победит не дружба, а любовь, я уже знаю итог
Часто ли в своей жизни вам приходилось слышать, что противоположности притягиваются? Вероятно, да. И это одна из тех прожженных, проверенных временем истин, что всегда будет переходить из уст в уста и никогда не погибнет. А все потому, что еще давным-давно выяснилось, что мы ищем в людях то, что дополнило бы нас самих, те качества и черты, которых нам не достает. И именно по этой причине, совершенно разные люди так чу́дно уживаются вдвоем, полностью расходясь в своих характерах и держась вместе лишь на одной объединяющей их вещи, на любви. Впрочем, не только люди.***
На самом деле, когда Дима впервые увидел Сережу на дне рождения Шастуна, он показался ему скорее странным и даже немного страшноватым. Было ли дело в том, что Антон, представляя гнома, не забыл упомянуть о его волчьей сущности, или же в том, что внешне Сережа напоминал грозного воина, сошедшего с картины Верещагина*, — неизвестно, но Позов точно мог сказать, что первое впечатление о гноме-ликантропе у него сложилось не самое приятное. У Сережи же все было еще проще. Он мужчину в начале и вовсе не заметил, слишком увлечен был разговорами со своими соседями. Но вот ближе к вечеру, когда компания стала чуть оживленнее, атмосфера расслабленнее, а смех громче, Матвиенко даже позволил себе невзначай обнюхать всех сидящих за столом, нагибаясь за порцией салата или проходя мимо за стаканом воды. И про себя отметил то, что Дима пах как-то даже необычно. Как-то уютно и слишком по-своему для человека. В тот вечер Матвиенко понял, что общение с людьми не так уж и страшно, а скорее и вовсе приятно и интересно. Не сказать, чтобы он с первого взгляда смог разглядеть в Позове то, что увидит лишь спустя время, но над именем Димы у себя в голове Сережа мысленно повесил табличку «узнать получше». А Позов осознал то, что нечисть — лишь книжный термин, и на деле вампиры и гномы-оборотни могут быть очень даже приятны. Особенно последние, но об этом опять же будет известно позже. И когда праздник подходил к концу, и Дима уже торопился поскорее спуститься в свою квартиру, успевшему завести интересную беседу гному действительно было жаль, что время пролетело столь быстро. — Слушай, а тебе обязательно уходить прямо сейчас? — спросил он тогда уже стоящего на пороге Позова. — Да, завтра вставать рано, — добродушно улыбнулся мужчина, обувая кроссовки, — но мы еще пересечемся, когда шанс выпадет. По-соседски как-нибудь посидим. — Надеюсь на это, — с улыбкой ответил Сережа, протягиваю ладонь-лапу для рукопожатия.***
Шанс встретиться снова представился им на игре в баскетбол, и пусть играли они в разных командах вследствие негласного распределения люди/нечисть, но время провели отлично. Забавно все-таки играть с гномом в игру, для успеха в которой требуется высокий рост. Матвиенко себя баскетболистом считал превосходным, и даже смог доказать это друзьям за время этого мини-матча, спасибо волчьей ловкости, скорости и проворности. Но под конец игры, когда все уже начали расслабляться, а коварный Арсений лишь подлил масла в огонь, сбив с толку своими чарами, гном неоднократно плошал даже в отточенных приемах. И каждый раз, когда другие игроки перехватывали мяч у него из-под носа, Дима, будучи известным остряком, не мог упустить возможности подшутить над сердитым соседом с цокольного этажа. — Что ж, Сережа, сложно же тебе приходится, когда даже до мяча не дотянуться, чтобы перехватить, — мягко улыбался Позов, глядя на забавно хмурящегося ликантропа. — Ой, кто бы говорил, — бурчал в ответ раздосадованный новой неудачей Сережа, — сам от горшка два вершка, а еще и язвит. Неожиданно для обоих в поле зрения, ведя мяч, появился Шастун, и стоящий на защите Матвиенко быстро сосредоточился на стремительно бегущем к их кольцу маге. Антон, полный решимости, устремлял свой взгляд на мишень, прицеливаясь, а Матвиенко решил в последний раз за сегодняшний вечер показать класс. — Смотри, как это делается, — коротко кивнул он Диме, решительно направляюсь в сторону нападающего. Но, достигнув цели, лишь позорно проскользнул между длинных ног Антона, даже не задев мяча. А огневик уже со смехом сумел закинуть его в кольцо. Позов с оглушительным смехом дал своему другу пять, а после двинулся в сторону разочарованного гнома, который всем своим видом хотел показать, сколь не доволен дискриминацией по признаку роста. — Ну не расстраивайся, — произнес сквозь смех мужчина в очках, дружелюбно хлопнув Сережу по спине, — не везет в баскетболе… — Повезет в любви, — закончил за него оборотень, уже слегка улыбаясь уголками губ. Позов на это лишь ободряюще кивнул и оба вернулись к своему дружескому матчу. И эта фраза отпечаталась на сердцах обоих, ведь они даже не подозревали, что им уже повезло.***
