Песнь Солнцу

Успеешь? Темнота скользила за ней на чешуйчатом змеином брюхе, щекоча пятки раздвоенным языком и растрепав волосы дыханием ночного ветра. Она нетороплива ползла на восток, по прямым улицам Ахетатона, медленно покрывая серебрящийся Итеру, белёсые дворцы, расписные колонны и величественный храм, открытый и обласканный золотыми лучами днём, но беззащитный теперь, в тусклом свете усталого глаза Джехути. Темнота довольно шипела, ныряя в благословенные воды, готовясь проглотить их до капли в новой схватке. Но Кемет уже перешагнула порог. Она спряталась в роскошном дворце Большого Дома, как и каждую ночь: забежала, тяжело отдышавшись и отдёрнув прилипшую к телу ткань. Смахнула пот со лба и немедля прошелестела в свою просторную, холодную, пустую обитель. Мигом сбросила серьги с ушей и браслеты с запястий и лодыжек, пшент со свернувшейся крошечной змеёй с уставшей головы и переливающееся бирюзой ожерелье с затёкшей шеи, сделавшись вполовину легче. Нашла миску с водой и смыла жгучие краски, распустила заморский пояс и выскочила из белоснежного одеяния, позволив теням обхватить точёное тело. Тийа выдохнула и невольно обняла себя за плечи, а потом, призадумавшись, опустила руки ниже. Кто бы осмелился усомниться, что она ничуть не утратила красоты: вот стиснуты в ладонях полные груди, чуть сжимается гладкий живот, дрожит под пальцами нежная кожа цвета пальмового ствола, когда одна рука цепляет кудряшки между круглыми бёдрами. И вся она, Кемет, священная земля, в этой маленькой фигуре с цепкими тёмными глазами и чёрными волосами до ухоженной спинки, вся в великолепной богине, пришедшей из обители вечной радости — чуткая и заботливая, как раскинувшая соколиные крылья Исет, гибкая и ластящаяся, как мурлыкающая Бастет, манящая и сладострастная, как волоокая Хатхор, могучая и смертоносная, как рычащая в глубине пустыни Сехмет... У неё тысячи тысяч имён и масок во всех уголках Нижних и Верхних Земель — подобно самой Великой Матери, извечной природе, воплотившейся в ней, многоликой и бесконечной в проявлениях ярости и милости, красоты и уродства, щедрости и жалости, живущей в раскинувшемся звёздной коровой сияющем небе, в щедром весеннем урожае и безжалостной летней засухе, живущей в каждой женщине зримого мира, носящей во чреве тайны жизни и крошечное море солёных слёз. Кемет выглянула в окошко — перед её взором лежал молодой город, которому не дано расти, ставший цепью, связавшей Обе Земли, Инбу-хендж и Но-Аммон. Она сама стала цепью — цепью, крепко сковавшей Куш и Ханаан, Амурр и Упе. Она улыбнулась, вспомнив вереницы пленных с севера и падающих на колени рабов Большого Дома, в слезах умолявших не оставлять их без внимания. Жалкие твари, они не забывают напомнить, что у неё дурное золото, подумала Кемет, скривившись, и отвернулась. Она — богиня, была богиней всю свою долгую-долгую жизнь. Так почему теперь ей стало так страшно ночью? Тийа некстати подумала о пустыне за городом. Представила мертвенную, вязкую тишину посреди бескрайних песков, тихо напевавших голосами неисчислимых песчинок о забвении и покое, почувствовала, как наяву, раскалённое дыхание Сетха, выжигавшее её кожу до кроваво-коричневых язв. И затрепетала нутром, ощутив сквозь высокие стены Ахетатона изголодавшийся взгляд красноглазого бога, изгнанного, но не забытого, ослабевшего, но не бессильного, и доныне пожиравшего плоть и души неудачливых путников да брошенных умирать воинов. Не его ли дух, чёрный, пропитанный злобой, завистью и жаждой чужого света, скользил ночами по улицам её городов, сворачивался у дворца и шипел извечные проклятия, не с ним ли... Не с Апопом ли, сгустившимся во Мраке, сражался каждую ночь Великий Ра? Да, она видела это, видела, как сходились в битве огромный тёмный змей и бесстрашный огненный сокол: плыла солнечная ладья по неземному Итеру, грёб веслом неутомимый Владыка — Хепри утром, Ра днём, Атум вечером, мёртвый после заката, он, породивший миры Птах и сотворивший людей Хнум, Амон-завоеватель, блистательный Шу, он, единый, бесконечный и вечный, засиявший во Мраке, сошедший во плоти Хора, малыша на руках небесной матери. Грёб он вниз по течению, рассекая синие воды во мгле безвременья, и вдруг содрогались миры от рёвы чудища, и поднималась, переливаясь, огромная спина в непроницаемой оправе. Апоп разом заглатывал Итеру, спасителя и хранителя Обеих Земель, и Ра поднимал пылающее копьё. Тийа упала в постель и прижалась горячим лбом к холодной ткани. Из ночи в ночь круговорот битв сотрясал её душу: не могла она забыться сном, не могла ни глаз закрыть, видя перед собой извивающегося змея и слыша, как копьё рассекало тьму и вонзалось в чешую, как он ревел от боли и ярости. Кемет