Список

Солнце уже клонится к горизонту, бьёт длинными лучами в стеклопакеты, одинаковых, словно выпущенных с конвейера, многоэтажек. Окна, что выходят на запад, отражают эти лучи и пускают гигантских солнечных зайцев на другие окна, которым не так повезло в этот час, пытаясь будто бы поделиться угасающим солнечным теплом. Один из таких «зайцев» слепит сидящего на полу Антона, который жмурится, выпуская из лёгких сигаретный дым. Попов лежит на кровати, растянувшись во весь рост, и любуется этой картиной. Он хотел бы запечатлеть её и оставить перед глазами на долгую память, чтобы раз за разом возвращаться к этому образу. Честное слово, будь его воля, он бы позволил курить Антону, где тому только вздумается, хоть за кухонным столом, хоть прямиком в постели. Но сейчас он вдыхает этот горьковато-сухой аромат, который смешивается с запахом черёмухи и пыли из открытого настежь окна, и думает, что пододеяльник, в который кутается Антон, уже насквозь пропитан табаком и чужим одеколоном, а завтра вернётся Алёна. А значит, этой ночью, он, как провинившийся ребёнок, будет вымывать этот запах, уничтожать его, заглушать и перебивать, прогоняя аромат дома из собственной квартиры. И от этого становится вдруг так невыносимо тоскливо и гадко, что хочется сделать что-нибудь ещё более неправильное, пойти наперекор судьбе и всему миру, поступить, как взбалмошный подросток, наплевав на правила и запреты. — Знаешь, я думал, так только девушки поступают, — смеётся он. — Как? — Прикрывают то, что все уже видели, — Арс кивает на белую ткань. — То есть графья по квартире расхаживают исключительно голыми? — подначивает его Шаст в ответ. Арсений громко хмыкает, а потом встает перед коллегой по цеху в полный рост, театрально передёргивая плечами, демонстрируя тем самым, что графьям действительно стесняться в собственном доме абсолютно нечего. Ещё и руки в боки упирает. Нахал. А Антон смеётся, прикрывая рот кулаком. Сигарета в пальцах трясётся в такт раскатистому смеху, и пепел падает на ковролин четы Поповых. — Ты хоть бы не перед окном тряс тем, чем природа наградила. — Скромность особам благородных кровей не к лицу, — ухмыляется актёр, усаживаясь напротив и скользя рукой по мягкому ворсу в направлении пачки сигарет. Шаст подмечает это и подталкивает её вместе с зажигалкой. — Ты так из-за меня снова курить начнёшь, — замечает он, пока Арс прикуривает. Делает он, кстати, это весьма манерно и вальяжно, отчего в голове Антона вновь всплывает тысяча и одна несмешная шутка про графа. — Я курю только, когда мы вдвоём, а это не так уж и часто происходит, — говорит в ответ Арсений. Говорит и жалеет об этом, потому что после его замечания вдруг исчезает эта едва уловимая улыбка на кончиках губ мужчины рядом. Попов пытается отшутиться и мелет какую-то несусветную чепуху, чтобы как-то сгладить этот случайный момент неловкости. «Есть темы, на которые мы не разговариваем, Арс. Просто не разговариваем, хорошо?» — всплывают в памяти слова Антона, которые он сказал Попову пару лет назад. Кажется, речь тогда зашла о Нине, вернее, об их угасших отношениях. «Есть темы, на которые мы не разговариваем, Антон, сам ведь говорил» — вторит ему Арс спустя месяцы после первого эпизода, когда тот интересуется, почему актёр перестал общаться со своим другом и наставником Захарьиным. Список этих тем никогда не обсуждался, наверное, от того, что был слишком длин. Всего ведь и не упомнишь. Арсений курит в окно, подставляя лицо сквозняку, когда по торсу пробегает орда мурашек. Всё же зря он голым из кровати вылез, надо было просто взять да и перетащить Антона обратно, а потом вместе там и залечь, кутаясь в «гнезде» из одеял и подушек. В это время окурок соседа тонет в мутном соевом соусе, присоединяясь к маленьким икринкам, кускам риса и обрывкам имбиря — следам их недавнего пиршества. — Хочешь последнюю сушу? — вопрошает он, пока Арс старательно пытается сбросить с себя холодные обрывки сожаления, которые незваным гостем вдруг уселись к нему на плечи. Хотя, что уж греха таить, они с ним стали уже хорошими подружками за столько лет-то. — Ты только что испортил соевый соус, без него не хочу. — Тут ещё остался, подожди, — Антон встаёт на