last and lost

Только доля секунды. Один миг. Удар сердца. Визг тормозов. Вспышка. Кихён будто не случайно волновался, отпуская. Кихён был прав. Стоило выспаться. Не стоило ехать в таком состоянии. Машину круто заносит от удара. Но дальше он уже ничего не чувствует. Последняя картинка перед глазами — квадратные фары грузовика, резкий свет сквозь веки и в мгновение пролетающее последним глухим ударом внутри расстояние. Меняющееся местами с землёй небо. Кихён внезапно просыпается и комкает в руке простынь. На секунду щемит под рёбрами тоскливо. Щеки касается дорожка лунного света через незакрытое окно — забыл задёрнуть штору и уснул. Тревожность гложет изнутри и скребёт грудную клетку. Кихён убеждает себя в излишней мнительности, но беспокойство колышется только сильнее, ощутимее подступая к горлу. В руках уже телефон с набранным на экране номером — давно заученным наизусть. Но в ответ только неприятный писк и монотонное «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Чангюн так до сих пор не позвонил с тех пор, как уехал поздним вечером. *** — Хён, может скажешь мне хоть слово наконец? Чангюн смотрит с надеждой и чуть кусает губу. Но Кихён не двигается с места, всё так же смотря в исполосованное жалюзи больничное окно. Вокруг чересчур светло, не столько из-за источников света, сколько от яркой бледности всей обстановки. Даже Кихён среди этих белых стен в таком же белом халате, накинутом на хрупкие плечи, и, кажется, уже сам является частью этой угрюмой блёклости. — Хён. — Чангюн зовёт мягко и едва уловимо печально хмурится. — Почему ты молчишь? Когда Чангюн открыл глаза, Кихён уже был в палате. Но все эти несколько часов он только стоит у окошка безмолвной фигурой и смотрит за стекло таким же стеклянным взглядом. Чангюн звал, даже кричал, начинал говорить, кажется, уже обо всём, но в ответ только гробовое молчание и иногда — тихие горькие вздохи. Даже ни одного взгляда в его сторону. — Хён, неужели тебе была так дорога эта машина? — голос звучит немного жалобно, но Чангюну всё равно на это. Он действительно хочет понять, почему любимый хён за всё это время не сказал ему ни единого слова. Если бы ругал, дулся, даже кричал — было бы гораздо легче. Как и разобраться с этим. А с таким глухим игнорированием Чангюн сталкивается и правда впервые и совсем не знает, что ему стоит делать. — Хён, я куплю тебе новую, обещаю. Буду работать в две смены, хоть в три, но куплю тебе такую же! Или любую, какую захочешь..! Хён.. — Чангюн не выдерживает и поднимается со своего места, делая шаг к парню. — Только перестань молчать. Прошу. Вздох. — Хён. Да, ты как всегда был прав, и мне стоило послушать тебя. Прости за это, в следующий раз я обязательно исправлюсь, честно.. В конце-то концов, со мной же всё в порядке, хён, разве это не важнее твоей разбитой машины? Хоть немного..? Чангюн протягивает руку, чтобы коснуться плеча старшего, но Кихён уклоняется — отворачивается от окна. И сначала Чангюн уже успевает обрадоваться, что парень обратит наконец на него внимание — но напрасно. Кихён отворачивается только для того, чтобы выйти из палаты. Чангюн сжимает губы в тонкую линию и обессиленно опускается обратно на кушетку. Невольная обида собирается комом у горла, но Чангюн только сжимает ладонь в кулак и прикрывает глаза. Кихён действительно очень трепетно относился к своей машине и буквально сдувал с неё пылинки, но Чангюн никогда бы не подумал, что неодушевлённый предмет может оказаться ему дороже него самого. Перед глазами невольно последняя ночь перед