С получением контролки, Сережа уже мог спокойно проводить время в компании и людей, и нелюдей, не боясь ненароком кому-либо навредить. И он этой возможностью пользовался охотно, то заводил легкую беседу с прогуливающимися во дворе собачниками, то переговаривался с соседями, то просто помогал Антону с его нелегкими магическими делами. Но что самое интересное, пока все свои были заняты одним и тем же расследованием, а времени на несчастного гнома не оставалось, единственным, к кому Матвиенко всегда мог обратиться с просьбой скрасить его одиночество был живущий на седьмом этаже Позов. И его добродушием и отзывчивостью Сережа, естественно, тоже пользовался. В один, казалось бы, непримечательный день гном сидел в каморке на своем цокольном этаже и мастерил ожерелье. Трудолюбивость этого народа была известна с давних пор, потому не стоит удивляться, что в любой свободный момент Матвиенко принимался за какую-никакую работу. И неважно даже, что сие изделие сотворено было из камешков, найденных на улице и в закромах забытого всеми подвала. Любые предметы могли принять потрясный вид в руках настоящего мастера. И Сережа всегда таковым был, и даже после того, как собственный народ отвернулся от него, не растерял навыков, продолжая мастерить чудесные изделия. Ожерелье уже начинало облицовываться в руках ликантропа, и наблюдавший за хозяином Рекс довольно гавкнул, когда Сережа показал ему уже почти готовое украшение. Сам мастер улыбался почти блаженно, глядя на свое творение, потому что безумно любил делать всякие симпатичные безделушки. Он еще раз бросил удовлетворенный взгляд на каменное ожерелье, отложил его на край рабочего стола и уж было собирался снять фартук, чтобы выйти с Рексом на прогулку, как дверь резко распахнулась. — Привет всем мохнатым! — громко прокричал вошедший Позов со скейтом в руках. Приметив нового человека в помещении, Рекс уж было хотел зарычать, но, учуяв знакомый запах, лишь радостно залаял. Пес резко вскочил с пола и бросился на новоиспеченного гостя, царапая его сточенными когтями и облизывая улыбающееся лицо. — Тише ты, зверь, все, все, хватит! — сквозь добрый смех лепетал Дима, после чего сбросил с себя собаку и направился уже в сторону ее хозяина. Матвиенко, наблюдавший за сией картиной с легкой улыбкой, протянул грязную ладонь для рукопожатия, но сразу же отпрянул, вспомнив о правилах этикета. Он тщетно пытался отыскать чистую тряпку, дабы вытереть запачканную руку, но Дима, уставший ждать приветственного жеста, просто стиснул гнома в дружеских объятиях. Оторопевший от этого жеста Сережа лишь спустя секунду ступора положил руки на спину своего активного соседа, обнимая в ответ и говоря неловкое «здравствуй». — А что это ты все еще не собран? — недоуменно воскликнул Позов, оглядывая разбросанные по столу инструменты и одетого в рабочее друга. — В смысле? Куда я должен быть собран? — снимая тяжелый фартук и стирая с рук каменные опилки, вопрошал Матвиенко. Даже Рекс в углу комнаты любопытно подергивал ушами, ожидая, что же произнесет улыбающийся сосед с верхнего этажа. — Как куда? Мы идем кататься на скейтах! — в сердцах выкрикнул Позов, ловя на себе удивлённый, но такой счастливый взгляд.***
