***
Еще через несколько дней я все-таки решила уволиться с работы, Мишка настоял, да и говорил, что пристроит меня ближе к группе. Короче собралась. Надо сказать агентство, в котором я работала, было не самое лучшее: коллектив постоянно сплетничал между собой, стоит одному отойти, то все, начиналось. Поэтому одной из причин, почему я старалась не показываться на людях, а уж тем более рассказывать новым «подружкам», что мой «парень»… Фу, слово то какое… Лучше мой любимый молодой человек никто иной, а сам Михаил Горшенев, не стремилась. Хотя этим любительницам «ВаенгоСтаса» думаю было бы не знакомо сие имя, но все же. Без ругани не обошлось. Мне отказались выплачивать половину зарплаты за тот отрезок времени, что я успела отработать, не говоря уже о тех деньгах, что платят при увольнении… В общем начальница, с презрением, подписала документ, и чуть ли не пинком выгнала… А недавно еще говорила, какой я чудесный работник, фу! Домой я, естественно, пришла злая, как собака. Миха, как увидел мое состояние, зажал меня в объятиях и поинтересовался, что же случилось. — Да начальница — сука!!! Сволочь, блять, редкая! На пару минут Горшок замолк, явно выходил из транса: ведь я никогда особо не использовала бранные, матерные слова, да и Мише говорила выражаться сдержаннее. А тут такой поток негатива. — Нехера она тебя взбесила, — он почесал нос, проходя за мной в комнату. — Давай, объясни, выскажи все, что думаешь о ней, мне. — Да ну! — Мааась, — Горшенев сел рядом со мной, рукой поглаживая по спине, — я жду. И тут меня понесло. Минут 15 я высказывала все, что думаю об этой Конторе, о начальнице, о всех ее родственниках, о коллегах и где именно я бы их вертела, если бы оно у меня имелось… С последнего Горшок поржал: — В этом я могу тебе помочь, — смеялся он. — Ага, щас им! Чтоб не было никогда у них! — Даа уж. — Высказался Миша, когда я закончила. — Это надо разобраться, нельзя такой пиздец оставлять неразрешенным. Сам выясню, хули девушке моей, какая-то пизда нервы треплет? Вот прям щас пойду. — Да не надо, Миш, пусть подавятся. Лучше вот помоги мне. — Чем? — Не думала, что скажу это… Я хочу бухать! В хламину. А твоя задача будет унести меня домой. — Мааш, ты не заболела? — забеспокоился Горшенев, — ты уверена, что хочешь этого? — Да. Могу же я хоть раз побыть панком, а? Я устала. Хочу в клуб, оторваться. — Пошли, детка, — улыбнулся Миша, натягивая на себя косуху.***
Утро началось не с кофе, а с головной боли и осознавания того, кто я, где нахожусь и что вчера было. Так, ну с первым я допустим разобралась, я — это я, а нахожусь я дома, у Мишки. А вот что было вчера? Помню мы пошли в клуб, выпила немного… Потом еще немного… Обнимашки помню… Кажется я чуть кого-то не побила… А потом…тьма… а нет… Я хотела поплавать, надеюсь мне не удалось. Ладно, будем узнавать у Михи. Я заглянула под одеяло… Ну класс, мы еще и трахались, только вот я не помню! Все, надо расталкивать Горшенева, хотя выглядит он действительно довольным, аж будить жалко. Попытка подняться с кровать закончилась жутким стуком по вискам, легким головокружением и тошнотой. — Уйй, блин. Горшок проснись ты уже! — тыкаю локтем. — Эй, чего дерешься? Эу… — Мне плохо, — заныла я, — что, вчера все совсем плохо было, да? — Нууу, — протянул Миша, — не совсем, ночь была шикарна, — он улыбнулся, видимо вспоминая события минувшего вечера и ночи. — Да я уж поняла! Ты мне расскажи, что в клубе было, и как дошло все до… ну постели… Ну ты понимаешь. — Сейчас, подожди, — он поднялся и утопал на кухню, вернувшись с банкой пива и стаканом воды, — на, выпей, полегчает. Дождавшись, когда я выпью таблетку, Горшок начал повествование: — Значит, сначала ты коктейли какие-то пила, потом мы с тобой осушили бутылку вина… — Это я помню, дальше что? — Я выпил немного, и ты меня на танцпол потащила… Надо признать, танцуешь ты великолепно, — Миша прикрыл глаза, вспоминая что-то, — особенно, если пьяная… — И каким образом я танцевала? — нахмурилась я. — Ну как тебе сказать… С тебя хотелось шмотки сорвать… — Класс! Вела себя как шлюха… Позорище… — Нечего такое говорить! Шлюхи так ведут себя с любым мужиком, а ты — со