злополучной поездкой, лихорадочно блестящие глаза Кихёна, горящий на его щеках румянец, зацелованные до алого губы и жаркий шёпот на ухо о том, что Чангюн — самое дорогое, что у него есть. Выходит, хён, ты просто врал? Но Чангюн слишком хорошо знает своего хёна, чтобы понимать, что не может всё быть так просто. Он не стал бы так убиваться даже из-за любимой машины, но что тогда ещё? Он же молчит. Приходит так же молча, как и уходит, и никакой реакции на сидящего в палате младшего. Могло ли случиться ещё что-нибудь, пока Чангюн здесь? А как давно он здесь вообще и какой сейчас день..? И что же всё-таки тогда случилось, после..? Чангюн скользит хаотичным взглядом по стенам, но ни календаря, ни даже банально часов. Только самое необходимое для пребывания здесь пациента и его посетителя и приторное месиво едва отличимых друг от друга запахов лекарств, которое, кажется, годами не выветривается из этого места и прочно въелось даже в бетон самого здания. Кихён возвращается довольно скоро со стаканчиком кофе в руках. — Только один? — немного обиженно тянет Чангюн, провожая взглядом путь хёна на привычное место у окошка. Но потом думает о том, что, наверное, пациентам нельзя, иначе ведь Кихён принёс бы на двоих — даже несмотря на то, что Чангюн не любит кофе. А Кихён по-прежнему молчит. — Сколько времени прошло, хён? — осторожно спрашивает Чангюн и жадно втягивает струящийся запах крепкого кофе — как глоток свежего воздуха. Он совсем немного разбавляет душное наваждение больницы, но только чтобы почти сразу раствориться среди запаха препаратов. Никакой реакции и всё такой же пустой взгляд за стекло. Кихён будто ждёт чего-то. Но чего? Извинений, оправданий, каких-то слов? Чангюн уже перепробовал абсолютно всё и даже больше, но реакции на себя по-прежнему не добился. Только не меняющегося болезненного выражения лица. Зачем тогда он приходит к нему? Посмотреть в окно и помолчать, закрывшись глухой стеной игнора? Совсем не похоже на него. — Хён, я скучал. Никакого ответа. — И сейчас скучаю. Даже ни один мускул на лице не вздрагивает. — А ты даже не обнял меня. Молчание. — Хотя бы посмотри на меня. Ноль реакции. — Пожалуйста, хён.. Кихён только делает глоток уже остывшего кофе и рассеянно смотрит за стекло. — Ну что мне сделать, чтобы ты перестал? Тишина уже давит на уши, отдаваясь в голове собственным же голосом. — Хён, я люблю тебя. Снова молчание. — Не смей молчать, хён, неужели тебе абсолютно наплевать даже на это?! Чангюн в отчаянии срывается на крик и бьёт кулаком по кушетке. Взгляд Кихёна на мгновенье перемещается в его сторону, и в нём проскальзывает смятение и даже будто бы.. испуг..? Но Кихён только трясёт головой, будто уговаривая себя, и снова отворачивается. — Хён.. — Чангюн уже переходит на шёпот и болезненно морщится. Поддавшись порыву, встаёт и тянется к его руке, но Кихён внезапно разворачивается, делая шаг вперёд, и пальцы хватают только воздух. — Что с ним? — голос Кихёна едва хрипит от долго молчания, и в нём сквозит столько беспокойства, что сердце Чангюна невольно сжимается. Он смотрит на вошедшего в палату врача и замершего перед ним в ожидании хёна и отходит к стене. Лицо мужчины выражает что-то вроде сочувствия, как и нотки в приглушённом голосе. Он показывает что-то Кихёну в своей папке и говорит тихо, так что разобрать слова почти не удаётся, но слух выхватывает обрывки «..позвоночника..», «..черепно-мозговая..» и «..реанимация..», и Чангюн неосознанно касается головы и пропускает волосы сквозь пальцы. Но, кажется, всё цело и никаких следов вмешательства или повреждений.. — ..