Морсмордре

— Да ладно, норм все будет. Издаки не знает, как согласился, но весь геморрой в его жизни обычно начинался с этих слов, которые Тамао произносил легко, необремененно и с ноткой беспечности. Сейчас они сидели в квартире Издаки, за окном лил дождь, на полу стояли почти пустые бутылки — личные залежи. От Тамао разило виски, спиртом, табаком и бог знает чем еще. Он сидел позади, устойчивые ножки табуретки не давали сверзиться на пол, вокруг было душно, алкоголь казался недостаточно крепким, Идзаки сдерживал дрожь и судорожно выдыхал через рот каждый раз, как Тамао мягко касался его лопатки, а потом острая игла входила под кожу. Не существовало другого человека, кому Идзаки мог бы довериться с такой деликатной проблемой. Год назад он связался с одним из тайных кланов, сумел занять место на иерархической лестнице. Состоящие там люди обладали силой, реальной силой, как и сам Идзаки, что вызывало уважение и стремление добиться признания. Его и приняли, как своего, — радостно и дружелюбно. Снежный ком покатился с горы, когда он согласился вступить в «ближний круг», считая это проявлением лояльности. Пребывание в высших кругах и новый статус сулили бонусы и возможность пробиться в эшелоны власти, а еще... цепями стиснули тело и подавили волю. Тамао не спрашивал, как Идзаки умудрился вляпаться, — тот сам рассказал через некоторое время, будучи уверенным, что не услышит ни слова осуждения в ответ. Змея извивалась на коже черными кольцами, красовалась прорисованными чешуйками, зло зыркала и бросалась на всех, покусившихся на ее собственность. Идзаки в итоге оказался клейменным товаром, выполнял теперь самую черную работу и делал, что велели. В противном случае чернильный яд проникал под кожу, не давая полноценно вздохнуть и сдавливая сердце ледяными тисками так, что казалось, оно прямо сейчас перестанет биться. Он смирялся, преклонял колени, голову и все отступало. — Тихо-тихо, — прямо в лопатку выдохнул Тамао. У Идзаки моментально встало — черт возьми, только этого не хватало. Очередной побочный эффект. Кожа вокруг рисунка стала гиперчувствительной, Издаки прикрывал ее марлевой повязкой, но если сильно упирался и отказывался от поручений, не желая устранять клиентов, на него мгновенно находились меры воздействия и убеждения. Ощущение прикосновений к татуировке шло прямо в член, который сейчас выпирал под джинсами, и в мозговой центр, видимо, отвечающий за возбуждение. Идзаки обнял себя, натягивая кожу на спине и, похоже, этим сделал только хуже. Тамао не спрашивал ни про повязки, ни про дела, которые проворачивал Идзаки, ни про ситуации, в которые тот влипал. Про деньги тем более не спрашивал — сам всю жизнь был нищим и постоянно думал, как бы развести государство на помощь малоимущим слоям населения и у какого банка подсосать на существование. Но государство сочувствием не страдало, а банки высились неприступной крепостью, дерущей грабительские проценты. — У меня проблема, — сказал Идзаки, сидя за стойкой недавно открывшегося бара Тамао. Протираемый бокал тот не отставил, но было видно, что слушает внимательно. Если Идзаки сам обратился, значит, приперло, и можно было безопасно предложить варианты решения проблемы. — Меня сразу заложат, если я рыпнусь. Вся сеть мастеров с ними связана. Как оказалось, информация обо всех, кто работал с нанесением картинок на кожу, систематизировалась внутри клана. Отбор для «своих» проходил во внутреннем круге. Для тех, кто имел представление о живых, двигающихся татуировках. Издаки попросил Тамао просто выжечь змею. Под основание, любыми доступными средствами, но так, чтобы Идзаки остался жив и мог потом вести более-менее полноценный образ жизни. Да, кобра мгновенно могла пустить яд по венам, проткнуть сердце ледяным стержнем, но страх перед возможным риском со временем поистерся и туманом развеялся перед невозможностью жить так. Идзаки не хотел подчиняться системе, где ему не оставили даже иллюзии выбора. — Хорошо, — ответил Тамао, — приходи через неделю. Идзаки не спросил, почему так долго, — достижением было уже то, что Тамао просто согласился. А он сам как-нибудь доволочет свое тело до следующей субботы.

