Вечер вторника

— Не грузись, — стоящий напротив Серидзава облокачивается о стойку и протягивает бокал, на поверхности которого в темном море виски плещутся кубики-айсберги. — Мне бы кофе, — отвечает Идзаки, высекая искру из остатков дешевого изобутана в зажигалке. Он все еще мечтает о дорогой, брендовой, но его жмет тратиться на такую хрень, с которой, к тому же, потом надо возиться с дозаправкой. — В это время только виски. Глаза у Серидзавы карие, цветом похожи на Бушидо, взгляд проницательный, как у гастролирующего буддийского ясновидца, и понимающий, как у матери Терезы. Бесит. — Бесишь. — Сигарета скользит между зубов, легкие наполняются клубами дыма. Идзаки задумчиво вертит бокал в пальцах. Дно его тихонько стучит, соприкасаясь с деревянной столешницей. На дорогую зажигалку денег жаль, другое дело — кофе. Сейчас между Идзаки и Серидзавой много лет, разноцветных эмоций, десятка два ошибок и барная стойка, принадлежащая Серидзаве. Все вокруг принадлежит ему. Иногда Идзаки думает, что часть его — тоже. Когда он заходит сюда, так точно. Серидзава знает каждого посетителя. Идзаки обычно заглядывает в какую-нибудь субботу, но сейчас приперся во вторник. Вчера они с Генджи изрядно поцапались — у Идзаки подбитый глаз, растянутая кисть, которую он перевязал на скорую руку, и травмированное альтер-эго. Серидзава ни о чем не спрашивает, Идзаки ничего не рассказывает. Весь этот бар, как вакуум во вселенной, — время здесь замирает, остается стойка, виски и хозяин бара. — Наверху свободно? — Да. Видимо, Тацукава в этот раз уехал на очередную конференцию не меньше, чем на неделю. Серидзава захлопывает дверь комнаты спиной Идзаки, тот обвивает его тело, как гадюка, и шипит так же. Губы у Серидзавы мягкие, кровать тоже мягкая — не чета дивану на крыше. Хотя и тогда было неплохо. Солнце грело зад, ослепляло, заставляло жмуриться — то ли от белизны, то ли от удовольствия, пока Серидзава по-быстрому его растягивал и пытался натянуть презик, чтоб не присунуть прямо так. Ноги разъезжались по кожаной поверхности, дверь они не закрыли, но Токаджи отчалил проворачивать очередные великие темные дела, а Токио, кажется, для разнообразия решил поучиться. За обоих — за Серидзаву он тоже всегда учился. Идзаки не нравится, когда видят его лицо, но сейчас Серидзава упирается лбом, переплетает пальцы, да и сам медведем наваливается сверху — деваться некуда. В последний раз Идзаки видел выражение кончающего в него Серидзавы еще до появления в Судзуране Токио. Обычно Тамао пристраивался позади, прятал лицо в сгибе шеи или сам Идзаки просто закрывал глаза. Серидзава что-то шепчет на ухо, блядь, лучше бы он молчал. Сердцебиение ускоряется с каждым толчком, зрачки Серидзавы сейчас похожи на черные дыры. Наверное, так они выглядят, когда безвозвратно пожирают планеты. Как Серидзава, который сейчас может разом проглотить душу. Не то, чтобы Идзаки верил в ее наличие, но мать была католичкой, мир ее праху, может, и попала в рай. Серидзава не дает соскочить с иглы, все эти годы героином сидит внутри. Идзаки может не появляться пару лет, но на подкорке знает, что бар Серидзавы здесь, он сам будет на том же месте, как жизненная константа, к нему можно прийти, и он поймет. Этот обязательно поймет, может, даже посоветует дельного. Просто потрахаться тоже неплохо. Прямо сейчас он вытрахивает последние мысли из головы, пальцы скользят по спине, пятки — по заднице, Идзаки скрещивает ноги на крестце Серидзавы и надавливает, чтобы ощутить глубже, еще глубже. Он нащупывает низкое резное изголовье, хватается обеими руками для устойчивости, выгибается, но ладонь Серидзавы собирает волосы на затылке, пальцы мягко массируют кожу головы, контрастируя с резкими толчками. — Смотри на меня, — говорит он. Идзаки не может не смотреть. Сейчас он в очередной раз падает в пропасть; все эти годы ветром гоняет в ноосфере по своим делам, чтобы потом прийти сюда, заякориться, заземлиться в Серидзаву протяжным стоном и молнией-оргазмом, прошивающей тело. Серидзава впитывает эти стоны, не зажимает рот своими губами, как обычно, и только потом легко целует. — Блядь... — Идзаки закрывает лицо предплечьем. Он лежит на спине с раздвинутыми ногами, пару секунд назад в его заднице был Серидзава, лампа на тумбочке играет светотенью на лицах, за окном шумит город. Здесь, в комнате, время замерло. Серидзава не кончил, как будто в процессе умудрился пережать член, чтобы ебать подольше. Он садится на пятки, опирается ладонью позади и дрочит себе, как любит, чередуя быстрый и медленный темп. Идзаки непроизвольно смотрит на его лицо, не может не смотреть, ему кажется, что у него сейчас встанет снова. Серидзава останавливается, обводит головку большим пальцем. — Подрочи мне, — говорит он. Задница у Идзаки саднит, ему лень подниматься, кажется, все тело начинает ломить в посторгазменной истоме. — Иди ко мне, — он протягивает руку, и Серидзава благодарно подползает. Идзаки обнимает его за бедра, подтягивая ближе, Серидзава довольно соглашается и перекидывает через него ногу, для равновесия упираясь рукой в стену. Идзаки сосет его член, пальцы скользят внутрь между ягодиц, он трахает ими Серидзаву, пока тот трахает его рот. Идзаки чувствует пульсацию, Серидзава не отстраняется, сперма течет в горло, он сглатывает, напоследок языком сдавливая головку. Идзаки поворачивается на живот, подкладывает руку под голову, прячет пол-лица в подушке и одним глазом смотрит на Серидзаву. Тот весь мокрый, пот стекает по его лбу, вискам и груди. — Кофе? — спрашивает он. Взгляд его лениво обводит волосы Идзаки, голый зад и цепляется о татуировку на спине. В этом месте становится тепло и колко. Рядом с вороном, у крыла, выбита витиеватая «Т». Ее нанес сам Серидзава, когда они укатили на три дня к побережью и бухие ловили рыбу. Хорошие были дни. Со временем татуировка обрела несколько новых значений, Идзаки сам не знает, какое из них превалирует. Иногда, как сейчас, кажется, что время поворачивается вспять, он снова на последнем курсе Судзурана, и назавтра они могут сорваться с места, чтобы половить рыбу. — У тебя же только виски. Серидзава смеется, и все становится проще. Они с Генджи обязательно помирятся, тот первым приползет, — Идзаки дождется, пока приползет. Еще было бы хорошо избежать возмездия клана Бакуто после последней аферы, которую он провернул с якудза, нагрев их на на пару миллионов йен, — не хотелось бы лишиться пары пальцев, — но с этим ему как-нибудь поможет Серидзава. В крайнем случае, разобьет одну из своих бутылок с разноцветными бирками о голову их главы.