Кто-то наблюдает

«Кто-то наблюдает за нами, — говорила ещё маленькому Виктору бабушка. — Бог всё видит». Маленький Виктор запомнил эти слова. Он знал, что бабушка успевала следить за пятью внуками от трёх удивительно непутёвых дочерей, на коленях протирала каждую щель в доме, проигрывая каждый бой против вездесущей пыли, ложилась столь поздно и поднималась столь рано, что Виктор не до конца верил, что она вообще спала. Кто-то невидимый действительно стоял над ней, неусыпно наблюдая, кто-то, кто обязательно сделает что-то ужасное, если она хоть на минуту остановится, позволит себе один единственный окрик в сторону расшумевшихся внуков. Для маленького Виктора другой причины такой самоотдачи не существовало. Виктору с первого взгляда понравилось его новое рабочее место. Современное оборудование, белые и зеркальные коридоры, плитка без намёка на какие-то трещины и плесень. Словно частная клиника, а не лазарет детского дома на грани закрытия. Первая странность оказалась приятной. Пройдя вдоль коридоров, он зашёл в свой новый кабинет. На столе — стопка бумаг. Перебирая её, он вспоминал расположение дома. Неподалёку был парк. Пока неясно, приспособлен ли он для пробежек, но Виктор непривередлив. Да и в ближайших магазинах цены неплохие — особенно алкоголь подозрительно дешёвый… Раскладывая документы, он рассеянно улыбнулся сам себе, каждый раз заново поражаясь своей способности столь быстро приспосабливаться к чему угодно. — Прошу прощения, вы просили… Виктор повернулся к сухопарому мужчине в чёрном, не закончившему фразу. Замерев, тот удивлённо рассматривал Виктора. — Вы что-то хотели? — Мне передали, что вы хотите познакомиться с постоянными пациентами, узнать об их состоянии. — Прошу вас, проходите. Мужчина сел на кресло, не отрывая взгляда от Виктора. Взгляд был цепкий, пристальный, почти неприятный из-за своего ничем не прикрытого любопытства — примерно таким взглядом некто незримый наблюдал за бабушкой Виктора. — Прошу прощения, — вдруг произнёс мужчина. — Не хотел бы вас обидеть, но кое-кто сказал мне, что новым главным врачом у нас будет крайне неприятный и даже устрашающий тип. Но для того, кого описывали такими словами, у вас удивительная улыбка. Думаю, в случае какого-то недопонимания со стороны персонала или пациентов для хорошего выхода из ситуации может хватить вашей улыбки. Просто помните об этом. Виктор смог только заторможенно кивнуть. Как вообще можно относиться к таким словам, по степени бесцеремонности больше подходящим какому-то подростку? Наверное, хорошо, что Виктор довольно гибок и приспосабливается быстро, потому что эти странности были только началом. Несмотря на опасения, Дом быстро вписался в ежедневную рутину. Тихий ранний подъём — чтобы не разбудить жену, — зарядка, готовка, поцеловать жену, совместный завтрак, автобус, Дом, пробежка в соседнем парке, автобус, совместный ужин с женой, помощь с уборкой, совмещённая с разговорами о прошедшем дне, документация, секс, а при отсутствии желания последнего переход к последнему пункту в виде сна. Поэтому, когда спустя неделю после начала работы Виктор проснулся в одиночестве, то почувствовал напряжение. Когда хоть что-то начинает идти не по плану — весь день насмарку. Тем не менее, он пошёл узнавать, что случилось, только после зарядки. Огромный чемодан стоял у порога, пока жена застёгивала открытую обувь с непроизносимым названием. Виктор спросил: — Тебе кажется, что ничего уже не изменить? Она посмотрела на него взглядом, не выражающим никаких чувств. Взглядом сдавшегося человека. Виктор был в Доме всего ничего, но такого взгляда не видел даже у бесконечно больного Смерти. Вот почему этот маленький мальчик всеми силами пытался потушить охваченный пламенем, прогоревший до основания, держащийся вертикально благодаря одному лишь чуду дом, а она сдаётся, лишь увидев небольшую искру? Виктор не знал. Но бесполезно лечить болезнь, когда пациент ушёл из больницы. — Не остановишь? — спросила она странно охрипшим голосом. — А получится? — И вот снова! Тебе наплевать! Готова поспорить, что ты раздражен не моим уходом, не тем, что меня будет не хватать, а тем, что придётся заново перекраивать расписание с учётом моего