Июньские вечера всегда запоминаются своим теплом и уютом. Прохладный ветерок нежно обволакивал уставшие лица прогуливающихся по парку горожан, а заходящее за горизонт солнце не раздражало чрезмерным светом и жаром, а лишь слегка пригревало землю. Дневной зной сменялся комфортной теплотой, а запахи цветущих растений разносились по воздуху, перекликались между собой и проникали в ноздри, окутывая приятным ароматом. По небольшому парку в центре города туда-сюда бегали дети, прогуливались влюбленные и семейные пары, которые наконец-то дорвались до выходных и могли позволить себе заслуженный отдых. Около площадки с рамами и перилами на скамейке сидело двое, казалось, обычных мужчин, разве что у одного из них был чересчур забавный хвостик, покачивающийся на ветру, и назвать его человеком считалось бы ошибкой. У подножия лавки, положив голову на лапы, лежала уставшая и измотанная бегом овчарка. Где-то сбоку без дела валялись занузданные доски, а их владельцы громко переговаривались и смеялись, одновременно поедая хот-доги. Этот июньский вечер запомнится им не только своей теплотой и уютом. Он отложится в памяти, как и множество последующих моментов, под табличкой «наша история». И воспоминания будут полниться тем, как забавно выражался Позов, когда на первых порах даже не мог ступить на такой неустойчивый скейтборд. И запомнится то, как Сережа звонко смеялся с этого умилительного ворчания, потому что «блин, Дима, ты словно дед старый, смотри, как надо». И навсегда останется в голове обоих их тёплые и первые столь крепкие объятия, после того, как стоматолог с победным кличем выполнил свой первый в жизни трюк. — Сереж, посмотри на меня, — тихо произнес Дима, кидая в урну бумажный пакет от хот-дога. Матвиенко медленно повернулся на и кивнул, спрашивая, мол, в чем дело. Позов аккуратно потянул большой палец к уголку его губ и провел в сторону, едва-едва касаясь, будто опасаясь чего-то. Задержал взгляд на его губах дольше положенного, а после, тряхнув головой, взглянул в карие глаза ликантропа, в которых читалось недоумение. — Кетчуп, — резюмировал он еле слышно и очаровательно улыбнулся, пытаясь прогнать секундное наваждение. А потом вечер снова пойдет, как по маслу, с нескончаемым смехом и шутками, глупыми историями и интересными диалогами. И зайдя этим вечером каждый в свои квартиры, каждый из них будет думать об одном и том же. Сережа посмотрит на счастливого и уставшего Рекса, а Дима будет бездумно пялиться на ночной город. В груди будет теплиться нечто новое, едва зарождающееся, но уже довольно уверенное и вполне закономерное нечто. Сердца забьются чуть чаще, а томные вздохи станут вечными спутниками. На губах обоих застынет глуповато-счастливая улыбка, и они произнесут в унисон: — Кажется, я влюбился.***
Но ни одна сказка не обходится без драмы, верно? И в этой истории должна быть своя темная сторона. Наутро после чудесной прогулки Сережа проснулся ни свет ни заря, окрылённый мыслью о том, что он правда нашел для себя максимально близкого человека. Называть Диму другом желание отпало напрочь, зато возникла острая потребность в том, чтобы сейчас залететь на квартиру к стоматологу, сжать его в крепких объятиях и сказать о том, как же он благодарен судьбе за такого человека, как Позов. И Сережа не был бы собой, если б это желание подавил. Радостно подскочив со спального места и наскоро одевшись, гном поспешил к выходу из жилья. Рекс лениво наблюдал за хозяином со стороны, не желая просыпаться в такое раннее время суток. Матвиенко сделал глубокий вдох, на секунду прикрыв глаза, и рвано выдохнул, собирая все мысли в кучу. Он одним махом распахнул тяжелую дверь, но шага сделать не смог, так как в ту же секунду был оглушен. Два грузных мужчины, не переговариваясь, шагнули внутрь мастерской. Один из них сжал Сереже руки и пучок на голове, чуть оттягивая, открывая шею. Второй ловким движением приставил шприц к незащищенной коже и медленно ввел препарат. Матвиенко рухнул на пол. Вмиг проснувшийся пес подскочил со своего места и бросился на злоумышленников, начиная громко лаять, будто пытаясь призвать на помощь. Но проделав странные манипуляции, двум здоровякам удалось заставить Рекса замолчать и бесшумно удалиться. Псу оставалось лишь грустно смотреть на обездвиженное тело гнома, жалобно скуля и тычась носом куда-то в бок. Примерно в этот же момент, будто почуяв что-то неладное, только проснувшийся Позов разлил на себя кофе. И винил он в этом лишь Сережу, который со вчерашнего вечера полностью завладел его сознанием и не отпускал всю ночь, приходя в разноцветных снах. И сейчас, задумавшись о милом и забавном гноме-ликантропе с цокольного этажа, Дима по неаккуратности пролил горячий напиток прямо на светлую домашнюю футболку. В дверь неожиданно позвонили, и растерявшийся Позов поспешил открыть прежде, чем подумать об