Le soleil

Ночь на пятое июня тысяча восемьсот тридцать второго года была самой светлой ночью в моей жизни. Правда, в комнате царил полумрак: ночь была безлунная, шторы задернуты, не позволяя проникать свету уличных фонарей и звезд, а одинокая свеча, стоявшая на прикроватной тумбочке, лишь немного разгоняла окутывавшую нас тьму. Жеан сидел рядом, держа меня за руку. Эта ночь могла стать последней для нас обоих. Мы уже четвертый час болтали о всякой ерунде, сидя на его мягкой и широкой постели. На полу стояла пара бокалов и уже приконченная нами бутылка вина. Мы оба были пьяны, и от этого словно еще более чувственные и открытые: нежные слова срывались с губ все чаще, поцелуи были все смелее, а объятия все дольше. Мы словно хотели успеть надышаться перед смертью, пытались взять от этих часов все, страшась, что больше никогда не останемся вдвоем. Мы вспоминали что угодно: звезды и планеты, парусные корабли и воздушные шары, Баха и Черни, Байрона и Данте. Ни слова о завтрашнем дне. Зачем нам было говорить об этом, если надежде на прекрасное будущее неизменно сопутствовали мрачные мысли? Часть меня даже жалела о том, что пути назад не было. Воображение упорно рисовало ужасные картины, в которых то я, то Жеан, то мы оба погибали, сражаясь ради Свободы. Я чувствовал счастье, но в то же время мне не давал покоя страх. Я не мог его потерять. Еще немного более двух лет назад я понял, что он стал для меня всем. Мы едва успели сблизиться, когда снегом на голову мне рухнуло осознание влюбленности, казавшейся тогда совершенно безнадежной. Как был счастлив я, когда на смену моим слезам непринятия и ревности пришло утешение его ответной любовью! Жеан был для меня прекраснейшим человеком из всех, что я знал в своей жизни. Солнцем, освещавшим и согревавшим нашу последнюю ночь. Тогда я твердил себе:"Что значат жизни двух людей для блага целого народа?", понимая, что готов пожертвовать своей, но не позволить ему отдать свою. Чем ближе было утро, тем сильнее было мое волнение. Уже рассвело. Почти в половине шестого Жеан внезапно разрыдался, закрыв лицо руками. Горькое чувство обреченности и неопределенности накрыло меня с головой. Дрожащими руками я обнимал его за плечи, шептал что-то, пытаясь успокоить и радуясь, что, кажется, по голосу нельзя было угадать, что и по моим щекам текут слезы. Он сбивчиво просил прощения, обвинял себя в трусости, беспрестанно повторял мое имя и просил не умирать. Что должно было происходить в душе моего храброго Жеана, чтобы вызвать слезы? В тот момент я даже потерял чувство времени от волнения. Я не знал, когда он успел обнять меня в ответ, когда замолчал, и сколько минут мы провели в тишине. Мир вокруг словно застыл. Будто вся вселенная была ограничена его спальней, будто мы двое были единственными существами на земле, будто не летели неумолимо секунды, приближая нас к решающему часу. Что принесет нам этот день? Победу, справедливую свободу и светлое будущее? Или мрак поражения и гибель?