Разные люди

Витя не был родом из Москвы, он просто частенько туда наведывался по самым разным поводам, как правило, по общественным делам. Он был человеком, как это принято говорить, с активной жизненной, гражданской позицией. Ему вечно всё было надо и до всего было дело. Если вы когда-нибудь в своей жизни видели человека-оркестра, то это, наверно, живое знамя и девиз Витиной жизни. Он ездил в турпоходы, сплавлялся на байдарках, бегал кроссы и ездил на шоссере марафоны, ходил на митинги, состоял во всех советах и кружках, которые позволял ему его уже не детский возраст. Ведь Вите на данный момент уже хорошо за тридцать. Не всякий встречный даст ему больше 30, но так то посторонний. Сам Витя чувствовал, что его постепенно и неотвратно нахлобучивает кризис среднего возраста. Он ощущал, как накатывает на него страх перед старостью, тщетой всей его жизни, пустотой в карманах и совсем небольшой карьерной историей, где он, образно выражаясь, от младшего подбегающего, дорос до старшего догоняющего, но он не играет главную роль в этом спектакле, как ни старается. Ясное дело, Виктор быстро понял, что дело не в его рвении, способностях и чистоплотности, а в том, кто кому друг, враг, сват и брат, ну, или кто с кем спит, в конце концов. И в красивых синих Витиных глазах затаилась тоска и грусть, с которой он философски стал глядеть на мир, щуря пушистые ресницы. Носил свой значок с эмблемой движения, в котором состоял, как бы демонстрируя окружающим, каков он, праведник, "комсомолец" и умница. Витя и в самом деле был умницей. С этим даже спорить бесполезно. Это совершенный факт. Он жил правильно. Витя мог выпить с друзьями, но не делал этого накануне рабочего дня или важных событий. Он не курил и почти не ругался матом. Он правильно женился, на тихой и скромной девушке, с которой завёл детей. И даже это он сделал правильно, пожив в браке "для себя", спустя несколько лет. Витина жизнь была гармонична и правильна, как симфония Моцарта. Он был всегда аккуратно стрижен, но оставлял достаточную длину волос, чтобы те могли свободно завиваться в крупные тёмные кудри. Он не допускал никаких неправильных поступков, отсекая и предупреждая их. Думается, что при таком раскладе нет ничего удивительного в том, что его, как работника и активиста, ценили, приглашая, выдвигая и запихивая на все мероприятия. Так же нет ничего удивительного в том, что вокруг него постоянно была компания их тех, кто любил альпинизм, велоспорт, устраивал акции в поддержку бездомных, выпиливал лобзиком, плёл макраме, бегал марафоны, вырезал по пенопласту, ходил на демонстрации, организовывал конкурсы, образовывал комитеты, устраивал субботники, словом, жизнь нашего героя была насыщенной и активной. Не секрет, что, помимо тех, кто просто в силу своих увлечений, был притянут грандиозной гравитацией Вити, были и те, кому от него нужно было нечто совершенно иное. Безусловно, речь сейчас о девушках. Некоторые были даже замужем. Ситуация эта пикантна тем, что никто точно не знал, возможно, даже сам Витя не знал, что происходит. Это просто случалось. Они вились вокруг него, как мотыльки в ночной мгле, негромко стукаясь о его яркий огонь в колбе, не причиняя себе вреда, но и не обнаруживая ничего в ответ. Обманутые? Обманувшие себя? Вероятно, его внешность, дружелюбие и лёгкое кокетство делали своё дело. Этот тёплый свет мерцал и притягивал, но не давал ничего. Он был весь в себе. То ли очень простой, то ли слишком хитрый. Кто знает? Он ведь не признается. Сам себе, кстати, тоже, возможно. По закону жанра в таких вот случаях произошло то, что всегда случается, когда человек слишком самонадеянно выпячивать свою грудь со словами: "У меня всё правильно и хорошо!" И, конечно, это случилось в самый неподходящий и неожиданный момент, когда Витя был уверен, что нет никаких причин для того, чтобы хоть как-то беспокоиться на какой-либо счёт. Он приехал в Москву, как и сейчас, но дело было не летом, а поздней осенью, когда листва вся