этом. Пару таких же манипуляций, проведенных с военной точностью, и из головы Дима напрочь вылетает все, что связывало его с новым, лишь едва открытым, миром. И с этого момента все пошло немного не так. Злодеи почему-то решили, что они вот так просто могут ломать чужие судьбы и рушить ожидания. Решили, что ради своих эгоистических целей они по злому умыслу могут испортить жизнь нескольким неповинным ни в чем (не считая мелких грехов, что каждый из нас имеет за душой) людей и нелюдей, не останавливаясь, идя напролом к своей призрачной цели. И страдают зачастую даже не прямые противники, а их близкие люди, по случайности попавшие под горячую руку. Несколько недель Матвиенко проведет в полном забытие, не в силах принять даже человеческий облик, а Позов и вовсе забудет все, что было, словно глупый сон. В целом мире вокруг пройдет череда волнующих событий, но оба пропустят их мимо, будучи неспособны реагировать вовсе. А когда Сережу вернут к более-менее нормальному существованию, первой мыслью в голове пронесется «а что же с Димой?» — Не волнуйся, дружище, — произнесет Антон тогда, когда к гному вернется способность разговаривать и он задаст свой вопрос вслух, — вскоре мы его расколдуем и все станет, как прежде. И пусть Сережа ничего не услышит из-за временной потери слуха, но успокаивающий и уверенный взгляд Антона вселит в него надежду.***
Когда Дима пересек порог квартиры с радостным «Антон, я скучал», Сережа просто не мог поверить в реальность происходящего. Он скорее на автомате, нежели осознанно, прижался к Позову во всеобщих объятиях, ощущая наконец на своей спине тепло его широких ладоней. И, казалось бы, столько всего хотелось ему сказать именно сейчас, именно в эту секунду долгожданного воссоединения, но слова застряли где-то поперек горла, а еще эти лишние глаза, и живые, и призрачные, вокруг слегка смущали. Конечно же кроме одних любопытных синих глаз и их обладателя, который давно догадался о любовных переживаниях своего товарища по не-жизни. Арсений вообще легко замечал влюбленности своих чудных соседей, видимо по той причине, что сам был в этом по горло и каждого друга по несчастию желал поддержать. Или же просто суккубья натура такая. Весь вечер в компании обширного семейства прошел сумбурно и неясно. Время было нещадно потрачено на новые знакомства и нескончаемое общение, а силы к концу дня покинули бедного гнома-волка, которому сложно было находиться среди такого количества людей и нелюдей. Посему Сережа удалился на балкон, деликатно предупредив об этом хозяев квартиры. Укутанный в плед, он стоял и задумчиво рассматривал лежащую в углу стопку журналов, потому что глядеть на город с такой высоты было слишком страшно. Он силился понять, чего же он хочет и чего боится. После того, как коммуна гномов выпроводила Матвиенко из-за второй сущности, бедный, не знавший, как совладать с приобретенными силами и слабостями, ликантроп мучился от одиночества. Было жутко осознавать, что теперь никто не сможет оказать помощи, подать руку, да и просто составить компанию при занятии каким-либо бессмысленным делом, вроде катания на скейтах. Да и в принципе не осталось возможности заниматься обыденными вещами, все время уходило на попытки разобраться с волчьей сущностью и обезопасить себя и всех вокруг. Сережа иногда поражался сам себе. Удивлялся, как он вообще мог жить до того, как Антон Шастун прибыл в их небольшой дом и, обнаружив страдающего соседа с цокольного этажа, оказал невероятную помощь. Удивлялся Сережа и тому, как он мог жить в изоляции столь долгое время. Вечно активный, общительный и ужасно болтливый Матвиенко замкнулся в своем замке из железа, старательно укрываясь от внешнего мира и укрывая внешний мир от себя. И удивлялся Сережа тому, как он вообще мог жить до встречи с Димой. О чем постоянно думал? Что мучило его бедную головушку денно и нощно, не отпуская ни на секунду? Наверное, какие-то его гномьи хлопоты и редкий отдых. И сложно уже тогда было представить, каково это: не ощущать этого тепла в груди, что распространялось при одной лишь мысли, что Дима вновь с ним. В соседней комнате сидит и наверняка заливисто смеется. И Сереже очень жаль, что он не может слышать сейчас этого чудесного смеха. Как он жил до всего этого переполоха? Матвиенко, кажется, знать не хочет. Ему и так все нравится. А Дима, в свою очередь, исподтишка наблюдая за гномом, признается, что больше всего за время отсутствия, наверное, успел соскучиться по его преданным карим глазам и яркой, слегка наивной улыбке.***
