Ataashi Asaara

      И началась совсем другая жизнь. Асаара по-прежнему была Стражем, у нее по-прежнему были обязанности и были друзья — но изменилась ее роль. Ее взгляд на жизнь.       Ее предназначение.       Асаара подолгу и помногу говорила с Калах — именно говорила, давая слушать свой голос — и убеждала ее в том, что измениться никогда не поздно. Она читала длинные записи гномки, все же решившей ей рассказать о своей прежней жизни. Калах и правда была знатной и богатой женщиной, занималась политикой, принимала активное участие в жизни своего Дома — но как только королем стал Белен, всех ее родичей казнили, а она уцелела, вовремя догадавшись отрезать себе язык и уйти в Молчаливые Сестры. Ее бесила новая жизнь, лишенная удовольствий, привилегий и «возможности хоть как-то заявить о себе», и она замкнулась на мести Белену и Серым Стражам, которые сделали его королем. Именно поэтому она напросилась к ним в орден, столкнувшись на Глубинных тропах с отрядом Натаниэля. Именно поэтому она пыталась убить Амелла. Именно поэтому она так неприязненно относилась к Суране (хотя тот честно признался, что он предлагал выбрать королем Белена — и сожалеет об участи Дома Харроумонт). Именно поэтому она не верила ни единому слову тех, кто просил ее одуматься.       Асаара решила разомкнуть этот порочный круг.       Она приводила к гномке других Стражей и просила их ее поддержать. Многие отказывались, но другие соглашались и тоже говорили с гномкой — а ее это изумляло, поскольку она уже привыкла общаться посредством записок — и говорили о том, что еще не поздно измениться, и жизнь в Стражах действительно может ей помочь. Асаара уговорила даже Командора прийти и поговорить с Калах: он признал, что не уделял гномке достаточно внимания, не догадался как-то сгладить ей впечатление об ордене — и отчасти он виноват тоже. Он умел признавать свою вину.       Калах была потрясена.       Сначала она не верила, что ей дали шанс. Потом она не верила, что Асаара так решительно настроена ей помочь. Потом она с изумлением узнавала, скольким Стражам не безразлична ее судьба… и это не могло не убедить ее в правоте Асаары. Однажды она написала в своей тетради:       «А я-то думала, что наш народ — самый упертый на всем свете. Да будь у нас хотя капля твоей настойчивости, мы бы отбили Глубинные тропы у порождений тьмы безо всяких големов и наземной магии. Будь у нас хоть капля твоей смелости, Совет не был бы сборищем упертых бронто, до последнего держащихся за свое в страхе перемен… Натаниэля впору уважать уже за то, что он тебя нашел и привел в орден. Без тебя все было бы пустым и мертвым, как Кэл Хирол».       — Я тоже была другой, — качала головой Асаара. — Командор помог мне понять, что есть другой путь, что я не должна бояться самой себя. Если бы он не переубедил меня, было бы мало толку.       «Хорошо, он тоже молодец — но ведь он много кого принял в орден, а сокровищем стала именно ты».       Она больше не называла Асаару ни «рогатиком», ни тем более «дурочкой». В глазах гномки Асаара обрела авторитет, сравнимый, наверное, только с покойным гномьим королем Эндрином. А потом она обрела его и в чужих глазах.       Видя, как Асаара заботливо переубеждает, дает выговориться и старается ободрить, другие Стражи тоже начали к ней приходить. Первым был Гурд, которому порой было неуютно среди других Стражей: он по-настоящему привязался только к собратьям-магам, а остальные чурались странного юноши, проявлявшего большой интерес к мертвым людям и животным и процессу их захоронения. Асаара и с ним говорила, слушала и приводила к нему других Стражей, постепенно сменивших свое отношение к магу. Второй была Эрика, которая начала рассказывать про оставшуюся в родной деревушке несчастную любовь. Асаара и ей дала понять, что жизнь на этом не заканчивается. А потом все это заметил Командор — и сказал, что все это действительно помогает другим Стражам, хотя Асаара просто слушала других и давала свои советы.       Оказалось, ее советы многим приходятся по нраву.       Асаара слушала все новые и новые истории своих сослуживцев, заодно узнавая их получше, и действовала двумя способами. Если проблема была личной, она старательно хранила тайну и лишь старалась утешить и ободрить. Если же Стражу требовалась поддержка других, она обращалась ко всем остальным — и почти никто не отказывался помочь. Были, правда, те, кто никогда не делился своими горестями и проблемами (например, Натаниэль); другие же говорили, что не хотят обременять Асаару своими трудностями, потому что могут излить душу кому-то еще (так делал Командор). Были те, кто подолгу стыдился признать, что боится или не любит какие-то вещи, происходящие с Серыми Стражами: разрыв с прошлой жизнью, тяжесть сражений на Глубинных тропах, частые и длинные кошмары и прочее. Были и те, кому никак не удавалось помочь — к примеру, Деннена очень подкосила смерть одной знатной госпожи, за интрижку с которой его и сослали в Стражи, и поделать тут, по его словам, было уже ничего нельзя. Однако он и многие другие признавались, что им не хватало таких разговоров. Им было непривычно изливать кому-то душу не по пьяни, а просто так, потому что кто-то другой готов выслушать.       