опала, природа стояла угрюмая, нагая, накрапывал грустный дождь и никакой романтики в этой серой и непроглядной мгле не было и быть не могло. Это была очередная рабочая поездка, куда его затянуло инерцией его жизни. Его опять выдвинули и выслали. И он, словно джинн, не в силах противостоять желанию начальника, повиновался. Не сказать, чтобы он хорошо помнил тот день. Скорее его обрывки: сумрачная комната, где из-за развёрнутых жалюзи сочился серый, тусклый свет, казённая мебель: столы, стулья, невзрачный бизнес-центр, где гулко и чисто в коридорах. Он тогда сел подальше. Ему отчего-то не хотелось, чтобы опять случилось неизбежное - его выдвинули, наделили и уполномочили. Не то, чтобы он устал, а просто хотелось увидеть, как это случится с кем-нибудь другим. Однако, когда пришёл момент кого-то выбирать, наделять и уполномочивать, все, как по команде, повернулись к нему. Испытав приступ лёгкой досады, Витя помял пальцами краешек бумаги, словно намереваясь свернуть его в самокрутку, и вздохнул. Единственной, кого он не знал за этим столом, кто удивлённо взглянул на него, была девушка. Выглядела она довольно нелепо: в свитере крупной вязки, который сидел в обтяжку, и в штанах в мелкую клетку, которые напротив висели на ней мешком. Венчало всё это безобразие растрёпанное каре. На шее у неё висел фотоаппарат. Он был довольно дорогой, а пользоваться она им, как видно, толком не умела. На лице почти нет косметики. На руках маникюра. Сплошные несуразицы, а не девушка. И лицо какое-то круглое. Крупные скулы. Большие глаза, в которых плещутся неуверенность и стеснение. Пухлые губы... Курносый нос... А глаза ведь зелёные... или серые... или голубые...? - Стоп, - мелькнуло у него в голове, и поспешно стёр с лица выплывшую лёгкую улыбку. Когда девушка заговорила, голос у неё оказался немелодичный, а скорее какой-то перекатистый, так обычно говорят толстушки. Говорила она торопливо, краснея, блуждая глазами по документам, по всему было ясно, что чувствует она себя неуютно перед собравшимися, выступать не привыкла. Не сказать, чтобы она была забитой мышью, но и в своей тарелке сейчас не находилась явно. Все смотрели на неё с приободрением во взгляде, как бы давая понять, что все прекрасно понимают, как ей неуютно, но она вынуждена говорить. От этого она ещё гуще покраснела, заговорила увереннее, местами, правда, теряя мысль. Встреча кончилась, все вышли в холл. - Давайте сделаем фотографию! - предложила нелепая барышня. - Встаньте тут, пожалуйста. Все выстроились. Витя оглядел её издалека, когда лицо её скрылось за объективом. Нескладная фигура: короткие ножки, длинное туловище с широкими плечами. Некрасивая. Это как-будто оттолкнуло его, и они попрощались быстро, по-деловому. Его она, похоже, не заметила из-за волнения, поэтому коротко пожала ему руку и ушла в другой зал, где продолжалась другая встреча. Витя задумчиво проводил её взглядом, затем тряхнул головой и начисто забыл о ней в этот же миг. Прошло какое-то время. Они перезванивались и переписывались по рабочим вопросам. Всё шло очень ровно и по-деловому, дружелюбно. Так казалось Вите. Окружающие, те, кто мог их видеть со стороны, тоже не смогли ты сказать, что есть какие-то очевидные откровения, но, в то же время, они оба вели себя не совсем профессионально. Много шутили, перекидывались делами, словно играли в пинг-понг, фразы становились всё двусмысленнее, как если бы они были друзьями или флиртующими влюблёнными. Наконец, до неё дошло, что происходит нечто не совсем нормальное и обычное в таких обстоятельствах. Случилось это после очередной их встречи на очередном мероприятии, спустя несколько дней. Её осенило. Она шлёпнулась на стул в своей крохотной кухоньке и долго сидела, размышляя, что делать дальше. Хотя, собственно, что и с чем надо было делать? Перечитав переписку, она ещё крепче задумалась. С этой минуты их отношения для неё стали совершенно иными. И ей стало абсолютно понятно, откуда было это трепетное стеснение всякий