Пополам

Спит на диванчике, обняв тонкими руками подушку. Светлые, медовые солнечные полосы лениво лежат на полу, пробившись через щели в забитых досками окнах. Ульяна. Тоненькая девушка со взглядом тысячелетнего мудреца — только по нему возраст и угадаешь. В воздухе витает отзвук песни из выпавшего наушника. Кружится, вальсовым ритмом отражается от стен. Песня тихая-тихая. Заунывная такая. «Она плавает в формалине, Несовершенство линий Движется постепенно… У меня её лицо, её имя, Свитер такой же синий, Никто не заметил подмены…» Он перебирает её волосы, касаясь губами проседи на виске. Нрав ребёнка, тело сестры, взгляд старухи. Уставший. Особенно когда она из комнаты со свечами выходит. Всё, чего Феликс может пожелать ей — неудач. Потому что, если ей ничего не удастся и стул напротив останется пуст, они поймут — кто-то ещё жив. Ей ведь так больно говорить с теми, кого не вернуть… «Она плавает в формалине, Двигаясь постепенно В мутном, белом тумане… У меня её лицо, её имя, Никто не заметил подмены Ключи проверяю в кармане…» — Это потому, что я похожа на неё? — шепчет Ульяна, когда, просыпаясь, видит его сидящим рядом. — Нет, ты не похожа. Ты — это ты. «Я, наверное, что-то не то играю, Я не знаю, кто эти люди, Улыбаюсь немного странно… Заподозрят, что я не она — другая, Я не знаю, что тогда будет, Притворюсь больной или пьяной…» Оба знают, что Феликс лукавит. Его любовь надломлена, располовинена чем-то острым, как и её сознание. Каждый день, сотни лет, видеть в зеркале лицо, принадлежавшее не тебе, касаться чужих плеч, принимать поцелуи, предназначенные тебе лишь вполовину. Они так и будут сгорать, любя: она — его, а он — обеих, потому что… «Она плавает в формалине, Несовершенство линий Движется постепенно… У меня её лицо, её имя, Свитер такой же синий, Никто не заметил подмены…»