И я вспоминаю тебя, как ты первый раз появился в лифте, просто напуганный новичок, который даже имени своего не помнил. Но в тот момент, когда ты побежал в Лабиринт, я понял, что пойду за тобой куда угодно. И я пошёл, как и все мы. И я прошёл бы через всё это снова и не стал бы ничего менять. Я надеюсь, что, вспоминая всё это много лет спустя, ты сможешь сказать то же самое. Будущее теперь зависит от тебя, Томми. И я знаю, что ты найдёшь верное решение, как всегда. Пожалуйста, береги всех ребят и береги себя. Ты достоин счастья. Спасибо, что был мне другом. Прощай, дружище. Ньют.
Томас сидел на каменистом пляже остатка Тихого Океана, ласково омывающего берег их маленького поселения, задумчиво рассматривал блики заходящего за горизонт солнца и слушал монотонный шум бьющихся о скалы волн, сжимая в руке старый, потертый листок. Как и в первый день после победы, доставшейся им большой ценой, которую они даже не заплатили — нет, это была жертва. И никакой ценности в ней нет и не будет. Прошло уже достаточно времени, чтобы перестать оплакивать погибших друзей, только он не мог. Чак. Алби. Тереза. Фрайпан. Ньют. Они приходили. Приходилиприходилиприходли каждый день, Томас видел их всех в темноте под веками — видел и почти ощущал кудрявые волосы и искреннюю улыбку на пухлом лице; взгляд слишком-рано-повзрослевших глаз и жилистые скрещенные руки; небесную радужку и последний поцелуй со вкусом их слез и гари; вкус рагу; пшеничные вихры волосы, нахмуренные брови и такое по-теплом родное — Томми. Он не мог этого забыть. Томас умирал во снах вместе с ними, разделял одну на всех боль. Он чувствовал холодные руки призраков прошлого на своём теле и как пальцы впивались в бьющуюся плоть его сердца. Сжимали, оставляли незаживающие раны и вспарывали новые. Болезненными картинками-вспышками появлялись в сознании, воплями призрачного хора в истерзанном воспоминаниями мозгу. обещаешь, что найдешь моих родителей? береги их я пыталась пожалуйста, томми***
— Папа, тебе было когда-нибудь страшно? Первые несколько секунд Томас не понимает в чём точно заключался вопрос. Ушные перепонки накрывает нарастающим звоном в голове, ладони неприятно потеют, а из сдавленной спазмом груди с шумом вырываются потоки воздуха. Он кивает застывшей в дверях Бренде, одними губами шепча "все в порядке". Потому что иначе быть не могло. Он садится на корточки перед сыном, взъерошивает пятерней его блондинистую шевелюру и набирается сил для предстоящего разговора. Почти не дышит, хоть четырехкамерное и отбивает чечетку где-то под рёбрами, проламывая себе дорогу костями наружу, пока воспоминания недавнего прошлого проносятся перед глазами и отдаются болью в груди, улыбается своему ребёнку с лицом мертвеца. " убей меня, Томми " Его голос в сознании — ментальный поезд — сбивает с ног, проходит по позвоночнику и дробит кости в крошку, после чего уносит кровавое месиво дальше по рельсам. Дышать становится труднее, призрачная рука проникает в грудную клетку, неприятно холодит внутренние органы, сдавливает сердце. Опять. Томас громко прочищает горло, пытается отогнать наваждение, прежде чем начать: — Бояться это нормально, Ньют – говорит он, накрывая маленькие ладошки своими мазолистыми — все боятся. — И даже ты? — тихо спрашивает мальчик, поднимая грустный взгляд на отца. Т а к п о х о ж. Томас сглатывает, воспоминания накрывают новой волной, а боль с которой руки-тиски держаться за сердце становится невыносимой. " пожалуйста, томми — ладонь друга обхватывает дуло наставленного на него пистолета и надёжно прижимает его к виску." — И даже я, малыш — уголки губ дёргаются в нервной улыбке. — Но это неприятно чувство.. – мальчик морщится, ведёт плечами в сторону. — страх. " — убей меня, – и на секунду в безумных впадинах глаз проясняется разум; сухие губы трогает улыбка, прежде чем пуля разносит на куски поврежденный вспышкой мозг. " — Конечно. Люди же не могут выбирать какие чувства им испытывать? – и дождавшись утвердительного кивка, продолжает более серьезно. — боятся не стыдно, ведь если тебе ни капли не страшно – ты не человек.