раз, когда ей приходилось обращаться к нему по телефону или лично, почему её, против её воли, заливала краска каждый раз, когда ей приходилось говорить об их проектах кому-либо, как-будто она признаётся в чём-то сокровенном. Они встретились вновь. В этот раз была весна, ранняя, с насморками и грязью на газонах, но уже позвякивающая крошечными мокрыми почками, зеленеющая очнувшимися от зимы лишайниками и мхом на чёрных от талого снега стволах деревьев, коричнево-зелёная, чёрная, пахнущая растопленным льдом. Не сговариваясь, они вышли тогда в пустой коридор и остановились около окна. Витя нёс какую-то чушь по поводу их работы, он и сам, кажется, понимал, что слова эти сейчас ничегошеньки не значат, но не мог позволить себе умолкнуть и остановиться хоть на миг, ведь тогда придётся ответить на немой вопрос, бултыхающийся в её серьёзных зрачках. Так или иначе она и не думала облегчать ему задачу, она молча слушала его, разглядывая. Свет, лившийся на неё из окна, играл на крутых скулах, оседал на дне зеленоватых зрачков, скользил по краешку губ, делая её лицо каким-то неимоверно волшебным, словно нереальным, но в то же время бесконечно выразительным. Он запнулся, забегал взглядом по её лицу. Рука его против его воли вдруг легла на её предплечье и скользнула к кисти, задев пальцы. Мигом в лицо ударило жаркой волной прилива крови. В ушах зашумело, в глазах всё поплыло. Это был раскат грома, что в точности соответствовало тому, как молния, рвёт атмосферу, резко расширяясь. Витя испуганно задышал, это уже выходило за рамки всего, что заслуживало бы логических объяснений. Внезапно она схватила его голову и мягко притянула к себе, впиваясь в губы поцелуем. Витя судорожно всхлипнул и, кажется, простонал, нервно отрывая её от себя. В мгновение он постарался придать себе самый ледяной вид, на какой только был способен. Окинул её разъяренным взглядом и быстро зашагал прочь, не сказав ни слова. Она продолжила стоять с разведёнными им в стороны руками. Лицо её в этот момент странным образом переменилось, словно бы и не она это была: глаза будто ввалились, бледность проступила, неприятно оттенив носогубную складку, рот приоткрылся, словно какое-то слово застряло в нём, и она подавилась им. Как они закончили тот день, лучше уж не вспоминать. Витя сидел за столиком недорого кафе в центре столицы и проматывал всё это в своей голове. Впервые за истекшие пару месяцев. До этого он просто старался не думать об этом, что с успехом ему удавалось. Он сознательно давил в себе это, а его образ жизни ему в этом помогал. Он продолжал наматывать километры на своих кроссах, ходить по приютам, помогать выжигать по дереву, короче говоря, он делал всё это с душой, где-то на закорках пряча мысли об этом случае. И это у него прекрасно получалось. Но завтра им предстояло встретиться вновь. Пусть она дала понять, что не собирается променивать профессиональное на нелепость, Витя чувствовал, что это всё неискренне, и она наверняка точно так же, как и он, попросту запрятала эти мысли куда подальше. На улице поднялся шум. Люди поспешно зашагали прочь от чего приближавшегося с другого конца улицы. Вите не было видно, что там творится. И он решил было, что едет поливальная машина или что-то вроде того. Но тут улица подозрительно опустела, и стало довольно тихо. Посетители кафе переглядывались, кто-то вышел за дверь и сквозь витрину принялся отчаянно семафорить своему приятелю, чтобы тот поскорее покидал кафе. Все засобирались, беспокойно поглядывая на официантку, которая торопливо выдавала счета. Кто-то выскочил в дверь и, обернувшись в том направлении, откуда до этого поспешно уходили люди, трусцой кинулся в другую сторону. Витя протянул деньги и взял было свою сумку, как что-то ухнуло снаружи и послышался топот и скрежет. За стеклом кафе проносились какие-то люди. Большинство из них было одето в чёрное, они были грязны и вспотели, футболки липли к телу, а перетянутые платками лица обрамляли прилипшие ко лбу совершенно