сильного переутомления и уснул за рулём. — врывается в мозг голос врача, уже оказавшегося ближе. — Поэтому выехал на встречную, а там грузовик, и.. — мужчина замолкает, замечая выражение лица Кихёна, и с тяжёлым вздохом закрывает папку. Чангюн чувствует прилив какой-то злости и хочет попросить перестать говорить об этом — разве не видно, что Кихён на грани? — а ещё обнять едва заметно дрожащего хёна и напомнить, что говорить о присутствующих в третьем лице как миниму некультурно, но Кихён неожиданно произносит севшим голосом: — Каковы шансы..? В ответ врач только качает головой, а в его взгляде беспомощные извинения. Чангюн уже действительно зол и делает к ним пару шагов в порыве эмоций, но внезапная боль где-то под рёбрами пронзает буквально насквозь, и колени подкашиваются. — Что за.. — Чангюн шипит и хватается за сердце, оседая на пол под звуки режущего слух писка аппарата жизнеобеспечения где-то за стеной, а пустой стаканчик с тихим стуком падает из рук Кихёна на пол. — Эй, может, хоть кто-нибудь мне поможет..? — хрипит Чангюн, согнувшись на полу и метая затравленный взгляд с одного лица на другое. А в помещении уже появились несколько медсестёр и быстро скрылись за бледной дверью у окна вместе с врачом, будто ничего не заметив. Чангюн цепляется за стену и с трудом поднимается, смотря на Кихёна. Тот застыл у того самого окна и смотрит сквозь стекло, а в его глазах плещется больное отчаяние и страх. — Какого хуя здесь происходит..? — рычит Чангюн, всё ещё прижимая ладонь к груди и медленно двигаясь к парню под не стихающий писк аппарата где-то будто бы совсем рядом. — Пожалуйста.. — почти беззвучно срывается с губ Кихёна, и Чангюн даже вздрагивает от неожиданности, но Кихён смотрит не на него, а куда-то сквозь стекло, и Чангюн наклоняется через его плечо, пытаясь проследить за его взглядом. Но застывает на месте, чувствуя, как сердце пропускает удары: Чангюн видит самого себя в сплетении проводков и капельниц и в окружении тех самых врачей. Только вот так режуще пищит аппарат возле его койки, безжалостно светя прямой линией отсутствующего сердцебиения с экрана. — Неправда.. — произносит одними губами Чангюн, переводя взгляд с дефибриллятора в руках врача на застывшего Кихёна. — Хён! Чангюн вскрикивает вместе с глухим «разряд» по ту сторону стены и пытается схватить за плечи, но хватает только воздух и будто не может дотянуться. Не может почувствовать Кихёна. — Нет, не может быть. — Чангюн пятится назад и затравленно озирается по сторонам. Бьёт себя по рукам и прекрасно чувствует это, но потом пытается схватить покачивающийся на полу стаканчик и.. снова ничего. Чангюн бросает взгляд на своё отражение в стекле второй двери и бессильно оседает на пол. Потому что его нет в отражении. — Чёрт возьми, почему? Такое вообще возможно..? — Чангюн закрывает лицо руками и пытается соображать. Выходит плохо. Только тянущая боль в груди вдруг пропадает, заставляя снова поднять голову: только теперь Чангюн осознаёт, что писк аппарата из пищащего на одной постоянной ноте вернулся в равномерное попискивание, отсчитывающее биение жизни. — А я крепче, чем я думал. — мрачно усмехается Чангюн, ловя тень облегчения и в лице Кихёна у окна. Весь персонал покидает палату, но Чангюн уже не обращает внимания на то, что его не замечают. Он присаживается перед сидящим на кушетке Кихёном и пытается заглянуть в глаза, но взгляд всё равно направлен куда-то мимо. — Хён, неужели ты правда не видишь меня? — во рту и внутри горечь от