типичных стриптизёрш и джина там нет. Мы сплавили девичник и мальчишник в одну вечеринку. И мы все тут — девочки, мальчики, дедушки, бабушки — под светом фонарей, подвешенных на деревья, с бочками пива и жёлтого вина. И все мы готовимся знатно пошуметь. Лукас вытащил свою гитару, Роза — флейту, а ещё была большая барабанная установка — Эван, Лиззи и Кэти бацали по ней ладонями. Тётя Бэтси зажала коленями чёрную виолончель. Мама достала старую гитару, провела по струнам, а бабушка принесла свою лучшую скрипку. Я пела. Только в такие моменты все на меня смотрят. Даже тётя Маргарет. 　　Я пела о снежных девах. Хримтурсы наконец заулыбались. Зубы у них были мёрзлые. 　　Им было неловко: их мужчины обычно посылали женщин готовить свадебные пироги, пока сами напивались. Хримтурсы стояли кругом со своими булавами в ожидании драки, когда выпьют слишком много молока, но вместо этого бабуля закружилась, как дьявол, и достала скрипку. Её синие волосы развевались на ветру, пальцы крепко держали смычок. Звёзды сегодня были ужасно яркими, как фонари, и Маргарет танцевала босой, с распущенными волосами, её фиолетовая юбка взлетала в порывах. Волгнир смотрел на неё с упоением и преданностью. 　　Она протянула к нему руки — к своей любви, своему миру — и он вышел в круг света и музыки. Но Волгнир был слишком большим. Не изящным принцем, в любой момент готовым к вальсу, хотя его мы и сыграли. Его народ встал в круг: они начали качаться, топать, окружать Маргарет осторожными шагами. Они завыли в унисон, подняв скалистые лица к луне. 　　Я вскоре присоединилась к ним: крошечный высокий голос среди мощных баритонов. Маргарет танцевала в кругу великанов. Из её причёски выпадали фиалки. 　　Церемония длилась весь день. Маргарет сменила три платья. Розовое с пионами, когда спускалась с большой белой лестницы. В руках она держала букет белых пушистых одуванчиков и подмигнула, поймав мой взгляд. Волгнир потел ледяной крошкой во фраке, найденном на чердаке. Лет тридцать назад дядя Оррин женился на тёте Джо и весил тогда фунтов триста. Спустя несколько лет правильного питания они развелись, и тогда он весил сто семьдесят. Тёте Джо никогда не нравились тощие. В общем, костюм Оррина был маловат для Волгнира, который почти упирался головой в потолок. Рукава доходили ему только до локтей, и синие руки, все в татуировках, очень выделялись на фоне алтаря. Он поклялся почитать и подчиняться, еле дыша и с мечтательным взглядом. 　　Маргарет поклялась лишь любить. 　　— Грета, Грета, — прошептал он, сомкнув веки в благоговении. — На твоей груди напишу свою Эдду, к твоим ногам низложу ключ от Нифльхейма, если покинешь меня, я вздохну и тотчас погибну. 　　Второе платье было из коричневой кожи и с бронзовыми рёбрами. А ещё со щитом и копьём. Я окунула косы тёти Маргарет в холодную воду и стояла вместе с ней перед морозильником, чтобы они застыли. Сестра Волгнира, валькирия с рыжими волосами, сплела руки влюблённых грубой верёвкой и заговорила на языке, знакомом им всем. Я заметила в толпе Фрейю и Хель. Последняя дотронулась до лица моей тёти своими ледяными руками и поцеловала её в лоб. Поцелуй оставался там даже после того, как она убрала губы — едва различимый, синий и сияющий. Каждый из Хримтурсов поцеловал Маргарет в лоб, и с каждым поцелуем её всё больше мутило, всё меньше в ней оставалось дыхания. Вместе они выпили мёд и съели твёрдый холодный хлеб цвета пепла. 　　Третье платье было зелёным, как лето. И, хотя на празднике было море шампанского, и танцев, и бабушка сидела на коленях у дяди Волгнира и рассказывала ему о своей голливудской юности, лучше всего я запомнила тётю Маргарет: лицо её светилось, и с ней так и хотелось потанцевать. Руки у неё были холодными и слишком крепко сжимали мою талию, она кружила меня по лужайке, и я вдруг поняла, что от неё уже пахнет снегом и далёкими чёрными елями. Плечо её было твёрдым и скользким. 　　— Да всё в порядке, — засмеялась она. — Мне не больно. А он вообще тает уже несколько месяцев. Мы встретимся посередине. Помнишь, что я тебе говорила? 　　Я посмотрела через её плечо на одного из Хримтурсов, молодого, с большим тёмным носом и каменными мускулами. Он посинел от смущения и посмотрел на меня в ответ сквозь длинные ледяные ресницы.