мокрые волосы. В Москве в тот день было особенно жарко. Они бежали, отбрасывая назад летевшие откуда-то баллоны, изрыгающие снопы какого-то едкого дыма. Улица мигом скрылась за этой пеленой. Нос и глаза защипало. Толпа снаружи нарастала. Витя заткнул рот и нос воротом футболки, схватился за ручку двери и прижал её плотнее, что бы в помещение перестал просачиваться газ. Между тем, снаружи события принялись развиваться куда быстрее. Толпа, как спичечный коробок, опрокинула ларёк прессы, полностью разрушила его и подожгла. Мимо кафе, высоко подскакивая, промчалось пылающее колесо, разбрызгивая вокруг ошметки расплавленной чёрно дымящей резины. Послышался звон битого стекла, кто-то вырвал из мостовой булыжник и запустил им в витрину какого-то магазина. Официантка за спиной у Вити вскрикнула и закрыла лицо руками. Стало очевидно, что стеклянной стены между ними и происходившим снаружи уже недостаточно, и это лишь вопрос времени. Тут от мельтешащих в чаду фигур отделилась одна. Это была девушка. Одетая в короткие чёрные шаровары и чёрную грязную футболку, прилипшую к её телу. Руки у неё были скрыты короткими перчатками, на голове была чёрная бейсболка, скрывавшая глаза и волосы, на ногах у неё были кажется треккинговые кроссовки. Нижнюю часть лица пришелицы закрывала чёрно-белая арафатка. - Что ей надо? - пробормотал какой-то мужчина. Девушка по ту сторону витрины спокойно оглядела стекло и вытащила откуда-то из-за пояса бутылку. - Что она собирается делать? - в ужасе вскричала какая-то женщина, кидаясь вглубь помещения, подальше от окна. Ещё мгновение, и все остальные ринулись за нею, роняя стулья и столики. - Что вы как бараны? - воскликнул Витя и рванул дверь. Пришелица мельком взглянула на него, подожгла фитиль, воткнутый в бутылку, и, едва Витя успел схватить её за руку, с силой швырнула коктейль в окно. Осколки градом посыпались на землю. Кафе в тот же момент охватило пламя, люди принялись выбегать на улицу. Витя, что есть силы сжал её руку и встряхнул. Она вскрикнула и пнула его ногой в бедро, видимо, не целясь, но очень больно. Он стиснул зубы, чувствуя, как наливается кровью ушибленное место. Витя хотел заломить ей руку и отвести в полицию, но в этой ситуации было ясно, что это совершенно бессмысленно. К ним уже бежала парочка каких-то молодчиков, завидевших, что их соратницу схватили. Он хотел было её отпустить, но она вновь пнула его, не дожидаясь, что он это сделать. В то же самое место. Витя замычал от боли и злости, замахнулся и что есть силы залепил ей оплеуху, отталкивая прочь. - Витя, блять! - вдруг вырвалось у обидчицы. Она грохнулась навзничь и, судя по звуку, здорово стукнулась спиной. - Ай, - вырвалось у неё и слёзы брызнули из глаз. Бежавшие к ним парни уже подоспели и, пока один схватил брыкающегося Витю за плечи, второй смачно принялся бить его по лицу, по рёбрам, в живот. - Нет, ребята! - ловя ртом воздух, крикнула она, перекатываясь на живот и пытаясь встать на ноги. - Не надо его трогать... Отпустите... Стойте... - Дело твоё, - брезгливо отозвался один из них, швыряя Витю на мостовую. Он неуклюже завалился назад, пытаясь выровнять равновесие, заливая футболку кровью из разбитого носа, и бестолково мотая руками. Осколки разбитой витрины впились ему в спину. Она встала, потирая ушибленную спину, другой рукой, она стирала кровь с лопнувшей от Витиного удара губы. - Ну, что, герой, - беззлобно спросила она, - рад меня видеть, наверно? - Не особенно, - стиснув зубы, отозвался он. - Слушай, я тут больше не могу оставаться, - она присела рядом с ним на корточки и протянула руку, чтобы помочь подняться. - Но я могу отвести тебя в сторонку. Он покосился на руку и демонстративно принялся подниматься сам. - Как хочешь, - пожала она плечами и собралась уходить. - Объясни мне, ради Бога, что ты здесь делаешь? - спросил он, глядя, как она разворачивается. - Нельзя быть таким дебилом, Витя. Нельзя, - ухмыльнулась она и трусцой пустилась прочь, хрустя битыми стёклами.