этого осознания, и Чангюн машет рукой перед лицом старшего, но это не даёт никакого эффекта, кроме окончательного убеждения в собственной догадке. — Я же здесь, я прямо перед тобой хён, не там.. В стеклянных глазах Кихёна только отражение бескрайней ледяной пустыни внутри и беспросветное отчаяние. Чангюн пытается коснуться руки хёна и болезненно морщится. Ему самому больно видеть такое выражение лица парня, а больнее только то, что причина этого — в нём, и он не может сделать абсолютно ничего. Осознания наваливаются одно за другим, и теперь всё встаёт на свои места. Кихён не игнорирует его. Он просто не видит. И не слышит. Не чувствует. Не начинает чувствовать ни через пару часов, ни на следующий день. Но неизменно приходит и проводит в палате почти всё время — наверное, взял на работе отгул, думает Чангюн, сидя на подоконнике и тоскливо наблюдая за не двигающимся уже пару часов с места хёном. Кихён либо стоит у окошка и смотрит в реанимационную сквозь полосы жалюзи, либо сидит на кушетке и смотрит в пустоту перед собой пустым взглядом. Всё так же молчит. Чангюн сильно устаёт от тишины и просто разговаривает с ним, сам с собой — лишь бы разрядить обстановку, пусть только для себя. Ему очень хочется прикоснуться к Кихёну, прижать к себе и пообещать, что всё будет хорошо, он же рядом — но как всё может быть хорошо, если он сам застрял между миром и собственной смертью, и ни туда, ни обратно — знать бы хоть, как продвинуться хоть куда-то. А это бессилие только сводит с ума. Чангюн всё помнит, слышит, чувствует почти всё — кроме предметов в окружающей обстановке. И людей. От сидящего рядом Кихёна тепло, но стоит протянуть к нему руку — пальцы проходят сквозь. — Чангюн.. Чангюн вздрагивает и поднимает голову, но Кихён смотрит в одну точку и только теребит в руках телефон, обращаясь к безмолвной пустоте и к бездушной оболочке в реанимационной за стеной: — Проснись. — Я здесь, хён, здесь, я всё это время рядом! Ты совсем не чувствуешь?! Чангюну больно от этих слов и от стеклянного взгляда, а Кихён опять неуловимо вздрагивает, на мгновение косясь в его сторону и как-то испуганно глядя в район подбородка. Но потом легко качает головой и снова отворачивается, уходя в себя. Проводит по экрану, чтобы разблокировать, и долго смотрит. Чангюн наклоняется над плечом, заглядывая. На заставке их общее фото: с поездки за город. Сам Чангюн на нём улыбается и прижимает к себе недовольного Кихёна. Чангюн невольно улыбается в ответ и краем глаза замечает такую же грустную улыбку на губах Кихёна рядом. Он вздыхает. Этому снимку уже года три, но, кажется, Кихён любит его больше остальных. На этом снимке у них всё хорошо и только разделённое на двоих счастье. — Хён, я снова буду, слышишь? — шепчет Чангюн и накрывает руку Кихёна своей. И пусть они оба ничего не чувствуют от этого — от иллюзии немного легче. А Кихён вздрагивает, фокусируя взгляд перед собой, и едва напрягается. Будто слышит. Но Чангюн убеждает себя, что ему это только кажется — Кихёну не дано заглянуть за грань жизни. Кихён почти не уходит из палаты — всё ждёт хоть каких-нибудь улучшений. Почти не ест и не спит — Чангюн редко видит его с едой, в основном только со стаканчиками кофе из автомата на первом этаже больницы, а спящим — ещё реже. Только в палате, недолго и тревожно — парень готов проснуться в любой момент и действительно часто просыпается — но за стеной никаких изменений, только тихий писк аппарата успокаивает наличием жизни. Чангюн заставил бы его поесть и нормально поспать, но пытаться