Ways and Means

      Мазикин отправилась на его поиски почти сразу же, как только приняла человеческий облик. Если бы она выглядела как человек, ей было бы проще найти транспорт и средства, но она никогда не принадлежала к роду Адама, и никогда об этом не сожалела, так что принятие человеческого облика стала первым делом. В Аду ее внешность была предметом гордости, но она знала, что смертные часто ценят физическую красоту больше, чем выразительные черты характера, поэтому ей приходилось скрываться. Было много видов существ, и некоторые из них обладали меньшим здравым смыслом, чем бахвальство. Вскоре после того, как она нашла дорогу в город, она добавила в свой гардероб плащ с капюшоном и запаслась цветной бумагой, которая считалась валютой. Теперь, когда у нее были средства для путешествия, ей нужно было знать дорогу к своему господину.       Когда он правил в Аду, то позволил ей служить ему. Одной из ее обязанностей было докладывать непосредственно ему о вопросах, которые могли повлиять на баланс сил. Хотя и существовал триумвират, это не означало, что Вельзевул и Азазель постоянно не искали способ получить большую власть, и их заговоры различались только степенью и тем, насколько они были уверены в своих планах. Мазикин не заставляли выслушать слухи о восстании, но когда она донесла такие новости до его ушей, Люцифер не упрекнул ее за самонадеянность. Тем не менее, она не принимала предоставленную свободу как должное. Учитывая его историю и личность, было трудно рассчитывать на что-то большее, чем терпимость, и даже это не было гарантированно. Было много возможностей понаблюдать, сколько он позволит и кому. С самого начала он был готов при случае объясниться с ней, когда она задавала вопросы, но она не совершала ошибки, думая, что его снисходительность к ней безгранична.       Теперь она пыталась найти его, даже когда он сказал ей, что она не может следовать за ним. Та ее часть, которая трепетала при любом неповиновении ему, утверждала, что идти дальше было бы предательством. Более прагматичное наблюдение заключалось в том, что она искала его, чтобы пройти свой путь. Такие мысли о неповиновении были отклонением от ее роли его слуги, но она надеялась, что он допустит ее незначительный проступок и оценит, что такие действия совершаются только по необходимости. Не было никого, кто бы желал научить ее магии, которая пронизывала самые тонкие потоки вселенной, но Мазикин не могла прожить века в качестве одной из Лилим в изгнании, ничему не научившись. Она не укрощала течение, но меняла их путь и черпала в них силу.       Чтобы найти Люцифера, ей требовалось нечто больше, чем знания. Если бы она позволила себе усомниться, то забеспокоилась бы, что её усилий хватит только на одну попытку и что, если она провалится, у нее не будет возможности найти Люцифера. Но Мазикин редко позволяла себе сначала подумать о худшем варианте, если только это не было тем, что она планировала для кого-то другого, и поэтому она нашла место, где ее никто не потревожит во время произнесения заклинания. Затем она вытащила нож и порезала ладонь. Когда пролилась кровь, она подумала о своем сюзерене, прочно запечатлев его лицо в своем сознании, и произнесла его имя. — Утренняя звезда. — Просто произнеся его имя в сочетании с заклинанием, она призвала все, что он олицетворял. Оно поплыло и остановилось в форме слова. Это был город, в котором она никогда не бывала, хотя и слышала его название. Определив пункт назначения, Мазикин могла подставить лицо ветру и присмотреться к следам, которые он оставил в тех, чья жизнь пересеклась с ним. Когда она уловила серию воспоминаний, окрашенных определенным вниманием к цинизму, она решила встать на путь в этом направлении. Способ перемещения, который она обнаружила, был либо слишком простым, либо слишком непоследовательным. Она предпочитала ходить пешком или кататься верхом, но иногда ей приходилось прибегать к чему-то более современному. Несмотря на то, что ее господин решил, что больше не хочет править в Аду, она надеялась, что он не поддался всем достижениям эпохи.        