своим, это нормально! — Нормальная шлюха… Как мило… — Перестань! — Ладно, что дальше? Я так понимаю такое мое поведение и послужило событиям этой ночи? — Кстати нифига! Ты после танца пошла еще выпить, а я тебя решил подождать на улице, покурить хотел. Тут набежали две фанатки, признав меня, хотели автографы взять, сфоткаться. Ты вышла как раз… — Кажется я ее чуть не убила… Да? — Я тебя удержал, ты орала на всю улицу, чтобы эта, кхм, шалава, не смела трогать твоего мужика, ну и все в таком роде… Потом мы ушли. Вернее я тебя тащил почти, ты очень хотела окунуться в реке… Пришлось на руки взять… Вот как-то так. — Заебись погуляла… Все. Больше я до такого не докачусь. — Да ладно тебе, раз в жизни можно расслабиться! — Хорошо, а это? — я кивнула на кровать. — Ха, тут уж я тебя не сдерживал. Да и себя тоже. Ты меня еще в дороге отвлекать стала… поцелуями… А если учесть, что я тоже был не совсем трезв, да и после того танца… В общем до дома еле дотерпели с тобой, даже я, можно сказать… Ну, а в квартире… Я тебя опустил на пол, а ты сразу принялась ремень мне расстегивать, даже не дав обувь снять… Сорвалась на меня. Целовала так, будто год не виделись. Вон, смотри, — он указал на шею и потом чуть ниже, на грудь, где красовались два, ярко-красных пятна. — Надо тебя почаще спаивать… — Ну уж нет. Это первый и последний раз. — А жаль, — улыбнулся Миша, — мне понравилось. — А я кажется сейчас… — договорить я не успела, бегом сорвавшись в туалет. «И как они не устают постоянно бухать, а потом мучится так на утро?» — думала я, умываясь прохладной водой.***
Прошло некоторое количество времени. С Мишкой никаких неприятностей не происходило, что несказанно радовало. Знаете, ведь Горшок такой человек, он не будет жаловаться, не будет просить помощи, даже если она ему необходима. Он разобьется, но поможет другим — такой вот характер его. Хотя, его характер очень сложно понять. Он очень нетипичный для нашего общества. Жуткий борец за справедливость. Чтобы ужиться с Михой, надо думать как он, надо понимать как он, вариться в том мире, в котором он живет, иначе вы будете жить словно в параллельных вселенных. Однако, пару дней назад я заметила, что Горшок стал очень раздражительным, заводиться с полоборота и не желает слушать иное мнение, которое противоречит его. В это же время мне позвонил Андрей, с вопросом о Мишином состоянии. — У вас все хорошо? — был его первый вопрос. — Да, а в чем дело? — отвечаю я. — Просто дело в том, что он слегка…агрессивный что ли. Сначала ему не понравилось как звучит гитара, в результате чего досталось Яше, хотя на наш взгляд было все более чем хорошо. Любые попытки не согласиться с его мнением приводят еще к большему…негодованию. Потом у него возникли вопросы по поводу текста, причем который он сам же и утвердил. Правда мы его дружно уговорили, что все нормально, но его раздражение чувствовалось в воздухе. От таких событий сбился Поручик… Он уже приготовился выслушивать очередные оскорбления, но Горшок просто ушел, сказав, что репа закончена. Ересь какая-то. Сказать, что я офигела, ничего не сказать. — Слушай, Андрей, а это может быть… Ну… Последствия употребления наркотиков? — Вполне. Это и пугает. Это тоже своеобразная ломка. Тем более после кодировки. — Ладно, тогда будем начеку, а то мало ли, что может произойти. — Да, разумеется. Прошло еще пару дней. На улице темнело, вечер как никак. Миша сказал, что пойдет гулять с пацанами, должен был скоро вернуться. Мои мысли подтвердились, когда раздался звонок в дверь. Открываю дверь и вижу Шурика и…бухого (как мне вначале показалось) Горшенева. — Привет Маш, — начал Балу, проходя вместе с Горшком в прихожую. — Привет, спасибо что довел Этого. — Да собственно не в этом дело, — замялся Шура, — ты только не реагируй сиюминутно… — Да что происходит?! — Миша где-то обдолбался. Ты только не отчитывай его, — спохватился Балунов, увидя, как поменялся мой взгляд, — ему уже от парней досталось. Я лишь хмыкнула в ответ, смотря, как «кайфового» Мишу или, лучше сказать, Мишу под кайфом, уже разрывает начать какой-нибудь разговор. Эх ты, счастливый наркоман! Что, тебе не хватает хорошего в