Душа за душу

Сколько времени уже прошло? День, два? Неделя? Год? Квилл точно не знал. Его стрелки часов замерли в тот самый момент, когда её сердце остановилось, а ясные глаза закрылись навсегда. Вернулись все стражи. Даже маленький Грут весело плясал, когда его молодые ветки снова обрели гибкость и прочность. Вернулись все. Кроме неё. — Мне жаль, — Ракета в тот день не шутил. И, наверное, в ближайшие годы его острое слово уйдёт на покой, оставив место скорби и печали. Сердце Питера уйдёт на покой навсегда. Как и предполагал Звёздный Лорд, Ракета первым покинул команду, что было не удивительно. Её имя читалось везде: в каждом треклятом уголке этого корабля, в напряженной тишине между бывшими стражами, даже в том мусоре (что она просила убрать) Питер видел её имя. Она была той самой искрой в двигателе, что зажигала газ. Она была его искрой в сердце, что давала ему жизнь. Теперь, когда-то великие люди (и не только) стали пустыми пазлами без одной детали, пустой картинкой, что не имеет смысл. Потом ушел Дракс и Мантис. Без неё они больше не были семьёй. Они стали чужими людьми, что жили на одном корабле, но не больше. Грут пытался его поддержать, помочь и приободрить, но нельзя спасти того, кто этого не хочет. Он ушёл последним. И все же, надежда жила в ранненой душе Питера. Да, она была похожа скорее на бред сумасшедшего, но Квилл в нее свято верил, каждый день сжимая в ладонях один из камней бесконечности. Победа над Таносом далась тяжело, но когда тебе уже нечего терять, ты об этом не думаешь. Ты становишься жестоким убийцей, что больше не беспокоится о прошлом или будущем, ты — маньяк собственной цели. Каждую сранную ночь Питер вонзал маленький, с красными камнями, нож в сердце титана, вырезал там узоры и её имя. Что бы все знали его грех, как отца. Он пытал Таноса, заставлял молить о пощаде, причём, в каждом сне — разным способом. Камни бесконечности получили своих хранителей, и камень души выбрал Квилла. Этот оранжево-желтый блеск что-то задел в его сердце, он был каким-то родным и тёплым. А потом он понял — она там. Его Гамора заточена там. — Я обещаю тебе, я найду способ тебя достать, — алмазная оболочка сдерживала ту родную душу, но даже это не мешало камню «подмигивать» Питеру в лучах солнца. Квилл расплывался в улыбке каждый раз, — Я люблю тебя больше чем что-либо. Синяки под глазами, бледное лицо покойника и потеря веса — все это только больше делало парня похожим на психа. Он редко ел, не следил на внешним видом и, присоняя камень ко лбу, что-то неразборчиво шептал. Так могло быть часами. Он знал — его Гамора там. А потом начал видеть её во снах. Счастливую и весёлую. Она крепко сжимала его холодные ладони, звала за собой в поле полное фиолетовых цветов. Её любимых. Она что-то трепетала, рассказывала, эмоциально махая руками. А он её не слушал. Он смотрел на неё, глазами полных слез и улыбался как дебил. — Я люблю тебя, — прошептал Квилл в одном из свои снов, чувствуя как венок из цветов опускается на голову. В тот «день» Гамора не улыбалась. — Я знаю, — девушка села рядом и следущее, что он почувствовал — свежие капли дождя на лице. Жёлтое небо плакало, так же как и Гамора. И тут он все понял. — Только не говори. — Да, Питер, да. — Тогда. Я останусь с тобой, тут. — Нет, это даже не обсуждается! — раздался гром и яркая молния ударила в соседнее дерево, но парень даже не дернулся, — Ты должен жить дальше. Не смотря в прош… — Я не хочу без тебя. Ты — моя жизнь. — Я всегда с тобой, вот тут, — ладонь легла на грудь, где ели билось сердце Квилла. Он почувствовал приятное тепло. Дождь был летним, — Сделай это ради меня, пожалуйста. Я не могу смотреть, как ты убиваешь себя с каждым днем. Из-за меня. Мир начал плыть перед глазами, и Питер понял — он просыпается, и больше она ему не присниться. Никогда. Парень схватил Гамору за руку и потянул на себя. Их губы сомкнулись в последнем поцелуе, нежном и лёгком. Какой бывает первая летняя любовь. Девушка все ещё плакала, и Питер чётко мог различить её слезы и капли дождя. Её слезы обжигали кожу. «Я люблю тебя, Звёздный Лорд» Утро Квилла началось с хорошего бутерброда с колбасой, апельсинового сока и бритья под одну из самых любимых её песен — «Flares» The Script.