Полетаем, Пит?

Слэш
NC-17
Завершён
3662
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
10 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
3662 Нравится 18 Отзывы 569 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Иногда все говняно настолько, что уже нет сил прикидываться, будто бы зловонная куча, в которую превратилась твоя жизнь, – это гребаный шоколад. Иногда хочется скосплеить какого-нибудь тупого мультяшного страуса и сунуть башку туда, где темно и, по возможности, не воняет безнадегой. Иногда прямой в висок – просто шикарный вариант. Для любого, кроме Дэдпула, который может палить в свою башку хоть каждые десять минут, прерываясь только на официально положенный всем трудягам обед. Иногда хочется просто заползти в свою нору, распинать горы наваленного где придется хлама и упасть лицом вниз. Прямо так, с оружием наперевес и даже не снимая ставший второй кожей костюм. Хочется прямо с порога и в кому на пару месяцев. В кому, где никто не пиздит, не звонит по телефону и желательно не дышит. Уэйд заебался, серьезно. Уэйд просто мечтает, чтобы весь блядский мир провалился куда-нибудь, и тогда, возможно, он, неубиваемая ублюдочная срань, сможет сгинуть вместе с ним. Только «возможно» – черт знает, как там получится на деле. Чего-чего, а вот медленно дрейфовать от сраного метеорита до сраных планеток, умирая от отсутствия кислорода целую вечность, он бы не очень хотел. Потому что если он мазохист, то на пятерочку по десятибалльной шкале. Ну хорошо, может быть, около семи, да и то потому, что все еще каким-то гребаным чудом умудряется находить маленькие, или не очень, радости в своей отвратительной, как псориазная бляшка, жизни. Маленькие вроде вредной, истекающей жиром жратвы, потому что последнее, о чем ты думаешь, когда тебя разрывают напополам примерно трижды в месяц, – это уровень холестерина. Вроде хорошей, или не очень – ему теперь все равно, – алкашки и возможности отмачивать шуточки, в которых ты присылаешь кому-нибудь свою руку, заботливо запечатанную в коробку и показывающую фак, и всего-то ждешь, пока проклюнется крошечная уродская новая. Впрочем, у него все уродское, кроме, пожалуй, левого соска, что умудрился остаться розовым и мягким. Что же до больших радостей… Дэдпул с силой дергает на себя вечно незапертую входную дверь, так как воров перестал бояться еще до того, как с ним случилось все вот это вот, и замирает, прислушиваясь. Ага. Вот, значит, кто задернул шторы, чтобы включенный телик не был замечен с улицы. Вот, значит, кто забрался в его грязное-грязное логово и, поджав под себя ноги в черных спортивных штанах, азартно рубится в какую-то смахивающую на симулятор срань. Уэйд ненавидит симуляторы. Нахер ему джойстик, похожий на торчащий член, если он может полетать на настоящем вертолете или спиздить чей-нибудь маленький, но гордый частный самолет? По этой же причине, кстати, он перестал играть в «Мортал Комбат». Джонни Кейдж бьет по яйцам, растянувшись в фирменном шпагате! Ха-ха! Уэйд может повторить такой трюк, даже если ему отрубят ноги. Он теперь просто охуеть как много может повторить. На его продавленном диване, относительно чистом даже по сравнению со всей остальной мебелью в квартире, скрестив ноги, как тибетский монах, восседает Паучок. В абсолютно обычных мешковатых шмотках, и уже явно не в первый раз пытается пройти какую-то заковыристую миссию, но даже сверхреакция не спасает от то и дело всплывающего гейм овера. Паучок шипит, бубнит себе под нос, но не психует, как это давно бы уже сделал сам Уэйд, у которого по этой причине это уже пятый телек за три месяца, кстати, и просто начинает заново. Уилсон так и стоит около косяка и не вопит по обыкновению «Милая, раздевайся, я дома!». Не спешит бросаться к маленькому Паркеру и заключать его в объятия или еще там чего. Он просто стоит, и, боги, в кои-то веки даже пиздеть не хочется. Питеру включить бы свой паучий