обычной жизни? — Что ж вы недоглядели то? — отправив Мишу в комнату, я начала расспрашивать Шуру. — Так если бы при нас! Этот кадр успел это сделать еще до встречи с нами. Мы сразу все поняли, стоило Горшку поздороваться. Андрей чуть его не побил. Я в глаза заглянул — зрачки расширены. Ну давай его трясти: кто, где, что? Говорит, что знакомый подогнал «план», с ним чуть покурили, чисто для расслабона. «Придурок» — высказался Андрей. Вот, взял я его за шкирку и домой. — Вот сволочь, — уже не сдержалась я, — придет в себя, я ему устрою разбор полетов. — Только вряд ли он тебя слушать будет, это же Горшок. — Попытаться стоит. — Тогда удачи тебе, Машка, дай Бог, чтобы все получилось. — Да, — махнула рукой я, — люблю его, заразу, наказать бы, только придумать бы как. — Любовь штука такая, — согласился Балу, — ладно, я пойду. Если что, звони, мы то уж примчимся сразу. — Угу. Я вернулась в комнату, куда отправила Горшенева. Он резко вскочил, как только увидел меня. — Да сиди уже! — ответила я, садясь рядом. Я еще не придумала, каким образом буду наказывать Мишу за содеянное, тем более, что слова явно к лучшему не приведут, психами его тоже не возьмешь, в угол, как маленького ребенка, ставить как минимум глупо, оставлять одного — страшно. Завтра его эта дрянь отпустит и начнется опять ломка, и вот это уже страшнее. Убила бы, да вот живой он мне нужен. — Мась, — вдруг сказал Миша, выведя меня из раздумий, — я правда не специально, просто так получилось… Ты просто… Это сложно так. — Не специально? — спокойно ответила я, не глядя на Горшенева, — ты чем думал? — Ты знаешь, мне было так хуево, хотелось что-нибудь разгромить, кого-то послать, или просто уйти куда-нибудь… — Зато, я смотрю, тебе сейчас кайфово, — съязвила я. — Ну Маш, — он подвинулся ближе, дыхание обожгло шею. — Нет! — я встала и сделала пару шагов от кровати. Постояв пару минут, и найдя для себя какое-никакое решение, я повернулась к Горшку. Его глаза поблескивали в темноте и были устремлены на меня. — Я все это долго терпела! — сурово сказала я. — Но знаешь, ты довел до предела! — Маш. — кажется он в недоумении, — что ты собираешься делать? — Собственно ничего особенного. Я все прощаю, но… — я задумалась. — Но? — Спи, завтра поговорим. — А ты? — Это неважно. — Я люблю тебя… Не знаю, что Миша подумал, слушая все то, что я ему говорила в данный момент, но, видимо, эти речи заставили его задуматься или…испугаться? — Я знаю, спи, — повторяю я и выхожу из комнаты. Прошел час. Я все еще сидела на кухне, размышляя и осмысливая все моменты. Касательно наказания я мало что придумала, да и могла сделать. В первую очередь, по крайней мере пару дней, я не собиралась спать на одной кровати с Горшеневым. Почему так? Лишний раз не давать поводов, показать, к чему приводит такое его…поведение чтоль. Далее я позвонила Андрею, узнать насчет репетиций, когда они, и насчет концертов. Так. Репетиция намечалась только через 3 дня, а следующий концерт аж через 1,5 недели. Замечательно. Я забрала второй экземпляр ключей у Горшка, заодно проверив карманы его куртки. Эти три дня он проведет здесь, а потом будем действовать по обстоятельствам. Отвлекать и занимать. Ну и третье — на мой взгляд самое неэффективное, но обязательно нужное — 100500 рассказы, к чему приводит зависимость от наркоты. Заснула в эту ночь я на диване в гостиной. Отрешенно и неуютно, надо вам сказать. Проснулась от грохота на кухне. Надо же, похоже Миха решил что-то приготовить. — Ну и чего мы делаем? — кажется я его напугала, хотя пританцовывающий Горшок, напевающий себе под нос какую-то мелодию и пытающийся приготовить кофе — зрелище крайне милое. — Кофе, — взглянув на меня, сказал он. — Что, энергии более нет? — равнодушно произнесла я. — Да я как бы и не спал почти. Не хотелось. Да и ты…так и не пришла. Почему? — А вот так. Еще несколько минут в тишине. — Ты прости меня, я правда стараюсь, но… — Но не выходит, — продолжила я. — Я просто не могу терпеть это все. Я приношу другим разочарования и сам в постоянном напряге. Если бы это было так просто, соскочил и все. — И тем не менее, свой напряг контролируй сам, а остальные готовы