жмурилась и вновь распахивала глаза, дышала с трудом и царапала руки, перекатывалась с бока на бок и всё думала-думала-думала. Пока пребывало Солнце в западном изгнании, земля точно умирала, издыхала мучительно без создателя своего. Вылезали львы из логова, рыща добычу, правили миром ползучие гады, бьющие со спины, жалящие снизу скорпионы и змеи, дремали в домах своих люди, и один не видел другого. Казалось, Итеру не потечёт больше, не будет урожая и праздников весны, не будет ликования о поправшем смертью смерть Усирэ. Но Великий Ра, солнцеликий владыка времён, Большой Дом земли и небес, не опускал оружия, из раза в раз разил чудище, сколько бы не ворожил его змей жёлтыми глазами: вот из могучей десницы неудержимым потоком устремлялся огонь, гремел Дуат от победного клёкота, расправлял огромные крылья сокол, и его острые перья сверкали полуденным Солнцем, пронзая Врага. Кемет задыхалась в судорогах, глотая пахнущие дымом слёзы, держалась за горло и невольно душила себя, чувствуя, как её — как Отца — стискивали гибкие кольца. Апоп, душа Сетха и его незримый образ, шипел грозно и властно, раскрывая ядовитую клыкастую пасть. Тийа закричала бы, но язык онемел, отнялись руки и ноги, и она могла лишь трепетать в невидимых оковах, пока её холёное тело царапала скользкая чешуя, оставляя порез за порезом на животе и груди, исцарапав спину и ягодицы. И следом выступали на коже кровавые письмена: «ВЕЛИКИЙ РА-ХОРАХТЕ ПРОИГРАЛ, БОЛЬШЕ НЕ ВСТАНЕТ». Змей сожрал сокола. Кемет замерла. Уставилась в каменные стены дворца, медленно поднялась и присела. Закрыла лицо ладонями и тихо-тихо зарыдала. Нет больше Отца! Великий Ра пал в славном бою, и Тьма вырвалась из плена, и никто не спасёт ни богов, ни людей от её неутолимого голода. Тийа тряслась в лихорадке, ревела всё громче, била себя по коленям и причитала, как же допустила она, как же допустили другие боги, почему не помог никто одолеть чудище. Она не утирала слёз, булькала от бессилия, и вместе с ней погибала природа: вдалеке выли шакалы и лисы, пробираясь к спящей скотине, протискивались к запасам урожая крысы, чахли без света и скорбно опускались пальмы и кедры, иссыхали травы, мир погружался во мрак... Тени без стеснений облепили её и шептали без сожалений, что теперь некому защищать Верхние и Нижние Земли, некому её приласкать и утешить, не ответит никто на молитвы и не протянет руку в годину нужды. Кемет рухнула и свернулась калачиком, уткнувшись лбом в колени, и шептала о том, как же любила Солнце, как любила ходить под золотыми лучами, оставлявшими жаркие поцелуи на лбу и плечах, как любила жадно пить этот свет, переполняясь силой и жизнью, и видя улыбку творца, влившего в жилы кровь, наделившего даром дыханья, соткавшего в утробе и её, и живущих... Как же любила того, кто отличал страну от страны, племя от племени, кто её животворил с начала времён! Шло время, но Кемет оставалась безутешна. Но вдруг — подняла она мокрые глаза, вскинула голову в изумлении и кинулась к окошку. Не может быть правдой, но чудо приключилось: ужасный змей, довольный злодеянием, нежданно запыхтел, а через мгновение — небосклон заалел от потоков его крови, и Итеру вновь заструился по её венам к Великой Зелени. Расправил крылья сотканный из мощи и пламени сокол, блеск его стал нестерпимым, и, закрутившись, он обратился гладким золотым диском — великим Атоном. С ликованием и счастливой ребячьей улыбкой глядела Кемет, как Атон, сияющее на небосклоне тело Великого Ра, — премудрого Атума, бесстрашного Хора, пусть зовётся, как по душе угодно — неторопливо поднимался ввысь. Сонно покачивался он, протягивая тысячи тысяч заботливых, умелых рук к измученной земле: зеленели травы и деревья, в радостях мчались на пастбища четвероногие твари, вылетали птицы из гнёзд, взмахом крыл творенье его прославляя, резвились рыбы в реке. А вскоре очнулся от сизого плена и город, поплыли на юг и на север гружёные барки, зашуршали торговцы, толпился у храма народ, томясь в ожидании Большого Дома, сына Атона, познавшего его лучше всех живущих... Тийа шумно захохотала, обхватила себя руками и закружилась в нелепом танце, как много-много лет назад, когда была девочкой с плетёнными косами да медными серьгами, жившей в нескладных дворцах первых владык. Совсем позабыла она о наряде и украшениях, так и выскочила, сверкая отлитым из бронзы телом, лишь бы успеть до новой смерти Солнца, лишь бы не пропустить его нежность с утра, страсть дневную и усталую ласку вечером. Она побежала до сада, плюхнулась рядом с прудом и блаженно вздохнула, раскинувшись звездой. Солнце по-отечески улыбнулось, чмокнув её в макушку, и светило себе дальше. Кемет прикрыла глаза и ещё долго лежала под лучами Атона.