радар, уловить изменения в окружающем его пространстве и по-быстрому свалить. Питеру, который последнее время так занят своими уроками, стажировкой у сами-знаете-кого и спасением мира – ну, по крайней мере, в камерных масштабах, – что Уилсон видел его без трусишек и сам не помнит когда. И это плохо-плохо-плохо, но сейчас наемнику действительно лучше бы побыть одному. Пару месяцев, пока дурь из башки, что у нормальных людей именуется депрессивными мыслями, не выветрится. Пока он не сможет снова кривляться и пиздеть напропалую, весело, или не очень, переругиваясь с голосами в своей голове. С заткнувшимися, скатавшими таблички в маленькие чемоданчики и свалившими на Бали. По крайней мере, Уэйд так думает. Куда им еще было деваться, этим маленьким предателям? Не в Анголу же. С туризмом там так себе. Питеру бы свалить к себе… но Уилсон, как бы ему паршиво ни было, понимает, что ни за что его не выпрет. Даже если его трясет от того, что кто-то просто дышит рядом. От того, что кто-то просто дышит его зараженным раковыми клетками воздухом и глядит на его перекошенную шрамами морду. Особенно если это малыш Пит, которому бы делать домашку и продолжать бегать за… Как там ее? А не вот это вот. Не вот это вот уебище, которое ничего только в плотном костюме, живущее посреди горы мусора. Живущее только потому, что не может сдохнуть. Сглатывает имеющую просто премерзотный привкус слюну, и Питер наконец замечает его. Вздрагивает и поворачивается на звук. Белозубо улыбается и в качестве приветствия вскидывает кулак. Разумеется, его виртуальную вертушку тут же подбивают. Жизнерадостное «Привет, чувак!» почти сразу же, без паузы, сменяется на горестное «Ох черт!», и хорошенькая мордашка, лишенная каких бы то ни было изъянов, кривится. – Привет, чувак, – не особо-то весело зеркалит Уэйд и отстегивает тяжеленную разгрузку. Следующей на кресло, заваленное хламом, который он носил когда-то в своей прошлой жизни, летит портупея. Широченный нож. Ручная граната. Питер следит за ним краем глаза и кусает губы от нетерпения. Уэйд без особого труда узнает этот взгляд, да и ерзает Паучок по обивке дивана слишком уж однозначно. Значит, у кого-то есть новости? Крутые-крутые и важные, как бородка доктора Стрэнджа. Окей, ему, кажется, все-таки нужно сесть. Ну, на тот случай, если малыш Пит ему сейчас заявит, что приемный папочка Тони берет его под крылышко на постоянной основе и теперь у него есть своя комната в Мстителетауере. Куда Уэйду, разумеется, нельзя, и вообще «Привет, чувак, я тут подумал и… Прости, чувак. Пока, чувак». Уилсон бы сейчас даже не удивился, если честно. Он все ждет, когда Паркер одумается, глянет однажды утром на то, что дрыхнет рядом, и свалит через окно, прихватив штанцы, чтобы одеться уже на улице. Он все ждет. То с ужасом, то как вот сейчас, с почти научным интересом и затаенным злорадством. Ну когда же уже? Когда? Когда? Когда? В этом семестре или перед годовыми экзаменами? Подходит к дивану и, свалив на пол заботливо сдвинутого Питером к подлокотнику единорога, падает на освободившееся место сам. Питер, что в целом метре сидит, непонимающе косится в его сторону. Надо же. Все-таки насторожился. Или паучье чутье сработало? Оно вообще как, срабатывает на того, с кем трахаешься? – Эй, с тобой… нормально? Уэйд глубокомысленно кивает, не стягивая с лица маски, оценив подбор слов. С ним нормально, это да. Нормально – это вообще верхняя граница его личной шкалы. – Врешь? Кивает еще раз и вдруг испытывает почти непреодолимое желание вылить на хрупкие плечи школьника все свои проблемы, а после вытянуться на диване и, сложив руки на груди, как на приеме у психоаналитика, продолжить причитать. Кстати, может, ему действительно нужен психоаналитик? Ну, такой, прилизанный и в очках. В жилете и чистенькой рубашке. В годах, лысоватый и приятно пахнущий бальзамическим раствором и церковными свечами. – Ладно… – Питер тянет это чересчур