стерпеть все твои выходки, лишь бы ты бросил эту дрянь. — Иногда хочется нафиг бросить все и забыться, или сдохнуть… И всем лучше. После этих слов Горшенев получил подзатыльник. Вышло неосознанно, подумать я не успела. — Ты думай, что говоришь! Забыться ему, сдохнуть! Да ты только, сука, сдохни! Я тебя добью! — Ну, а что делать? — Бороться! — Интересно, но при этом логично, — хмыкнул Миша. — Так, а теперь серьезно. — Что? — У тебя осталась еще наркота? Ты меня знаешь, переверну вверх дном все, поэтому ответь мне честно. — Нету ничего, — он как-то виновато посмотрел на меня. — На твоей совести. Через пару часов Горшок прибежал ко мне в куртке. — Маша, ты не видела мои ключи? — Видела, а зачем они тебе? — Бля, на улицу хочу, пройтись. — Это вряд ли, — встаю, подхожу к нему. — В смысле? — Ты никуда не пойдешь, — снимаю с него куртку. — Да какого?! — смотрю, вернулась к нему привычная экспрессия, отпустило значит, вот и бесится. — Это наказание, — спокойно продолжаю я. Горшенев как-то зло посмотрел на меня, но промолчал, знает же, что накосячил. Он поплелся в комнату, бурча себе под нос различные ругательства и сел за гитару, закурив. Вот и правильно. Весь день прошел в общем то спокойно, а к вечеру начались мелкие проблемы. Миша сидел за книгой, но вдруг откинул ее. — Да е мае! Невозможно! — Что случилось? — Читать не могу, руки не держат… Его пальцы мелко дрожали. — Опять начинается… — обреченно произнес он. — Ты понимаешь, что если будет совсем худо, то придется прибегнуть к мере, которая была использована ранее, помнишь? — Да, — сухо ответил Горшок. — Возможно так будет лучше. По крайней мере я не причиню вреда тебе и квартире. Ночь прошла неспокойно. Хотя я и собиралась ночевать в другой комнате, но я не могла оставить Мишу в одиночестве. Его била дрожь, которая находила волнами. Казалось, что вот, проходит…а потом с новой силой. Из-за этого он ворочался и стонал во сне, то и дело подбрасываясь на кровати, как рыба, выброшенная на берег. При каждом приступе Горшок просыпался, тяжело дыша. Его сердце колотилось как бешеное. Приходилось сидеть рядом и успокаивать легкими поглаживаниями по голове. Миша успокаивался, когда чувствовал, как ловкие пальцы перебирают пряди волос, как касаются головы, теплые ладони дарят тепло. Он умиротворенно прикрывал глаза, вновь пытаясь провалиться в сон. Горшенева мучили кошмары. Уже не первый раз он начинает дергаться, бормоча что-то. Один раз он врезал мне рукой по животу, отчего я громко матюгнулась и закашляла, Мишка проснулся и, узнав, что это он вина моему состоянию, извинялся. Поэтому спала я перебоями, полусидя, полулежа. На утро погода стояла жаркая. В квартире было жарко и душно. После ночи Миха был измотан, хотя спал до полудня. Он ходил, как тень, весь бледный и с синяками под глазами. — Блять, как же заебало! — выговаривался он, когда тело безбожно ломало, кости и суставы словно выворачивали и колотили по ним молотками. Добавлялась головная боль от жары. Фактически весь день Горшок провел в кровати, пытаясь уснуть, дрожа и обливаясь потом. Да. С него текло в три ручья, стояла невыносимая жара, но при этом Мише было холодно и он завернулся полностью в одеяло. Через пару часов он скинул его, теперь уже мучаясь от удушающего жара и лома в суставах. Матерился и выл. Приходилось сидеть рядом, успокаивающе гладить по спине, волосам и рукам, чтобы дыхание пришло в норму. Лишь Миша засыпал, я уходила, пыталась придумать для него занятие, отдохнуть немного. Эти дни проходили очень сложно. Нельзя было задуматься, оставить, уйти. Постоянно Миша был под присмотром. Дни борьбы, дни ломки. На третий день я позвала пацанов репетировать в квартиру, ведь Миха был просто не в состоянии дойти до точки. Вначале он протестовал, говорил, что в норме, что может, но потом согласился. Парни приняли приглашение, они конечно не могли репетировать столь много и громко, но все равно. Этот день был лучшим из четырех. Горшок занялся музыкой, впервые за эти дни улыбнулся и стал проявлять активность. Он вновь стал спорить, исправлять песни, придумывать новые мелодии. Я не мешала, решила посидеть пока на кухне, однако скоро