ухода! Да, придётся самому готовить ужин, это, безусловно, отнимет твоё драгоценное время, но теперь можно и пренебречь разговорами и сексом — этой бесполезной тратой времени, не так ли? Ты, — запнулась она. — Ты словно чёртов робот. Даёшь не больше и не меньше, чем ту норму, что установил сам. Пара поцелуев и объятия не дольше пяти секунд в день, секс два-три раза в неделю… Я просто устала. Ты спросил: «Кажется ли мне, что ничего уже не изменить?» Да, Виктор, да, ничего нельзя изменить с безукоризненно вежливой машиной! — Тогда, может, это мне следует съехать — мы совместно купили квартиру, у тебя на неё столько же прав, сколько и у меня — займёмся продажей, а деньги поделим пополам. Виктор, конечно, зарабатывал больше, и вклад в квартиру у него был почти на пятнадцать процентов больше, чем у жены, но это можно и опустить… — Вот… Вот об этом я и говорю. От тебя жена уходит, а всё, что тебя волнует, — она махнула рукой. — Я сейчас не в состоянии это обсуждать, позвоню в субботу вечером. Виктор долго смотрел на закрытую дверь, толком не успел позавтракать и впервые опоздал на работу. Просто ужасное начало дня. «Янусом» его впервые назвал Кузнечик, недавно вышедший из комы, проплакавшийся облысевший мальчик на карантине. Назвал прямо при медсестре. Стоило ли говорить, что к следующему дню кличку знал уже весь Могильник? — И почему ты жалуешься? — недоумевал Ральф. — Будь моя воля — поменялся бы кличками, не раздумывая. Выглядел он мрачно, и Виктор проглотил вопрос о том, чем насолила тому кличка «Ральф». А вообще, будь его воля — он бы поменялся с Ральфом характерами и устремлениями. Несмотря на разницу в «статусе» названия кличек, быть «Янусом» гораздо скучнее, чем быть «Ральфом». Пусть Виктор был здесь лишь месяц, он увидел многое: смену дирекции, учителей, воспитателей; здесь остался один лишь Ральф — чёрная скала посреди бушующего моря. Остался из-за привязанности, чувства долга перед этими детьми и теми, кто уже никогда не станет взрослыми. Он любопытствует, интересуется — его жизнь осмысленна, у него есть характер, он — личность. Следующая мысль ошарашила. Может ли быть, что за ним, как и за бабушкой Виктора, «кто-то наблюдает»? Кто-то, кого уже нет? Мысль была слишком странной, чтобы надолго задержаться, ведь, в конце концов, этим постоянно наблюдавшим за человеком «кто-то» часто оказывался он сам. Взгляд у Ральфа смягчился. — Не думал, что такой человек, как ты, будет так переживать из-за развода, — неверно истолковал его задумчивость Ральф. Хотя он оказался не так уж далеко от истины. Ранний подъём, зарядка, почти не выходящий из рамок режим дня, работа, в которой нет места личным переживаниям. Бабушка говорила, что «Бог всё видит», но он же не из-за Бога всем этим занимался. Он просто любил упорядоченность и контроль над своей жизнью. Он умел разделять вещи, которые контролировал, и те, что контролировать не мог. Испытывал досаду, если делал ошибки в первых, подчинялся течению вторых. Жену и отношения с ней он отнёс в первую группу и теперь мучился лишь одним, совершенно идиотским вопросом: он допустил ошибку, из-за которой и развалился его брак, или же ошибся, включив жену в категорию вещей, которые контролировал? Может, она не зря назвала его роботом? Может, он зря пожаловался Ральфу на новую кличку — может ли быть, что маленький, ещё толком незнакомый ему Кузнечик ненароком попал в десятку? — Пожалуй, нам снова стоит начать приём тех медикаментов, — пробормотал Виктор под нос, разглядывая результаты анализов Смерти. — Что?! Ну не-е-ет, — протянул Смерть. — От них голова просто взрывается! — Есть вещи, которые необходимы, знаешь? От них не отвернуться, не спрятаться… — В моём случае куда ближе вариант: не закрыть глаза, сказав, что ты «в домике»? — усмехнулся Смерть. — Именно, — ответил Виктор. Отстранённо относясь ко всем пациентам, к Смерти он тайно питал особое отношение. Неожиданно зрелый взгляд на многие вещи демонстрировал незаурядный ум, а способность подшутить над собственной беспомощностью — силу духа, которой мог позавидовать любой. — Я готов пойти вам навстречу, — продолжал улыбаться Смерть. — Если вы пообещаете, что я встану на ноги. Молчание. — Я не против, если