глубокомысленно для того, кто буквально пару минут назад выглядел убитым горем из-за просратой миссии. – Не хочешь разговаривать, так, может, сыграем? – Симуляторы – дерьмо. – Да ладно тебе! Я же не упал в обморок, когда ты начал палить по уткам, врубив приставку, которая старше меня! – Это не делает кучки меньше, Пит. – Еще как делает. – Не-а. Даже спорить оказывается лень, и перепалка, которая по идее могла бы растянуться на часы, затухает, не успев как следует разгореться. Питер все больше косится и успевает продуть еще два раза. Шипит чуть сильнее чем обычно, сжимает джойстик в пальцах и вдруг, закатив глаза, опускает ноги на пол и бочком, как ловкая каракатица, подбирается к развалившемуся Уэйду. Забирается на него и, двинув плечом по носу – не то случайно, не то в отместку за нежелание болтать, – устраивается на чужих крепких обтянутых спандексом бедрах. И Уилсон, вместо того чтобы радостно подкинуться его лапать, склоняет голову набок и рассматривает линии чужих лопаток, едва-едва проступающих сквозь широкую футболку. Надо же, совсем по-домашнему одет. Чистенький хорошенький мальчик, который по какому-то недоразумению затерялся в его квартире. Что ему тут делать, среди всей этой подгнивающей разрухи? Что ему делать с медленно подгнивающим Уэйдом? – Может, все-таки сыграешь со мной? – особо без надежды спрашивает обладатель этой прекрасной крепкой спины с несколькими родинками, и Дэдпул закатывает глаза. Предложение, озвученное всего-то лишь два раза – сам он та еще заноза в заднице, когда хочет чего-то, – неожиданно раздражает его. Выбешивает. Накаляет. Злит. И знать бы еще почему. Питер – его маленькое персональное солнышко, что своими паучьими лапками-лучиками озаряет его черную-черную жизнь и делает ее чуть более терпимой. Питера нельзя обижать. Он этого не заслужил. Нет-нет! Даже не думай, засранец! Не смей грубить нашему прекрасному принцу Питеру! Уилсон морщится, как от зубной боли. Ну надо же, вернулись поганцы, да еще когда. Впрочем, что еще может втемяшить голоса назад в его пустую ракозную башку, как не подросток, то и дело ерзающий на нем верхом, чтобы удержать равновесие? – Уэйд? Подросток, что, по идее, уже не является таковым, но Уилсону нравится думать о нем как о маленькой, угодившей в его лапищи, непорочной детке. Впрочем, он и был непорочным и чистым, как кожа девственницы, что еще не вступила в пубертатный период. Ну, знаете, без всех этих угрей. Уэйд предпочел бы угри, если честно. Он бы предпочел что угодно нарывам, язвам и все новым и новым рубцам, которые – придет время, он уверен – не пощадят и его распрекрасный сосок. – Уэйд?! – Да прекрати ты орать на меня, несносное членистоногое! Даже если бы я и хотел полетать вместе с тобой на этом убогом движке, где мне взять второй джойстик? Спиздить у соседей? Заказать на ибэе? Может быть, порыться в черном интернете и… Питер видимо расслабляется под его возмущенную болтовню и даже улыбается краем рта. Надо же. Неужто успел распереживаться, что кое-кто не в норме, и нарочно его теребит? Проницательный малыш-паучок. Ментальный поцелуй мадам Паутине за то, что Пит – мальчик, а не, скажем, самка черной вдовы. Нет, Вдова, конечно, тоже необычайно горяча, но Уилсон не уверен, что хочет проверять, откусывает она своему партнеру голову или еще кое-чего. Определенно точно нет. – Если у тебя нет второго джойстика… Уэйд принимается жестикулировать и собирается было выдать новую тираду на этот раз о пропускающих все мимо ушей школьниках, как останавливается, ощутив, как возросло давление на пах, когда Питер ловко-ловко откинулся назад. Его бы на механического быка… Дэдпул бы и на средних скоростях наблюдать сдох. – …можешь пока поиграть моим. Пожалуй, есть вещи, которые Уэйд Уинстон Уилсон понимает сразу и в любом состоянии. Пожалуй, намеки вроде этого вполне входят в этот список. Хотя что это он? Однозначно входят! Ладонь в перчатке, словно раздумывая «нет» или «ДА-ДА-ДА», ложится на мягкое из-за ткани штанов бедро и легонько сжимает. Обычно Уэйд трогает его без своих тактических перчаток с грубой рифленой поверхностью. Обычно именно он инициатор всея и всего, но… Но. Питер охотно подставляется под прикосновение, кренится назад, чтобы коснуться затылком плеча выпрямившегося Уэйда, и, поставив свое мерцающее на экране черт-те что на паузу, тянется рукой назад, чтобы нащупать липучки на чужой плотной форме. Уэйд так не думает. Совсем-совсем. Перехватывает тонкое запястье и, поднеся пальцы к прикрытому рту, целует каждый из них через маску. Дышать становится тяжело и влажно. На губы и щеки липнет образовавшийся конденсат. Вторая ладонь наемника, что была совершенно дохлая пару секунд назад, уже прилипает к крепкому мальчишескому животу. Уэйда необычайно тащит это сочетание. Мягкости и силы. Подростковой нескладности и ловкости Человека-паука. Уэйда необычайно тащит от Питера, гордости тетушки Мэй, Паркера. – А-а-а… – Отпускает тонкую паучью лапку и предостерегающе грозит пальцем. – Давай, хватай свой джойстик, малыш. Еще немного поиграем. Питер хмыкает. Дважды. Первый – когда снимает свой летающий пиздец с паузы, второй – когда Уилсон тянется вниз, почти сложив его напополам, чтобы добраться до свободно болтающихся на ногах кед и снять их. Вокруг горы мусора, воняет черт-те чем уже сдохшим и порядком высохшим, а мрак разгоняет только мерцание телека. Только мерцание телека и… Питер. Теплый, сопящий Питер, который привстает, помогая стащить с себя штаны вместе со смешными, смахивающими на шорты трусами с мелким оскалившимся Халком. Уэйд не торопится. Усаживает его назад и, проведя ладонями по бедрам, шепчет на маленькое, потеплевшее на пару градусов ушко: – Давай-ка в поперечный, маленькая паучья крошка. – Его голос становится вкрадчивым и маниакальным. Хрипотцы и заигрывающих ноток – больше. Уныния и желания забиться ебальником в сливной сток – наоборот. Паркер выдыхает через нос и медленно, так, чтобы не нырнуть носом вниз, подчиняется. Носок правой ноги почти упирается в противоположный подголовник длинного дивана, левая же зависает над пустотой. Уилсон поощряюще урчит что-то трудноразличимое даже для него самого через маску и неторопливо оглаживает эти прекрасные длинные ноги. От бедер и до колен. Поглаживает и замирает вдруг, узрев простую, как табуретка, истину: у него же есть Питер. Совершенно прекрасный, уже распакованный с нужной стороны Питер. Какие, к херам, депрессивные напевы? Какое к херам, все? Белый, словно только что разбуженный, шкарябает что-то согласное, а Желтый, онемевший от почти пачки обезболивающего, которого Уинстон нажрался, пока добирался до дома, мигает. Простите, ребята, посидите каждый в своем углу. Дайте папочке поиграть. В конце концов, джойстик у него действительно один. У Пита начало новой миссии, что-то гнусаво вопит игровая рация. У Уэйда – задание куда интереснее. Он должен как следует облапать свою членистоногую детку в самых интересных местах. Он должен сделать так, чтобы детка отбросила свой гребаный, смахивающий на член джойстик и начала дышать часто-часто, а после сорвалась на скулеж. Чтобы детка стала мокрой со всех возможных сторон и не была в состоянии выговорить даже свое любимое «о мой бог». Уэйд лапает его за отставленный зад, придерживает левой рукой, ухватив поперек груди, чтобы реально не навернулся, и пытается почувствовать как можно больше, не стягивая перчаток. Почувствовать мурашки ему не удается и, например, то, какая гладкая кожа у Питера, тоже. И либо малышу не повезло с тестостероном, либо охуенно повезло с шугаринг-мастером. Или куда там он ходит? Ну не бритвой же? Так вообще можно бритвой? Яички просто как шелковые. А-класс. Скажите кому – Уэйд напишет положительный отзыв. А после явится с катаной наперевес выяснять, кто там лапал его Питера за голый не только зад. Хотя зад – и вокруг него тоже – очень и очень гладкий. Дырочка так и вовсе такая умилительная и нежная, что хочется плакать. Нежная и охотно пропускающая в себя палец. – Готовился? – осведомляется деловито и чуть нахмурив брови. В голосе так и проскакивают подозрительные мнительные нотки. Уэйд прекрасно знает, что коварства в Пите ни на грош и спит он только с ним, но поиграть в ревнивого папика все-таки хочется. – Мы не виделись… сколько? – Питер делает паузу, прерываясь для вздоха и чтобы чуть приподняться, вцепившись в придерживающее его предплечье. – Несколько недель? Конечно я готовился. Уэйд представляет себе как, и ширинка на его штанах отчетливо бугрится. Ремень, затянутый по самое не могу, начинает давить на живот. – Хороший Паучок, – хвалит, пальцами неторопливо поглаживая расселину между напрягшимися круглыми ягодицами, и с удовольствием вслушивается в то, как начинает частить маленькое, бьющееся прямо в его запястье сердечко. – Садись. «А». – Вообще-то… – Паркер даже сейчас умудряется умничать. Несмотря на то, что его собственный член приподнимает низ свободной футболки, а сбившееся дыхание придает голосу куда больше очарования. – У нас десятибалльная система… Бла-бла-бла. Кого вообще ебет, какая там система? Точно не Уилсона, которого если и волнуют отметки, то только те, что он сам оставит на чужой коже. – Вообще-то, ты должен был ответить «да, сэр», – одергивает и даже грозно сводит надбровные дуги под маской. И плевать, что Питер не увидит, – старается больше для себя, входя в роль строгого папочки. Имеет он право на дэдди-кинк, в конце концов? Для чего им еще такая разница в возрасте? Для чего вообще все? Питер гнется в пояснице, подставляется под пальцы. Ерзает, насколько вообще позволяет поза, и, кажется, вовсе думает бросить джойстик, а с ним и всю авиацию разом. Питер, что протаскивает его, Уэйда, ладонь ниже, оставляет внизу своего живота и, сглотнув, решает, что дальше наемник сам додумается, куда пристроить пальцы. Питер, что, на удивление, послушный мальчик, который только и делает, что покачивается и пытается накрениться вперед, чтобы ловчее отставить задницу. Укусить хочется. Зализать укус. Укусить снова. За Белого, Желтого и единственного и неподражаемого Уэйда Уилсона. За последнего – целых два раза. За каждую из булочек. В костюме жарко, маска липнет к щекам и подбородку. Дышать стремно, как при асфиксии степени «лайт». Как в парилке или же высоко в горах. Дышать… клево. Дышать через раз, чтобы не пропустить ни единого выдоха малыша Питера, которому явно нравится, когда его лапают самым бесстыдным образом. Сразу с двух сторон. О да, Питеру хорошо. У Питера стоит, и Питер явно заявился и смазал зад не для того, чтобы сыграть разок-другой в это унылое дерьмо. Питер пришел, чтобы поиграть с другим девайсом. Схожим по форме с этой фаллической штукой с кнопками на вершине. С фаллической… ха-ха… почти каламбур. Почти, потому что Уэйд забывает о нем даже раньше, чем до конца додумает. Потому что, ввинтив в мальчишку жесткий и толстый из-за перчаток указательный палец, он приподнимает Питера футболку и, не теряя времени на умиления и комплименты, принимается и за его член. Теперь основательно, не едва касаясь ребром ладони через ткань, а обхватывая всей поверхностью перчатки. Проводит пару раз, словно примериваясь, и накрывает головку большим пальцем. Джойстик же, мать его. Уэйд и играет с ним как с предназначенным для управления приставкой пультом. Внимательно глядит на экран и синхронизирует движения обеих рук. Медленно сначала, выискивая удобное положение, и там и там проворачивая пальцы, и, услышав сдавленный писк, удовлетворенно кивает. А вот и звуковой сигнал. Ну что, полетаем, Пит? Жалеет только, что не обзавелся третьей рукой и прекрасный приоткрытый паучий рот остается без внимания. Прекрасный, вытянувшийся в маленький идеальный круг и блестящий от слюны. Уэйду хочется вставить в него пару пальцев и поиграть с