достучаться до Кихёна — как пытаться накричать на стену. Только вот между ними действительно стена двух реальностей. Кихён сидит на кушетке и тихонько дремлет, готовый проснуться от любого постороннего звука. А Чангюн стоит у окошка вместо него и смотрит на себя через стекло. — Посмотри, на кого похож стал. — укоризненно бормочет Чангюн, осуждая самого себя. — Кожа да кости и лицо цвета покойника, аж смотреть стрёмно. Чангюн переводит взгляд на фигуру Кихёна у стены, но на самом деле тот выглядит не лучше — сильно побледнел и осунулся за эти бесконечные дни, и приобрёл только тёмные круги под поблёкшими глазами и серьёзный недосып. — Сколько ещё ты будешь его мучить?! Чангюн в очередной раз злится на самого себя и бьёт кулаком по стене в исступлении, пытаясь докричаться до собственного же тела: — Оживай уже, дерьма кусок, открой свои глаза! Он же совсем себя изведёт, оживай, сука, оживай! Сколько мне ещё здесь торчать, я хочу обратно!! Чангюн замахивается в бессильной ярости на лежащие вдоль подоконника коробочки из-под лекарств. И к собственному же удивлению, они вдруг действительно валятся на пол. Кихён подскакивает на месте от неожиданности и испуганно-сонно смотрит на валяющиеся на полу коробки, а Чангюн не может поверить в то, что это вообще смогло произойти. — Я всё же.. Хён! Кихён устремляет по-прежнему испуганный взгляд сквозь замершего в ожидании Чангюна в угол палаты и ощутимо подрагивает. — Хён, ты всё же что-то слышишь, да? — с надеждой произносит Чангюн и порывисто приближается. — Хён, скажи, что да..! Кихён же ищет телефон дрожащими руками и только сбегает из палаты. Сбегает, чтобы едва не врезаться в пришедшего только что Минхёка. — Эй, что с тобой? — обеспокоенно спрашивает блондин, хватая озирающегося по сторонам Кихёна за плечи и легонько встряхивая, чтобы привести в чувство. — Я схожу с ума. — просто выдаёт Кихён и смотрит с каким-то отчаянием. — С чего ты взял? — Минхёк чуть хмурится, а Кихён переходит почти на шёпот: — Иногда мне кажется, что я слышу его голос. — А я предупреждал, что спать больше надо. — вздыхает Минхёк и отпускает его, но Кихён выглядит растерянно-серьёзным: — Там только что упали коробки.. Почему? И в тот момент я снова.. услышал.. Минхёк только поджимает губы и смотрит с болезненным сочувствием. Ему действительно жаль друга. Он как никто другой знает, как много для Кихёна значит этот ребёнок. — Пожалуй, ты прав.. надо больше спать.. Или я действительно схожу с ума. — качает головой Кихён, а из взгляда снова постепенно утекают эмоции. — Нормальный ты. — с горечью шепчет Чангюн, всё это время стоявший в нескольких шагах у стены. — Или же мы сходим с ума вместе. Но Кихён по-прежнему толком не спит и едва ли выходит из палаты. Его уже знает, кажется, абсолютно весь медицинский персонал этого отделения, потому что Кихён едва ли не единственный «не пациент», кто проводит в больнице почти все двадцать четыре часа в сутки. Чангюн искренне рад, когда видит Кихёна, жующим что-то. Пакет с едой возле него — спасибо Хосоку за беспокойство, а Чангюн сидит на полу перед хёном и внимательно наблюдает. Проблески прежнего хомячка Ю Кихёна не могут не радовать — и если абстрагироваться от окружающих больничных стен, они будто сидят на своей кухне. И всё по-прежнему хорошо. Но ритмичный писк за стеной незаметно врывается в выстроенный иллюзорный мирок и напоминает о том, что есть на самом деле. Чангюн уже миллион раз пожалел, что вообще сел за руль машины в тот день. — Эй, хён. — Чангюн привстаёт и тянется к нему. — Только