День сменяется новым днем, и все идет вновь, как по накатанной дорожке. Антон погружается в расследование дела, Арсений, естественно, от него ни на шаг не отходит. Приезжие гости тоже принимают активное участие, ровно так же, как и местные жители. И существование в этих напряженных условиях давит всем на мозг, но каждый упорно продолжает делать вид, что не устал. После тяжелого дня любой из гостей желал лишь упасть в свою постель и не встать примерно никогда. И Сереже, как и Диме, не было времени думать о внезапно вспыхнувшей друг к другу симпатии. Но, к счастью, в один непримечательный вечер, им вдвоем удалось вырваться из детективной кутерьмы и с пустой головой ввалиться в квартиру Позова с намерением провести время за просмотром футбольного матча. Признаться честно, сам матч Матвиенко не интересовал вовсе, а вот его ярый фанат был интересен вполне. Этим и компенсировали. Увлеченный игрой Дима громко комментировал и отпускал едкие шутки по поводу кривоногости игроков, а увлеченный Димой Сережа лишь иногда кивал на его риторические вопросы и откровенно пялился на чересчур эмоционального футбольного болельщика. И гном бы соврал, если б сказал, что эта его излишняя взбудораженность ему не нравилась. — Сука, да как так можно-то! — раздосадовано выдыхает Дима по окончанию матча, откидываясь на спинку дивана и делая крупный глоток пива. Матч был нещадно проигран, с позорным счетом 3:0, и пусть, по мнению Сережи, это было неудивительно и предсказуемо, то Позов разводил из этого целую трагедию. — Нет, ты не понимаешь, — возмущенно шипел он, — они же к этому готовились долгое время! Тренировались, черт бы их побрал, до потери пульса. И нихера! Взяли и продули, словно школьники, которые впервые на поле вышли. Еще и симулировали, актеры хреновы, жульничали, пытались уйти от ответственности и активных действий не предпринимали. Мало того, что кривоногие, так еще и трусы! — А может они не были готовы. — сам не понимая, по какой причине, Матвиенко вступил в оживленную беседу и начал защищать зажравшихся футболистов (футболистов ли?). — Может, не были достаточно собраны, или столкнулись с чем-то, к чему не были натренированы. Или может просто не созданы для этого. — Ты идиот? — вытаращил изумленные глаза стоматолог. — Это большой спорт, Сережа! Сюда кого попало не берут, хотя, видимо, у нас берут. И готовят их ко всем ситуациям, недаром же тренировки проходят чуть ли не каждый день. Футбол — их жизнь, они просто обязаны ему целиком отдаваться, понимаешь, за их-то деньги. Позов разразился громом из новых обвинений, и Сережа успел сто раз пожалеть о том, что вообще вставил свое слово. Пытался увести разговор в другое русло, туда, куда пытался завести с самого возвращения Димы, но лишь спровоцировал волну из негодования и расхлебывал, вынужденный выслушивать вещи, до которых ему до лампочки. — И вообще, — продолжал уже чуть поуспокоившийся Позов, отпивая пиво из бутылки, — если ты не можешь решиться в какой-то ответственный момент, собрать волю в кулак и сделать то, что от тебя требуется, или же ты хочешь, но боишься сделать сам, то рискуешь просрать свое счастье. В какой-то момент Сережа успел подумать, что речь идет уже вовсе не о футболе. Дима говорил о трусости и смелости в целом, в общем плане, и в данный момент ликантроп так благодарен ему за этот перевод темы в более личную. Он не перестает удивляться проницательности своего, уже скорее, возлюбленного. Догадался все-таки, что терзает Сережу столь долгое, заметил же все намеки. И выслушав его монолог, Матвиенко готов был уже решиться на нечто важное для себя. Важное для них обоих. — Дима, слушай, — медленно произнес Сережа, старательно избегая зрительного контакта со своим собеседником, — я ведь тоже такой же трус. Мне надо было давно сделать, вернее, сказать, да… А я хвост поджал, боялся до жути… И вообще… — Сереж, все хорошо, — позвал тихо мужчина, кладя ладонь на плечо друга, пытаясь поймать взгляд карих взволнованных глаз. И, поймав наконец, взглянул в них с такой