проворным языком, или же просто толкать их внутрь и выдергивать обратно, имитируя движения члена. Хочется напомнить Питеру, как это делается, а после скинуть на пол и, развернув, подтащить поближе к своей ширинке. Интересно, эти маленькие губки достаточно ловкие для того, чтобы справиться с застежкой? Не растягивает его, нарочно медлит, лишь массирует изнутри одним пальцем. Дрочит в ритм второй ладонью, но большая часть его внимания сосредоточена на головке. Питер обрезанный и, даже несмотря на то, что не должен быть таким чувствительным, все равно начинает мелко подрагивать, и Уэйд с удовольствием растирает по тонкой коже выступающие тягучие капли. Неужто даже не шалил? Не подрачивал втихую под одеялом, закусив подушку, чтобы бдительная тетушка не услышала? Не запирался в душе? Не оставался в школьной душевой? Хороший, хороший мальчик. Такой гибкий, сильный и вместе с тем уязвимый. Такой отзывчивый, послушный и бесконечно упрямый во всем, что не касается волнительных постельных дел. Очередной гейм овер, и джойстик оказывается отброшенным на пол. Питер, не выдержав, вцепляется в руку Уэйда своими двумя, держится за нее, как будто бы куда-то падает. Держится и осторожно, не слишком-то меняя положение тела, сводит ноги. Теперь просто сидит верхом на самом краю обтянутых красным коленок, касается пола одними лишь пальцами ног. И спина у него просто поразительно прямая. Просто десять баллов за осанку. Уэйд неспешно лапает его и думает о том, что же может быть лучше в этой замшелой вселенной. Надо же, даже не ультиматум… Юный, стонущий что-то свое Паучок, без штанов, но в его руках. Что может быть лучше? Наемник подвисает, совсем невозможно уже дышать через маску, а после в его простреленной не раз и не два головушке словно щелкает. Вообще-то кое-что может. Медленно, так, чтобы напоследок еще раз обвести головку, разжимает пальцы, стискивающие гладенький паучий член, и ведет ими по поджавшемуся животу. По груди, и перехватывает поперек плеч, одновременно с этим высвобождая и вторую руку тоже. – Давай-ка вниз, малыш, – шепчет, подбородком прижавшись к узкому плечу и больно надавив им на выпирающую ключицу. – Порадуй папочку. В любое другое время Питер бы скривился и страдальчески закатил глаза. В любое другое время Питер бы фыркнул и залился краской. Сейчас же Питер, как и любой переполненный гормонами вчерашний мальчишка, мало что соображает. Но путь вниз, на грязный, усыпанный крошками пол, находит вполне. С ремнем и ширинкой справляется тоже на твердую десятку. Интересно, этому сейчас учат в школе или все дело в сверхловких пальчиках? Питер, взгляд которого взъерошенный и шальной, устраивается между его ногами и, используя колено в качестве опоры, цепляется свободной рукой за резинку самых обыкновенных, серых, без сердечек или дебильных надписей, трусов. Уэйд был не в духе для дебилизмов, ясно? И теперь ему почему-то стыдно за это. Уэйд знать не знал, что заглянет маленькая языкастая детка, иначе бы и вовсе обошелся без белья. Правда проклятущий спандекс натирает в самых нежных местах, но да хуй на них, на эти места. У них есть бесконечная регенерация, пускай не ноют. Он прав же? Конечно, прав. Когда это он был не прав? Вообще-то в девяносто процентах случаев так и есть и… Да заткнитесь вы уже! Уэйд машет руками вокруг своей головы, отгоняя противные голоса, и непростительно пропускает момент, в который головка его члена, такая же горячая, как и все тело, оказывается в поразительно контрастном, холодном рту. Маленьком, тесном и влажном. Охуительном. Уэйд сейчас не может в цензуру, окей? У всего этого явно должен быть рейтинг «R». Но тогда Пита явно бы не пустили на лучшие места. Тогда что же, «PG» и зацензурить звездочками? Пока он деловито размышляет, Питер открывает рот шире, берет глубже и принимается ласкать языком, не выпуская наружу. Водит туда-сюда юрким кончиком, очерчивая оголившуюся головку и маленькую