колени, одной рукой придерживая пододеяльник, а другой рыская по маленькому журнальному столику, отыскивая вторую лоханку с тёмной жидкостью среди пластиковых упаковок, надорванных пакетиков и контейнеров. Поиски не занимают много времени, пальцами он берет ту самую злосчастную «сушу» и макает в соус, протягивая Арсу. Белая ткань соскальзывает с плеча, и он становится похож на какого-то молодого древнегреческого божка в гиматии, а протянутая рука с японской едой добавляет в образ какой-то абсурдности, из-за чего Арсений опять тихо смеётся. Капли соуса капают ему на грудь, пока он ухмыляется. Антон наклоняется и слизывает солёные капли едва уловимыми движениями, пока Арсу только и остаётся, что перестать хихикать и, наконец, прикончить их трапезу. От лёгких прикосновений он дёргается как в первый раз, и пепел с его сигареты падает на светло-бежевый ковролин, что так долго выбирала Алёна. А Антон уже выцеловывает ключицы, чтобы затем уткнуться небритой щекой куда-то чуть ниже них, опереться на чужую грудь и лечь, накинув пододеяльник уже на них обоих. Попов тает от нежности и болезненного обманчивого чувства обладания и единения, чмокает блондинистую макушку и медленно докуривает, чувствуя на губах солёный вкус сои и горький вкус табака. Когда сигарета заканчивает свой недолгий срок существования. Арс ложится на спину, Антон ютится рядом, не желая убирать голову с груди, и продолжает их укрывать, пытаясь тем самым сократить их пространство до таких ничтожных размеров, чтобы никто и ничто не могло туда проникнуть. — Ты понимаешь, что мы весь день провалялись? — спрашивает Арсений, проводя подушечками пальцев по блондинистым вискам. — А у тебя были какие-то планы? — Шастун же продолжает смотреть в окно, наблюдая за тем как небо из нежно-оранжевого превращается в кроваво-красное полотно. — Нет, а у тебя? — И у меня нет. — Просто странно это, давно я вот так не бездельничал весь день. Всё время куда-то надо, какие-то дела. А оказывается, это чертовски приятно — весь день провести в кровати. — Я думаю, если ты захочешь, это можно сделать в любой момент. — Но неизвестно, когда мы сможем так сделать. Шаст дёргается и поднимает голову, упираясь подбородком в грудь Попову. Зелёные глаза смотрят внимательно и грустно, в них плещется обида и лёгкий укор. Арс вздыхает, переворачивает Антона, затем переворачивается сам так, чтобы их лица оказались на одном уровне и целует его долго и нежно, будто пытаясь тем самым стереть из памяти последнюю фразу. Есть темы, на которые они не разговаривают. Например, о том, когда в следующий раз повезёт оказаться наедине. Ведь, если начать обсуждать такие вещи, то придётся что-то планировать. А значит, признать окончательно и бесповоротно, что есть, что планировать. А кому это надо? Никому. А ещё придётся признать, что эти самые разы случаются редко, так редко и недостаточно, что обоим хочется кричать от нетерпения в промежутках. Поэтому вместо слов Арсений предпочитает целовать блондинистое чудо, пока оно вновь куда-нибудь не убежит. За окном поздние сумерки, а в квартире полумрак. Они так и не перебрались на кровать, ведь им и на полу хорошо. И плевать, что из окна уже дует холодным ночным воздухом, если можно греться друг о друга, прикрываясь бесполезным куском ткани. Звук на мобильниках они выключили ещё вчера, оба, не сговариваясь. Но положили их экранами вверх, вдруг что. Этакая уловка, очередная хитрость, чтобы обмануть то ли всех вокруг, то ли самих себя. Эти чёртовы экранчики всегда смотрят наверх, а глаза то и дело косят в сторону аппаратов связи, чтобы чуть что, сразу схватить, ответить и солгать в очередной раз. Ведь у обоих есть номера, звонки от которых пропускать нельзя. И пока они лежали на полу, телефоны переместились с журнального столика вниз, к ним. Сначала Шаст встал за своим, затем и Попов, молча, не переговариваясь, правила оба хорошо знают и давно выучили. Антон полулежит, полусидит, нависая над партнёром, который лежит на животе.Он водит пальцем от родинки к родинке больше по памяти, ведь в полумраке их уже почти не видно. — Моя мама говорила, что много родинок к счастью, — бурчит он себе под нос. — Видимо, твоя мама не слышала про риск меланомы. — А ну не пизди на мою матушку, — шутливо огрызается Антон, бесшумно шевеля губами. Он знает, что в сотый раз собьётся, забудет с какой начал и придётся все делать заново, но всё равно считает. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Палец скользит по коже, пока губы еле слышно шепчут цифры, когда чёртов телефон мигает огоньком. Арс берёт его в руки и быстро что-то отпечатывает, Антон успевает заметить только имя Матвиенко. — Чё от тебя Серый хочет? Арс резко переворачивается, сбивая его со счёта, и прижимает к себе. — Ты ведь знаешь, что у меня родинки не только на спине? Есть темы, на которые они не разговаривают. Например, работа. Потому что работа их свела когда-то, а теперь разводит, не давая хоть на пять минут отойти от всего этого шума, нацеленных камер и глаз друзей, коллег, всей той толпы, что неустанно следит. Кто-то совсем близко, кто-то через экран монитора, но от этого взгляда нигде не скрыться. Иногда они ловят себя на том, что, даже оставаясь наедине, не могу избавиться от этого давящего чувства слежения. А еще, потому что работа — это друзья. Друзья, которым приходится врать. Антон тяжело вздыхает: — Из-за тебя я сбился. Прижимается лбом ко лбу и смотрит в знакомые глаза, которые почти исчезли во мраке. Они на кухне. Шастун сидит за столом, смоля в стакан. Попов стоит неподалёку, он уже успел натянуть пижамные штаны, а вот товарищ всё ещё не может расстаться с пододеяльником, он вцепился в него так, что костяшки побелели. А за окном уже совсем темно и тихо, только собака под окном скулит, да сигнализации автомобильная где-то подвывает. Арсений думает о том, что надо проветрить квартиру, убраться и кинуть постельное бельё в стиральную машину. Завтра по ковролину, на котором сегодня пепел, будет бегать Кьяра, заливисто хохоча, потому что жутко соскучилась по папе. Антон думает о том, что у него сапсан через какой-то час, а надо ещё вызвать такси и добраться до вокзала. А ещё о том, что они уже через два дня встретятся в «Главкино». И это как-то не нормально скучать по человеку, с которым ты проводишь больше времени, чем с собственной девушкой. И они оба ненавидят эти последние моменты встречи. Потому что и сказать им особо нечего, ведь список тем, на которые они не разговаривают, очень длинный. Обычно люди перед разлукой начинают строить планы на будущее, договариваться о следующей встрече, а это не их вариант. Вот и приходится молчать, ожидая чего-то, не в силах оборвать тишину и расстаться. Арсений не знает, на сколько таких встреч его хватит, каждая из них что-то отнимает у него, отрывает по кусочку, и очень скоро этого чего-то совсем не останется. Антон докуривает и бросает бычок в стакан, где он шипит. Сейчас он встанет и начнёт собираться — время не терпит. Но пока можно ещё посидеть. Ещё чуть-чуть. Арс садится перед ним на колени и обнимает длинные ноги, укатанные в пододеяльник, словно в саван. Он вдыхает запах табака и чужого одеколона, который должен уничтожить. И пока он так сидит, он может позволить себе, пусть и совсем чуть-чуть и только про себя, представить их совместные планы. Он представляет себе такой же день, проведённый в кровати, только уже зимой, когда они будут есть оливье и любоваться наряженной ёлкой; представляет совместные выходные где-нибудь загородом, где они будут ходить по лесу и собирать кислую землянику; представляет поход в кино на ночной сеанс, чтобы спрятаться в темноте пустого зала на пару часов; представляет совместный завтрак, которого у них никогда не было; представляет целую непрожитую ими жизнь. Но сейчас у него есть возможность, хотя бы одним глазком туда заглянуть, посмотреть, каково это, чтобы напоследок сделать глубокий-глубокий вдох и отпустить худые ноги. Есть темы, на которые они не разговаривают. Этот список так длин. Он начинается с их женщин и семей, продолжается работой и друзьями, в нём всё: их будущее и некоторые элементы прошлого, в него затесались слова «люблю» и «скучаю», в нём люди, годы и даже целые города. Антон встаёт с места и сбрасывает пододеяльник, отправляясь на поиски одежды в темноте на полу спальни. Арс встаёт вслед за ним, комкает элемент постельного белья и бросает в стиральную машину.