нескрываемой нежностью, что могла успокоить лучше любых высокопарных речей. — Ты нравишься мне, — как-то вовсе по-детски промямлил «грозный оборотень». И так забавно поджал тонкие губы и забегал глазами по лицу Позова в попытке понять его эмоцию. Сережа не умел признаваться в симпатии. Сережа не умел говорить о чувствах, и Сереже очень неловко от этого становилось. Перед ним сидел прекрасный мужчина с глубоко карими умными глазами и самой доброй на свете улыбкой. И страшно становилось от мысли, что это все можно было потерять из-за глупой фразы. Позов медлил с ответом. Он внимательным взглядом изучал сидевшего напротив гнома, пытаясь понять, чем же он все-таки смог его зацепить. Разглядывал каждую морщинку на его смуглом лице, каждый непослушный волосок в густой бороде и такой теплый, близкий, родной блеск огромных карих глаз. Бросил взгляд на забавный хвостик на его голове, на странного кроя одежду и осознал: ему в Сереже нравится все. Каждая черточка хмурого, но все же открытого лица, его громкий смех, его глупые шуточки, его манера хмурить лоб, когда тот сосредоточен на работе. Не сдержав нахлынувшую резко сентиментальность, Дима подался вперед и заключил Матвиенко в крепкие объятия. Не ожидавший того ликантроп слегка опешил, но через секунду положил широкие ладони на талию мужчины и заулыбался во все тридцать два. — Ну наконец-то, — будто бы недовольно прошептал Позов ему на ухо, но даже сквозь эту ехидную интонацию можно было распознать, что стоматолог улыбается, — я уж думал не дождусь. — Это значит, что это взаимно? — зачем-то произнес Сережа. — Дурак, — проговорил Дима, чуть отстранившись и глядя возлюбленному прямо в глаза, положив шероховатую ладонь на его щеку, — конечно взаимно. И коснулся своими губами чужих. Их первый поцелуй запомнится им нежным, словно прикосновение к лепестку розы, девственным, как касание губами лба младенца, и трепетным, будто шелест крыльев самого ангела. Он продлится недолго, будет смазанным и неаккуратным, потому что это совсем не главное. Важно лишь то, что в этом суматошном мире, среди коварства, разочарований, боли и потерь они друг друга обрели. И теперь уже никогда не отпустят.***
*спустя некоторое время, когда все ужасы остались позади* Просмотр кино в компании двухметрового волка всегда был неловким. И нет, Дима вовсе не брезговал необычным обличием своего парня, ему лишь невдомек было, почему сам Матвиенко так любил иногда обращаться. Сложно иногда обычному человеку понять эту необходимость хоть немного побыть во второй шкуре, тем самым создавая внутри себя баланс. И пусть Позов терпеливо относился ко всем выходкам такого назойливого в образе волка Сережи, но вот когда тот запрыгивал прямо на разложенный диван, заправленный свежим(!) постельным бельем, хотелось надрать уши. — Блин, Серый, слезь с дивана, задолбал, — возмущался Дима, стараясь выглядеть максимально рассерженным, но сложно сдержать улыбку, смотря как огромная мохнатая туша кувыркается на простыни в голубой цветочек. Позов, тяжело вздохнув, плюхается рядом с любимым, пряча свою подушку подальше от загребущих лап, чтобы та не извалялась в шерсти. Эта легкомысленность Матвиенко по отношению к линьке изрядно подбешивала, потому что «сука, вот ты сейчас свою ДНК оставишь, а убирать потом мне» или «да сколько можно, Сережа, у меня твои волосы уже в супе вместо лаврового листа». И вообще, превращаясь в волка, он всегда становился жутко неряшливым, тихим и липучим. Последнее выражалось особенно ярко. Даже сейчас. — Псина ты, Матвиенко, — лепечет тихо Позов, когда его приставучий парень снова кладет на его колени мохнатую макушку и тычется мокрым носом в изгиб локтя, — но любимая. Аккуратно почесывая гнома-ликантропа за ухом, Дима не может сдержать глупой влюбленной улыбки. Он никогда и подумать не мог, что до такого дойдет. Но в данный момент, ощущая на руках знакомое тепло, наблюдая, как сквозь звериный оскал проскальзывает такая же теплая, исполненная нежности улыбка, он знает, что ни на что и ни на кого на свете своего Сережу он бы не променял. Перед сном Дима вновь заглянет в дорогие, почти человеческие карие глаза и, будто боясь раскрыть какую-то государственную тайну, получая в ответ кроткий кивок, тихо-тихо прошепчет: — И все же нам повезло.