* * *

— А где щипцы? — Не нужны. — И чем ты будешь выжигать? — Я и не буду. Тамао перехватил кулак у самого лица, будто мягкой пружинящей подушкой, свел импульс удара к нулю. В глазах Идзаки собирались грозовые тучи, и разряды молний беспрерывно били в невидимую точку. — Выдохни, — ответил Тамао. — Силы тебе еще понадобятся. Он был тем, кто поглощает любое электричество, — оно входило в него и растворялось в личном вакууме. Но он и сам умел его вызывать. Как земля, что рождала молнию, с треском прорывающуюся в небесную высь. Тамао не просто так сказал приходить через неделю. Он цапнул со стола книгу, перелистнул ногтем и показал разворот Издаки. — Кицуне, — сказал он. Девятихвостая лисица, — ловкая и быстрая, — обладала достаточной силой, чтобы оторвать змее голову. Ну или хотя бы приглушить мощью своей древней магии другую. Проблема виделась в одном — ей требовался постоянный внешний источник силы, подпитка, способная гасить все другие связи. Но в самом описании решения проблемы виделся ответ, бутафорским отсветом поблескивающий в конце темного туннеля. Серидзава наносил изображение не поверх, он не трогал змею, лишь осторожно обрисовывал по контуру. Идзаки дышал размеренно, отсчитывая каждый вздох. В какой-то момент надавил на собственный болезненно пульсирующий член. Казалось, джинсы сейчас промокнут от выделяющейся смазки или он кончит прямо в них, но что-то невидимое удерживало, сдавливало у основания. Кобра вообще не давала шанса нормально потрахаться, если Идзаки не прикрывал ее чем угодно и параллельно не глушил сознание качественным виски. Она послушно выполняла поручение хозяина. Когда у Идзаки вообще не встало на годную, старательно подмахивающую шлюху и он впустую отдрочил в пятый раз, тогда и приполз к Тамао — выбора особо не было, а доставлять начальству лишнее удовольствие прогибами и раздвигать ноги перед каждым, как та самая гейша-гайдзин, — до такого он еще не опустился. Лучше сам сдерет кожу со спины и будь что будет. Тамао водил чернильной иглой по коже долго и скрупулезно. У Издаки затекла задница, ломило спину, а член просто болезненно распирал все внизу — возбуждение не опускало. То еще испытание. Тамао периодически что-то шептал, обводил кожу и царапал тупым ногтем. Железные инструменты звякнули о деревянную поверхность стола, раздалось шуршание ткани и спину обдало приятным холодом, стирающим пот, кровь и остатки чернил. — Давай попробуем, — сказал Тамао, придвинулся и запустил руку в джинсы Идзаки, горстью собирая яйца и стискивая член. — Бля-ядь, — Идзаки задохнулся, резко выгнулся, распрямляя все позвонки, запрокинул голову и, не сдерживаясь, громко застонал. — Давай. Ухо обдал теплый поток воздуха и сменился губами. Тамао дрочил быстро, жестко, видимо, представляя, что значит пережатый, не падающий пару часов член. Идзаки вцепился обеими руками в его бедра и резкими толчками стал трахать кулак. Оргазм подступил близко, очень близко, сжигающей лавой потек вниз живота так, что поджались пальцы на ногах. Когда сперма белесой струей вырвалась наружу, сотня ледяных игл пронзила сердце Идзаки. Воздух перестал поступать в легкие, вздохнуть никак не получалось. Боль коконом накрыла сверху, ребра трещали, стискиваемые силой изнутри. Холод вверху, в районе живота, ниже переходил в огненную лаву. Идзаки казалось, что он кончает целую вечность, оргазм растянулся вместе с замершим временем, повторяясь снова, накатывая волнами и заставляя тело дергаться в судорогах эйфории. Спиной он прижимался к груди Тамао, вжимался в нее, стараясь слиться с ним, слепо царапал бедра и чувствовал только одно сердцебиение на двоих. Казалось, его собственное сердце остановилось. Прямо сейчас его разрывали жадные лапы безумия.

* * *

Сознание возвращалось урывками, спина ныла тупой болью, концентрирующейся на левой лопатке. Идзаки пошевелился, мелькнула мысль, что зря — все кости будто прогнали через мясорубку. Он сумел повернуться на бок и спрятал слезящиеся глаза в подушке. Рядом раздалось шуршание, потом шелест — судя по всему, Тамао листал местную газету. — Я жив? — Я пока да, а ты — не знаю, — Тамао поставил рядом стакан воды. До старости было далеко, но стакан оказался нужен уже сейчас. Любое напряжение мышц тревожило стянутую кожу. Не имея связи с достаточно сильным хозяином и источника, чтобы черпать силы для защиты, кицуне была не способна противостоять магической гадюке. Стоя у зеркала, обнаженный Идзаки стянул с себя повязку, закрепленную пластырями, — было бы что перебинтовывать, да к тому же весил он без сознания немало. Полспины выглядело как поле битвы самураев, кожа воспаленно покраснела, но кое-где уже сходило. Огромная спящая мохнатая гора распласталась по левой стороне и занимала сейчас всю его лопатку. Где-то там, в районе нижних ребер виднелись остатки разорванной змеи. Идзаки чувствовал... спокойствие, равновесие с окружающим миром и уверенность в сегодняшнем дне. Видимо, так обычно и ощущал себя Тамао. Не то, чтобы чувства были незнакомы, но, накрывшие разом, дарили доселе неизвестную стабильность, твердость в ногах и отсутствие сомнений. Идзаки обхватил запястье подошедшего Тамао. Там, на тыльной стороне, виднелся выбитый знак берсерка. Зависимость было уже не искоренить, не вытравить — теперь, когда его опоясывала собой сила Тамао, это представлялось невозможным. Да и не хотелось. Красная нить, до того тянувшаяся между ними, сейчас полностью выткала ему новое, алое, пульсирующее сердце и поддерживала жизнь в Идзаки изнутри. Тамао никогда не ограничивал чужую свободу, не навязывал свою волю. Он сам был блуждающим ребенком пустыни и всего лишь закреплял права, отпуская ветер странствий свободно гонять по миру. Теперь пути снова были открыты. Идзаки привезет ему лучшего виски, которое сможет найти. _________________________________ ¹Берсерк (древнегерм. bjǫrn + serkr — «медвежья шкура») — медведь Одина.