не сбегай, если почувствуешь что-нибудь. Конечно, Кихён этого не слышит, но Чангюн надеется, что слова дойдут до него на уровне интуиции. Из головы не выходит этот случай с коробками, и Чангюн всё думает, насколько далеко сможет продвинуться при большом желании. И от чего это вообще зависит? От силы воли, концентрации эмоций..? Чангюн наклоняется вперёд и пытается обнять за шею. Пытается прижать к себе и почувствовать тепло Кихёна под пальцами. Мысли сосредоточены только на этом, и Чангюн вкладывает в это действие всё, что может. Надежда пополам с отчаянием. Внезапно чувствует какие-то колебания, дрожь — видит, как замер и напрягся Кихён. А потом хён вдруг медленно поднимает руки — Чангюн не может поверить в это — и медленно приближает их, будто хочет обнять в ответ. Но в итоге только обнимает себя за плечи. Чангюн отстраняется и настороженно смотрит в глаза в нескольких сантиметрах от своих. На дне зрачков боль, отчаяние, страх, волнение, а ещё — маленькая доля какого-то.. облегчения..? — Чувствуешь, да? — шепчет Чангюн, не надеясь на ответ. Ответа действительно нет. Но Кихён действительно едва заметно чувствует что-то. Чангюн вдохновлён маленьким успехом настолько сильно, что не может удержаться — тянется к чуть приоткрытым губам напротив и прижимается к ним со всем отчаянием застрявшего между жизнью и смертью, пытаясь сократить и сомкнуть эту бездонную пропасть и снова почувствовать. И, кажется, и вправду чувствует что-то отдалённо похожее на то ощущение Кихёна, которое всегда было с ним раньше — прижимается ближе, на короткие доли секунды соприкасаясь с жизнью, ощущает дрожь Кихёна и понимает, что тот тоже чувствует это. — Ты не сумасшедший, это правда я.. какая-то версия меня, я не знаю.. Но я. — проговаривает Чангюн в губы и скользит взглядом по бледному лицу. И готов поклясться, что на секунду почувствовал чужое тёплое дыхание на своих губах. Но боль в грудной клетке настигает снова неожиданно. Чангюн отшатывается и оседает на пол. Будто по-тихоньку и методично разрывает изнутри под противный писк аппарата, и снова всё по пройденному кругу. Чангюн корчится на полу, а Кихён уже подрывается к окошку, отделяющему его от реанимации. Снова врачи и медсёстры, шум суеты, «разряд», «разряд», режущий слух писк. — Не смей, зараза, не смей. — шипит Чангюн, пытаясь сфокусировать взгляд на застывшем Кихёне и понять, что происходит по ту сторону стены. — Не смей умирать, кретин, держись! Чангюн отнимает руку от груди, чтобы откинуть назад мешающую чёлку, и вдруг чувствует, как липкий страх окутывает, пробираясь в каждый уголок души незаметно, но молниеносно: он растворяется. Сначала видит мутные силуэты сквозь собственную руку, потом видит уже отчётливо, как сквозь воздух, и пытается подняться. — Что это, твою мать? Возвращение или.. конец..? — Чангюн спотыкается, постепенно исчезая, и пытается увидеть хоть что-нибудь. — Только попробуй сдохнуть, ты не имеешь права..! Окончание фразы слышится уже только беззвучной мыслью угасающего фантома. А в воздухе остаются кружить лишь белёсые клоки бледного света. Но скоро и они поглощаются пространством этой реальности. Кихён долю секунды скользит взглядом по месту с кружащим вихрем постепенно успокающегося воздуха. И в этот момент он будто почувствовал что-то — но в пространстве ничего. Ни в этой реальности. Ни даже в той. — ..тридцать шесть минут. — раздаётся приглушённо голос за стеной, и следующие слова повисают в тишине, разрываемой лишь бесконечным писком аппарата на одной ноте: — Прекратить реанимацию.