Утренняя звезда, возможно, и привёл в смятение Небесное Воинство, когда положил конец многотысячелетнему порядку застоя, но было кое-что, чему не помешало бы одно-два небольших изменения, и Мазикин знала, что ей нужно быть на его стороне, когда Люцифер сделает свой ход. Примет ли он ее новую клятву служения, было неясно, но жест был искренним, и поскольку он имел для нее большое значение, он мог позволить ей это сделать. Она прибыла в город, который утверждал, что находится в милости Воинства, но который так свободно потворствовал порокам, что впору усомниться в любом ангеле, который принесёт спасение. У нее не было иллюзий относительно того, сколько могут стоить Небеса, и она была рада, что они не были ее конечным пунктом назначения.       Мазикин нашла место, на котором была его печать, в те моменты, когда солнце было в зените. Она предпочла бы сбросить капюшон, но в таком людном месте у неё не было шансов не привлечь излишнего внимания. Поэтому она терпела жару и еще глубже натянула капюшон на лицо, поднимаясь по ступенькам ко входу в здание. За покрытыми грязью окнами она не могла видеть ничего, кроме столов с перевернутыми стульями. Оно выглядело заброшенным, но её взгляд уловил дразнящее движение чего-то внутри. Фигура была едва видна, но более плотная, чем тени, казалось, приказывая им уступить дорогу без единого слова. Сжав одну руку в кулак, Мазикин тяжело опустила ее на окно, пока фигура не повернулась к ней. Сначала она не была уверена, но продолжала стучать; звук был требованием и мольбой ответить. Наконец дверь поддалась, распахнувшись внутрь, замки, которые удерживали ее запертой, исчезли, как дым, который клубился в воздухе. Она вдохнула его и уловила аромат, как будто ей нужно было запечатлеть его в своем сознании. — Входи, Мазикин, — сказал голос, которому она решила повиноваться и любить. Узнавание перенесло ее ноги через порог, и она сразу же опустилась перед ним на одно колено и склонила голову. Он позволил ей войти, но она не произнесла ни слова, пока он жестом не велел ей встать. Интерьер здания был доказательством того, что снаружи он служил только для того, чтобы обмануть любого проходящего мимо, заставив его думать, что внутри нет ничего интересного. Люцифер стоял за стойкой бара. — Поднимись, Мазикин, эта поза несколько подобострастна для дочери Лилит, и я сомневаюсь, что удобна. — Когда он поманил ее поближе во второй раз, Мазикин подошла и осторожно взобралась на барный стул. —Теперь, Мазикин, я могу сделать предположения относительно того, почему ты появилась у моей двери, но я хотел бы услышать твои доводы.       Она села прямее, и он махнул рукой в сторону ее капюшона. — Здесь в этом нет необходимости.       Оглядевшись, Мазикин не увидела никаких признаков присутствия кого-либо еще. — Мой персонал способен понять намек, — заверил ее Люцифер, и Мазикин откинула капюшон, с облегчением почувствовав, как воздух снова коснулся ее лица. — Так-то лучше. Итак, я освободил тебя от твоей службы, и вместо того, чтобы жить своей жизнью и действовать в соответствии со своими собственными желаниями, ты решила снова найти меня.       Поскольку он, казалось, сказал большую часть того, о чём она думала, Мазикин кивнула, не отрывая глаз от полированной поверхности бара. — Я поклялась служить тебе мой господин, и я прошу, чтобы мне позволили остаться у тебя на службе.       Когда он не ответил сразу, она осмелилась поднять голову. Выражение его лица было, как обычно, непроницаемым, когда он этого хотел, и она не знала, обдумывает ли он ее просьбу или просто ждет подходящей возможности отослать ее прочь. — Господин?       Очевидно, все еще обдумывая, как лучше ответить, он повернулся. — Ты уверена в этом? — Да. — Ну что ж, Мазикин из Лилим в изгнании, клянешься ли ты мне в своем служении? — Да. — Мы могли бы обсудить бесконечную преданность, но я думаю, что твоё присутствие здесь делает этот жест бессмысленным.       Он протянул ей стакан, Мазикин выдержала его взгляд и выпила. Когда она опустила стакан, Люцифер протянул руку и развеял его. — Теперь, когда ты здесь, возможно, тебе захочется совершить экскурсию.       Мазикин покачала головой. — Или ты можешь осмотреться. Когда ты будешь удовлетворена, дай мне знать, и я найду для тебя занятие. — Он повернулся, подошел к роялю и начал играть. Зная, что ее примут как часть его семьи, Мазикин поклонилась и принялась изучать каждый дюйм его владений.