щелочку над ней. – Ох, детка, ты, умоляю тебя, сделай так еще раз – и я сдохну на месте, – бормочет, пальцами правой ероша и без того торчащие в разные стороны волосы Паркера, а левой бездумно шаря по диванной обивке, и, ну надо же, натыкается на что-то темное и плоское. На что-то, смахивающее на выпавший из чужого кармана телефон. Питер игнорирует его реплики, продолжая неспешно стараться, то и дело отстраняясь для того, чтобы подышать, и лишь включившаяся экранная подсветка привлекает его внимание. Уэйд протягивает ему мобильник задней крышкой вперед. – Приложи-ка сюда пальчик, – просит, постукивая указательным своим по сканеру отпечатка, и Питер, недолго думая, делает это. Главное меню. Мессенджеры. Несколько тысяч рассортированных по папкам фоток. Так-так-так. Что у нас тут? Питер лишь наблюдает за ним из-под прикрытых век и возвращается к своей игрушке. Кажется полностью поглощенным тем, что делает, и Уэйд даже прощает ему дернувшуюся к паху руку. Пускай малыш себе сделает хорошо тоже – что он, изверг, что ли? Изверг он по понедельникам и средам, а сегодня… явно не они. Питер старается, меняет технику. Теперь лижет как мороженое на палочке, изредка добавляя слюны и тут же растирая ее губами по всей длине. По всей изуродованной пигментными пятнами, шероховатой и жесткой, как и вся кожа Дэдпула, поверхности члена. Питер старается… а Уэйд, чтобы оттянуть развязку, утыкается в телефон Паучка. Ай-ай, какой нехороший Уэйд. Шерстит по соцсетям и перепискам, просматривает фотки. Все как одна невинные и ничего не значащие. Дурашливые. А в этой папке у нас что? А. Ага. Тренировочный полигон «Мстителей». Штаб-квартира. Кабинет Старка. Стул Старка. Брошенный на спинке пиджак Старка. Булавка для галстука Старка… Часы, очки, запонки… Старк. Старк. Старк. Со всех ракурсов и возможных фокусов. С размытием фона и с размытием закатившей глаза и не успевшей отвернуться рожи. Уэйд радуется только тому, что так и не стянул маску. Потому что если бы любое живое существо увидело, как его перекосило, то сдохло бы на месте. А Питер этой участи не заслуживает. Вроде как. Не заслуживает же? Питер, что везде и всюду следует за своим кумиром и готов фотографировать даже пятна, оставленные его расплескавшимся кофе. Ха-ха, бля. Просто заебись. Перчатка, кажется, оживает и руководит его дернувшейся рукой сама. Иначе как объяснить то, что пальцы, поглаживающие каштановые прядки, вдруг с силой сжимаются и дергают? Питер ойкает и тут же ведет шеей, пытаясь избавиться от болезненных ощущений. Надо же. Член в заднице мы терпим, а это – нет? Уэйд, почти что не думая, включает камеру на чужом телефоне и глядит на Питера через оживший экран. Темно выходит, лишь очертания лица и… не только лица, но можно же и вспышку включить. – Не переживай, малыш, – словно сам себе, успокаивающе и вполголоса, мысленно чертыхаясь каждый раз, когда тачпад отказывается реагировать на прикосновения перчаток. – Это твой мобильник, а здесь вай-фай давно сдох. Продолжай. Уэйд ревнует и ничего не может с этим поделать. Уэйд, и рядом не стоящий с плейбоем-филантропом и миллиардером, у которого нет уродливых шрамов и есть буквально все, чего только душа и задница пожелать могут. У него есть даже обожание маленького Паучка, который не то втюхался в него как глупая старшеклассница, не то видит в нем удачную замену отцу. Уэйда не устраивают оба варианта, но со вторым, если очень постараться, он сможет смириться. Наверное. Щелчок и, словно запаздывающая, вспышка… Еще одна, и еще, и еще… У Питера появится новая галерея. У Питера, который, забив на тянущую за волосы пятерню, старается как в последний раз. Тянет губы, выписывает круги языком, подрагивая всем телом, гладит и себя пальцами. Питер, что, выдохнув, вдруг втягивает еще глубже – и, мамма миа, это почти что глубокая глотка. Почти, потому что горло у него узковато, а рвотный рефлекс все еще не забит до той степени, чтобы