Ночью в залах тихо и темно

      Mäuschen тихо и в одиночестве бродила по дворцу, зная, что в такой поздний час все спят, и её шагов никто не услышит. Эти темные и пустынные залы манили ее взор и пугали этими огромными и высокими потолками, холодом и пространностью…       Наверное, так повелось с детства — она не слишком любит Новый дворец, прекрасно помня рассказ матери о своей детской болезни, неумелых докторах и запахе микстур, отравляющих сознание. Но она выкарабкалась, не желая оставлять свою мамочку так надолго, поражая силой своего характера и закалки. Но откуда маленькая великая княжна могла это помнить, ведь ей и не было полутора лет, она почти не говорила. Только умела восклицать «Ма», и иногда совсем удивлённо «Па». И светиться улыбкой счастливого ребенка, который ничего не знает о жизни, и мило раздаривает благодушное настроение домочадцам.       Очередной портрет в роскошной зале, и кажется, она и в темноте её узнает, различая родные черты. Странно, они никогда не виделись; просто Mäuschen родилась через три года после её смерти, но необъяснимая тяга к образу властному и глубокому никуда не пропадала. Маменька говорила — у вас просто общий взгляд на многие вещи, которые не перестают происходить в мире, серьезность в делах и очарование. Отец всячески открещивался от сходства первенца и собственной бабки, забывая, скольким обязан этой персоне и даже её невидимой тени.       А императрица Екатерина Алексеевна не без иронии глядела с полотна, и никто ни за что не разгадает, о чем помышляла августейшая вольтерьянка. И Мария не пыталась решить для себя этот вопрос, который раз бесцельно прохаживаясь по дворцу, и встречая знакомые портреты…       Великая княжна присела на подоконник, и подавила в себе вздох. С наибольшим желанием она бы сейчас поселилась бы и в Зимнем, и на Каменном и в старом дворце, но почему-то отец и мать вздумали обживать «свою первую собственность». Сейчас это приобретение казалось не менее мрачным, чем Михайловский замок, проезжая который Машхен становилось не по себе. Она едва могла вспомнить деда, но маман говорила, что такой курносый нос, как у неё, видела лишь однажды — у императора Павла Петровича. На этом их общие черты заканчивались, и более всего Машхен походила на отца, особенно, склонностью к падениям, характером и ненавистью к придворной жизни.       — Страдаешь лунатизмом? — великая княжна повернулась на знакомый голос; то был великий князь Мишель, приглашенный императором на ужин, и оставшийся на ночь. — Mäuschen, Мышка…       — Как видите, Ваше Высочество, я оправдываю собственное детское прозвище! Садитесь рядом, и не гаркайте так громко, — Мишель — всегда желанный гость на половине Мари. Правда, было бы не слишком удобно, если их кто-то застал. Никто и не узнает, — у меня, в отличии от моего папа, слух прекрасный!       Мари и Мишель никогда не ощущали себя «почтенным дядюшкой и племянницей». Придворный протокол между ними терпел потери, и раньше этот союз дополнял Никс — пока не настала ему пора остепениться.       — Ты всегда была большой соней, но не сегодня и не сейчас… — начал великий князь. — И ни в одном глазу…       — Мишель, мой друг, не заставляй меня объяснять тебе, почему я не хочу спать! Сегодня я на редкость бестолковый собеседник, и прошу меня простить… — великая княжна снова взглянула на портрет, — и я разговариваю с Её Величеством! Разве не видно?!       — Гипнотизируешь портрет бабки, будто ты сейчас она воскреснет и выскажет все то, чем она недовольна! Мари… — Михаил давно перестал удивляться характеру единственной девушки, с которой ему было так легко и просто. Просто читала его без лишней мишуры и слов, а сейчас они поменялись ролями — читает он, причем, безошибочно. Давно пора! — Тебе нужна слава! Как есть у Великой Екатерины! Иначе, не представляю… — Мишель был абсолютно уверен в своей правоте.       — Князь, брат, вы должны быть довольны сложившейся картиной! Не нужно иметь большого ума, чтобы понять то, что великий князь Константин — мой дражайший старший дядя отречется от своих прав, и Никсу выпадет счастливая возможность стать цесаревичем! Ваш родной брат когда-нибудь станет вашим правителем, и вы будете его самым верным слугой… Впрочем, у меня тоже нет другого выбора! Либо замуж за немца, либо монастырь! — Мария выпалила свою речь на одном дыхании, будто бы давно готовила её, и знала, что это истина. А если и попрекнут, то испугаются холода, которым могли бы загореться её огромные темно-синие глаза, часто сияющие звездами в ночи. Как и сейчас.       — Милая Мари, не стоит так отчаиваться! Поверь, если бы выбор стоял между тобой и Николаем — я бы в любом случае выбрал тебя… — Мари округлила глаза, пытаясь не услышать практически прямое признание. Мишель был ей бесконечно дорог, но они никогда не будут вместе, тем более, что её помолвка с кронпринцем Швеции — дело готовое. Трон и корона…       — Мишель, оставим подобные разговоры навсегда! Мой отец ещё молод, и я хочу оставаться ребенком, и не думать о своей доле…       — То, чего ты действительно достойна, может ждать тебя только в тронном кресле! И ты сама это знаешь, но бежишь от этой мечты… — заключил Мишель, и отойдя к стене. — Иногда ценю свое счастье, ведь я один! Я не хочу быть чьим-то мужем, и вряд ли стану великим военачальником, и не отыщу высот у трона! А вот ты… — и снова эти предположения, которые никогда не приведут к желаемому…       — Дорогой друг, я уже на троне, я с рождения на троне, потому что я — дочь императора! И поверь мне, и я не жду того что сбудутся предзнаменования, опасения бабушки, я и сама этого не хочу! Мне важно моё личное счастье, но его хотят покоробить! И сделать они хотят это с моей матерью, и с моей сестрой. Теперь я не веду речь о собственных чувствах, мой покой всегда подвергался гонениям! — Мари сделалась гневной, рассерженной, отчего у нее покраснели уши и порозовели круглые щеки.       Младшая сестра в глазах Марии Александровны, совсем ещё маленькое, но смышленое дитя, нежный ангел с копной этих невозможно красивых белокурых кудрей, заслуживала счастья, и, имея любящих родителей, она уже его получила. Она лишь сбережёт ее покой…       На то Мари и есть старшая сестра!       — Ты чем-то расстроена? — Мишель почти не узнавал жизнерадостной Mäuschen.       — Нет… — коротко отрезала великая княжна, и похлопав великого князя по плечу, удалилась собственные покои. Больше сил на ночные разговоры у не было, тем более, что часы пробили три часа ночи. Значит, завтра за собственный сбитый режим она будет расплачиваться больной головой.       А Михаил еще долго смотрел в след легкой фигуре, скрывающейся в темном и длинном дворцовом коридоре… Пересекался синим взором с портретом покойной бабки, переводил глаза на стены, во мраке ночи кажущиеся глянцевым атласом, и думал…       Похоже сын венценосца сегодня не уснет…