Наука похищения

❄️Несколько месяцев спустя❄️

      Альфред обворожительно улыбнулся новому дню. Ласковое солнышко обволакивало лицо Америки, освещая его комнату. Джонс размял плечи и двинулся к раковине. Он почистил идеальные белые зубы, причесал волосы, не забыв про непослушную прядку, и умыл лицо. День снова пройдет вместе с его окончательно поверженным врагом, что может быть лучше? Разве это не победа? Американец, полный энтузиазма, натянул футболку и черные джинсы — сегодня он хочет прогуляться. Закончив прихорашиваться, Альфред поспешил в ту самую комнату, где лежит его главный трофей — Россия. — Здравствуй, дорогой, я зайду? — радостно проверещал Джонс. Ответа, как и обычно, не последовало. Америка открыл дверь, наблюдая привычную обстановку в комнате: очень широкая и мягкая кровать, на ней лежат лучшие перины и подушки, а сверху без сил спит Брагинский. У него темные круги под глазами, исхудалое тело, нездоровое бледное лицо и такие же мягкие пепельные волосы. Верно, он был воистину прекрасен. Сломлен, унижен, ограничен, слаб духом. Видя такого Ивана, Альфред каждый раз невольно возбуждался и закусывал губу. — Просыпайся, сладкий, сегодня мы пойдем гулять, — слащаво лился голос американца, словно мед с ложки. Он сделал несколько шагов к кровати Ивана и прижался лицом к его шее, целуя кожу. Подождите… Иван не дышит?! Альфред судорожно прислушался. Нет… все в порядке, он дышит, хоть и слабо. Джонс аккуратно убрал одеяло с России и умиленно посмотрел на измученную страну. Ах, как же он чудесен! Америка пересадил Ивана в инвалидное кресло, целуя в лоб, а затем и в губы. Брагинский никак не реагировал. — Сначала завтрак! И без возражений, — как будто кто-то возразит. Альфред заботливо поставил на стол тарелку со стейком. Стейком Шаляпина. Да, приходилось искать такие блюда, чтобы Ванечка не напрягал челюсть, потому что у него нет на это сил. Но оно того, безусловно, стоит. Америка надломил кусочек вилкой, нанизывая его. Он протянул его к губам России. — Открой ротик, милый, — снисходительно улыбнулся Джонс. Россия чуть приоткрыл рот, и Америка засунул туда ломтик мяса. Иван сразу проглотил, у него совсем не осталось сил жевать. Американец уже может припомнить несколько случаев, когда Иван давился. Тогда он глухо кашлял и жалобно выгибал брови, отчаянно ища воздух. Удивительно, как Джонс не кончил от такого потрясающего зрелища. После этого он часто «душил» Брагинского, что действовало лучше любых афродизиаков. Когда они закончили трапезу, Альфред вывел Ивана на улицу. Америка повез его по парку, показывая на деревья и глупо смеясь. Многие думали, что Джонс просто хороший человек, который помогает другу-инвалиду, и умиленно улыбались, но как же они ошибались… Америка подвез Россию к свободной лавочке и сел, глядя с теплотой в глаза Ивану. — Давай поговорим? — предложил Альфред. Никакой реакции. — Я ведь никогда не рассказывал тебе как ты тут оказался, да? Ну, знаешь, затычки с хорошим снотворным в чае сделали свое дело, — американец коротко посмеялся, разглядывая пустые глаза. — Потом пришли эти фрицы и чуть мне все не испортили, представляешь? Людвига я нагнул без особых усилий, а с Гилбертом пришлось повозиться… Америка удивленно поднял брови, видя, как на лице Брагинского появилась эмоция. Страха? Нет. Злобы? Определенно нет. Тревоги… да, это была тревога. Джонс оскалился. — Пуля в спину и дохлик, — со злостью закончил он. — Ох… — Альфред чуть не подпрыгнул от шока. — Он… жив? — Ж-жив, — промямлил американец, не веря своим ушам, но сразу же его лицо стало полным ярости. Как это понимать? Когда он порезал палец, Брагинскому было абсолютно все равно, когда он целовал его губы и оглаживал бедра, Брагинский чуть не заснул, а об этом альбиносе он печётся?! Альфреда аж перекосило от глубокой ненависти к белобрысому немцу. А если… если Америка погибнет… Иван хотя бы придет на его похороны? Проронит слезу? Или… о Господи… что же он натворил… Господь и не думал отвечать, а Брагинский снова замолк, смотря сквозь Джонса. Америка молча встал с лавки и повез Россию обратно домой, хмурясь ещё сильнее. Он тоже может вызвать эмоции у Брагинского, без разницы какие! Альфред переложил Ивана на диван, нависая над ним. Он оттянул воротник рубашки России и приник губами к его шее. Расстегнув пуговицы, он провел рукой по ослабшей груди, опуская её и надавливая на пах. Брагинский апатично глядел в потолок. — Посмотри на меня! — зарычал Америка. — Смотри мне в глаза! Никаких эмоций, никакого интереса. Из-за препаратов Иван не мог возбудиться, что делало все попытки бесполезными. Чертов мир с его идиотскими «но»! Альфред раздраженно слез и понес Ивана на открытый балкон. Хоть Брагинский никогда не говорил, но Америка чувствовал, что России там нравится. Американец посадил Брагинского на стул и сел рядом. Открывался вид на весь город. Ощущение свободы… да кому нужна эта свобода? В меру и помалу, на том и хватит. Намного ведь лучше быть под чьей-то опекой? Следовать некоторым правилам и жить замечательно. — Вань, я люблю тебя, — смущенно выдыхая, произносит Альфред. Брагинский смотрит вниз и словно не слышит ничего вокруг. — Очень люблю, — голос дрожит. — А ты? Ты любишь меня? У России нет даже сил сидеть прямо, он смотрит в пол и, кажется, не думает ни о чем. На пол упало несколько капель. «Наверное, будет дождь» — одна из немногих мыслей Ивана за день. Однако дождь так и не начался, а рядом послышались обреченные всхлипы. Брагинский поднял взгляд и удивленно уставился на Джонса. Америка плакал, очень горько, за все то, что накопилось. В его глазах читалась боль с отчаянием. Он взглянул в глаза Ивана и зарыдал сильнее, ведь там была эмоция, удивление… Боже… Альфред крепко сжал Россию в своих объятиях, шепча слова любви и благодарности. Он просил любого выражения чувств, но только не безразличия. Как же он был счастлив. «Я… я радуюсь этому? О Господи… Господи, что со мной стало? Разве этого я хотел? Разве этого?! Как же я облажался…» — Прости меня, Ваня, — Альфред задрожал. — Прости меня, прошу. Умоляю, только прости. Америка сжимал Ивана крепче, плача в его плечо, каялся ему словно святому отцу, за все, за все грехи. — Я прощаю тебя, — хриплым голосом сказал Брагинский. Альфред ненавидел себя с этого дня.