не реагировать на давление у корня языка вовсе. Отстраняется почти сразу же, пытается продышаться, сглатывает и продолжает. Раскрасневшийся, торопливый и очень-очень красивый. Уэйду хочется натянуть его до шлепка кожи о кожу. Уложить на лопатки, закинуть тонкие щиколотки на плечи и заставить покричать по-паучьи. Пауки же издают какие-то звуки, верно? Этот вот – точно. Постанывает, почти пищит, влажно хлюпает ртом, когда ведет шеей назад. Эстетический оргазм в чистом виде. Эстетический, за которым почти сразу же, не посигналив даже, следует и настоящий. Питер, как хороший мальчик, не отстраняется, расслабляет рот и позволяет испачкать не только язык и нёбо, но и мордашку. Позволяет мазнуть белесой струей по своим расслабленным губам и даже щеке. Питер, как хороший мальчик, тяжело сглатывает и едва ли замечает это, потому что как раз заканчивает сам. В узкую подставленную ладошку и едва не разбив коленку о деревянный диванный каркас. Уэйду бы пришлось выкинуть его после, ибо никто не смеет калечить Питера Паркера, пока он рядом. Да и когда нет – тоже. Питера Паркера, что, выдохнув, скорчившись, отирает пальцы о свою же рубашку и, пройдясь по лицу тыльной стороной ладони, ловко карабкается вверх. Теперь они сидят правильно, лицом к лицу. Откинувшийся на спинку Уэйд фотает его еще раз, но получает по запястью, и телефон валится куда-то на обивку. – Тебе разве не нужно делать уроки? – тянет сыто, с заметной ленцой, и проходится обтянутыми грубой тканью подушечками пальцев по мальчишеским бедрам. Питер кривится, хватает его левую и расстегивает липучку на запястье. Стаскивает перчатку, крепко сжимает освобожденные пальцы в своих и почти сразу же принимается за вторую. – Не-а, – улыбается ему во все свои двадцать восемь и, кажется, реально светится, и плевать, что все это невыключенный телек. – Суббота же. А тетя думает, что я шатаюсь по друзьям. – И это значит, что… – Уэйд, только что испытавший нифиговый такой прилив воодушевления, просто не может не подытожить. Едва держится, чтобы, кривляясь, не поправить на переносице несуществующие очки. Питера, кажется, закоротило, и он никак не может перестать улыбаться. Вот сейчас тоже – скалится так, что глазам больно, и своими шебутными ручонками тянется уже к голове самого болтливого наемника из всех. – И это значит, что до понедельника я весь твой. – Первая из четырех липучек на маске расстегивается почти что с хрустом. Питер играючи справляется с еще двумя и сначала, должно быть, думает просто закатать маску до переносицы, но после попросту срывает ее и посылает в далеко не самый красивый полет из всех, что видел Уилсон. Но да и хер с ней. Куда больше значит то, что, глядя в его обезображенную морду, Питер нисколько не меняется в лице, а продолжает, понизив голос до заговорческого шепота: – Готов к марафону «Чужих», сожрать тонну всякого дерьма и… – Объездить папочку в красном? Ох бля. Лучше бы он иногда думал, как оно звучит, до того, как распахивать рот, серьезно. Уэйда едва кишками наружу не выворачивает от двусмысленности, и настроение, прежде боевое как никогда, стремится сброситься с какой-нибудь крыши. – Да. – Питер не то действительно не замечает, не то просто очень-очень умный мальчик. – Готов сдать тебе зачет по математике, или еще что ты там придумаешь, папочка Уэйд. Звучит тупо, и они оба хихикают над этим. Уэйд оттаивает, как брошенное не в морозилку мороженое, и становится такой же липкой лужицей. Отлипает от диванной спинки и, погладив чужие бока, сцепляет пальцы в замок за узкой поясницей. Им просто необходимо начать с душа. Отмыть Паучка в самых труднодоступных местах и как следует растереть после. Да-да. И если Паучок будет стараться, то Уилсон сможет удержать себя в руках и не скинет Старку пару фото его почти приемного дитятки с хером за щекой. Кто бы мог подумать? Уэйд соврал про вай-фай. Ай-ай.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.