эти слова будут ложью, просто скажите «да». — Я сделаю всё возможное в том случае, если и ты сделаешь всё возможное. Уже то, что мы сейчас разговариваем — чудо; ты здесь главный специалист по чудесам, так что только тебе знать, получится ли у нас или нет. — А вы знаете, о чём говорите! — Раздался в ответ звонкий оранжевый смех. — Тогда договорились. Кстати, а вы знаете, что Янус — это греческий бог входов и выходов, дверей, проходов, а также начала и конца? — И к чему эта информация сейчас? — О, просто случайный факт, за ширмой которого — зависть к вашей кличке. Гордитесь ею, о, повелитель Могильника; вдумчивых, многослойных кличек в Доме разве что по пальцам руки пересчитать можно… Виктор сосредоточился на пометках — над происхождением клички он подумает позже, сейчас его больше волновало ненароком данное Смерти обещание. У него на руках были предложения по восстановлению опорно-двигательного аппарата и нервной системы от самых авторитетных знатоков, которыми никто так и воспользовался. Вероятность успеха — чрезвычайно низкая, а преждевременный летальный исход был самым ожидаемым результатом… — Знаете, я ненавидел нашего прошлого главного врача. Да к остальным Паукам отношение не сильно лучше, — с улыбкой произнёс Смерть. — Да ну? Ты и ненависть? Что-то новенькое. И почему же? Весь персонал здесь не сказал о тебе ни единого дурного слова, совсем наоборот, — сказал Виктор, переведя взгляд на Смерть. — Они всеми силами мне помогают, но даже и не думают предпринять попытку спасти. Вы же понимаете разницу между этими двумя словами?.. Может быть, у других есть свои причины называть это место Могильником, но для меня эта причина — главная. Молчание. «Помогать» и «спасать»? О да, он понимал разницу. — Попробуйте, Янус, попробуйте меня спасти. — В самых красивых в мире глазах застыли непролитые слёзы. Спустя короткое мгновение Виктор усмехнулся: — А ты умеешь играть на чувствах. — Годы тренировок. Так вы попробуете? — Смерть усмехнулся. — Вы же сами сказали, что я здесь главный специалист по чудесам. Если хотите — могу поделиться этой славой. Врач, совершивший невозможное, — после того, как уволитесь отсюда, вас везде с руками оторвут! Смерть дёргал за нужные ниточки, как кукловод со стажем. Если бы он был знаком со Смертью не полтора месяца, а годы, как остальные, возможно, тоже бы не поверил в манипуляции человека с такими прекрасно-честными глазами. Смерть умён, находчив, морально силён. И как никто знал толк в чудесах. Как будто у Януса был выбор. — Хорошо, я попробую тебя спасти. Чем больше слов ненависти к лазарету слышал Янус, тем больше недоумевал. Как место работы — оно было идеально. Высокая зарплата, стерильная чистота, перфекционизм персонала, не капризные, несмотря на возраст, пациенты — чего ещё желать врачу? И пусть он влился в коллектив — разобрался с историями болезней всех пациентов, начал воспринимать себя как Януса, перестав стыдиться этой клички, — но к этой всеобщей неприязни к лазарету, который все называли «Могильником», привыкнуть не мог. Решение этого ребуса показалось простым: лазарет в любом месте вызывает неприятные ассоциации, а в детском доме для инвалидов — и подавно превратится в монстра, ведь истории всех маленьких жителей Дома, в той или иной степени, вертятся вокруг него. Из этого решения даже выплыла причина его клички. Могильник — сердце Дома, место, где начинаются и заканчиваются истории пациентов, так что идея назвать главного врача этого места именем бога начал и концов уже не казалась столь безумной, даже с учетом того, что такой продуманности от Тутмоса, бывшего Кузнечика, только-только перешедшего в пубертатный период, он не ожидал. Янусу не казалось, что он ошибается, но ощущение, что за очевидной разгадкой этого ребуса скрывалось что-то ещё, не пропадало. В такие моменты он жалел, что у него не было любопытства и въедливости Ральфа. Что он не мог увлечься этой загадкой и хотя бы ею наполнить свою жизнь. Что ощущение, что за ним кто-то наблюдает, оставалось эфемерным и не тревожащим воображение. Пусть он — бог дверей и проходов, он никогда в них не зайдёт. Пусть Ральф продолжает отгадывать загадки. А Янус будет просто делать своё дело.