Это было одним из этапов перевоспитания Бен-Хазрат. Он был действительно эффективным. К другим, более жестоким, Асаара не прибегала — но и этого хватило с лихвой.       Асаара обзавелась небывалым авторитетом среди Стражей — как женщина, которая умеет слушать, хранить тайны и поддерживать. У южан даже слова такого не было: Асаара предложила было «акун-атлок» — «равновесие разума» — но термин не прижился. Зато прижилось случайно брошенное кем-то «слушатель»: именно так ее теперь и звали. Отныне для Стражей «сходить к слушателю» было так же естественно, как для кунари — сходить к тамассран. Они сами говорили, что чувствуют себя легче, когда кто-то помог им посмотреть на их невзгоды свежим взглядом. Сурана публично поблагодарил Асаару за ее инициативу и понадеялся, что традиция иметь слушателя сохранится у Серых Стражей и впредь. Его поддержали.       У ордена дела тоже шли неплохо, хотя иногда и случались неприятности. К примеру, однажды Кейр и Сайлас пропали из Башни Бдения на несколько дней и вернулись сильно потрепанными (Кейр — со стрелой в плече). При этом оба наотрез отказались говорить, что произошло, даже слушателю: правду, кажется, знал только Командор. Асаара также застала однажды приезд королевы Аноры — холодной, высокомерной человеческой женщины, которая хвалила Стражей на словах, но критиковала тоном и взглядом. Анора не любила Натаниэля и зачем-то требовала, чтобы «даже духу Хоу на этой земле больше не было», чтобы его изгнали или даже казнили. Суране пришлось отослать его за море, пока королева не успокоилась — но причин ее ненависти никому не сообщил. Асаара так этого и не узнала. Впрочем, она не особенно горевала по этому поводу: ей и так было чем заняться.       Она стала картографом Башни Бдения (даже главным картографом всего ферелденского ордена!); она стала слушателем своих товарищей; Командор начал учить ее новой магии, которую ему передала Веланна — магии долийских Хранителей… и все это не обременяло ее, а только добавляло в жизнь нового смысла. Все это было Асааре близко и интересно, и она занималась своей работой с большим удовольствием.       Такое же удовольствие ей по ночам доставляла Калах. Асаара побывала в борделе, попробовала разных мужчин и женщин — и все же никто из них не был способен заменить гномку. Будучи в жизни грубоватой, в постели Калах становилась нежна и заботлива. Как она как-то объяснила, она старалась додать Асааре той ласки и тепла, которую та раздает другим. Асаара жадно ловила эту ласку, зная, что теперь получает ее не из снисходительности гномки — а как равная ей. Ей нравилось быть равной. Даже приобретя авторитет среди других, Асаара не чувствовала, что превосходит их: каждый, по ее мнению, был в чем-то выдающимся. Маркус, к примеру, был лучшим стрелком среди Стражей; Сайлас обладал исключительной ловкостью рук и даром никогда не проигрывать в карты; Веланна, как она однажды призналась, записывала истории для грядущих поколений долийцев — и у нее это получалось талантливо и с большим вкусом… Каждый Страж умел что-то свое. Асаара умела свое.       Все они были одинаково ценными и одинаково достойными.       И теперь все понимали это.       И жизнь стала совсем другой.       Как-то, уже много времени спустя, Асаара шла куда-то по своим делам — и случайно остановилась, увидев свое отражение в зеркале. И подумала, что она себя узнает — и не узнает.       Из зеркала на нее смотрела высокая (по людским меркам), хорошо сложенная женщина-кунари. Рога понемногу отрастали и выглядели сравнительно ухоженными, хотя специальной мази для них в Амарантайн не завозили. Темно-каштановые, почти черные волосы были привычно заплетены в косу, отросшую почти до пояса. Ранки вокруг пухловатых губ, оставшиеся от иглы тамассран, уже затянулись и были едва заметны: не было видно и отметин на коже, оставленных тяжелой железной маской. В больших глазах словно плескалось темное и дикое Недремлющее море.       Асаара смотрела на себя, думая, что она выглядит почти так же, как прежде — и в то же время совсем по-другому. Теперь она видела свою красоту. Она знала, что цвет ее глаз, привычный для кунари, у южан считается редким и потому особенно привлекает. Она знала, что за этой внешностью скрыты сила, ум, выносливость — и, как говорили другие, большое сердце. Они, правда, много чего еще про нее говорили — например, что она делает так, как принято в Кун. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, Асаара поняла, что она сама к Кунари не имеет ровно никакого отношения — и это прекрасно.       Улыбнувшись своему отражению — лицо сразу стало более живым и даже более привлекательным — Асаара в последний раз произнесла священные слова на кунлате:       — Это должно быть.       После чего немного беззаботно качнула головой и направилась дальше по своим делам.       Впереди был очередной хороший день.