пришел Андрей и чуть ли не силой привел меня ко всем. — Маш, смотри какой Андрюха текст приволок! — Миша восторженно рассматривал стихотворение, — я его помню, кажется совсем давно ты показывал его. Надо будет клип на него снять! — глаза загорелись идеей. — Неплохо! — Князь взял гитару, — вот эта аранжировка идеальна! — он стал наигрывать мелодию. — Не, стой, — перебил Горшок, — что если… — он взял гитару и начал играть эту же мелодию, только чуть в другом ключе. Шурик сразу начал лабать на басу офигенный рифак. — Во, во, стой, так! — Миша остановился, буквально хватая Балунова за плечи, — эта тема, наиграй. Родилась классная мелодия. Жесткая, лиричная, ритмичная. Текст прекрасно лег и теперь оставалось только записать. — А ну-ка выбей брат ему последний зуб! — горлопанил Горшок, нещадно рвя струны, после того, как все ушли, — Мы все покойники — он тоже будет труп! От такой игры его темные длинные волосы разметались по лицу, одежда взмокла, от чего Миша снял с себя футболку, продолжая играть. — Миш, тебе лучше? — я подсела рядом, наслаждаясь таким его состоянием. — Мне ахуенно, — проговорил он. Последующие дни были суматошными. Дни ломки, агрессии, желания сдохнуть… И дни нахлынувшего возбуждения, искры и желания творить. — Маш, смотри, — Миша подошел ко мне, — это наша старая песня, — он показал мне текст. — Ооо, класс, опять про смерть. Миш, может что-то другое? — нет, я конечно все понимаю, но: «Вдруг прервал кошмарный сон Зазвеневший телефон. Трубку снял: на связи ад, Звонит ваш покойный брат». — Да ты ниче не понимаешь! — Горшок резво взял гитару, положил перед собой листочек, где было что-то начирикано. — Я придумал классную тему, текст я изменю, но мелодия -нечто! Он начинает играть, поет рыбу, но в месте припева звучат слова: «Хой, брат привет, С того света шлю тебе привет. Я на связи — жду ответ, Говори скорее — времени нееет!». — Гениально, Мишка, — восхищаюсь я. — Я назову ее: «Звонок». Музыка старая, мы ее еще давно с Андрюхой играли, я лишь немного изменил. — Да, классная тема, это драйвово, жестко и трепетно! — Этот альбом мы сделаем жестким, мне хочется громкости, азарта и рок-н-ролла! В такие дни рождались мелодии и целые композиции. В другие шла бесконечная борьба. После концерта, в следующие дни, пришлось все-таки повезти Миху в клинику. Он стал неуправляемым. Мы с парнями организовали все так, что у Миши была отдельная палата, днем его можно было навещать. Я сидела в палате практически целыми днями, с перерывами, чтобы поесть. В первый день Горшку было не до разговоров, его ломало, ему не хотелось никого видеть, он был не в восторге от того, что его поместили сюда, со злобы называл нас всех предателями. В этот день я пробыла всего пару часов там, потом меня Андрей уговорил уйти, все равно сейчас я ему ничем не помогу. Мне не хотелось возвращаться в квартиру. Там одиноко, стены сдавливают и совершенно не с кем поговорить. Я сказала об этом Князю и он предложил остаться у него, к чему я отнеслась благодарно. Мы говорили. Говорили много, о Мише, о музыке, об историях. Время прошло незаметно, я отвлеклась от бесконечных переживаний и теперь весело смеялась от тех умопомрачительных историй, стихотворений, что рассказывал Андрей. На следующий день мы вновь отправились в больницу. Миха выглядел лучше, он извинился, что отреагировал так злостно, его чувства, настроение менялись с невероятной быстротой. На этот раз нам удалось поговорить. Как и в прошлый раз, Миша считал часы до того, как его выпишут. Ему было совершенно невыносимо находиться здесь. На все слова, вроде: «Так надо, это для тебя лучше, без этого никак» реагировал просто: — Мне и дома хорошо, ты заботишься лучше, чем все эти, ты сдерживаешь, мне так легче. В любом случае доказывать что-либо было бесполезно, а на деле все было более чем хорошо. Через 5 дней Мишу выписали. Я решила первой сообщить ему эту новость. Вы представьте, забегаю я в палату, рот до ушей, а этот, любимый мой артист, лежит на кровати, с гитарой, которую после больших уговоров мне разрешили принести, и поет, дергая по струнам: «Я никому не нуужен ла ла лай, я никому не нууужен ла ла лай» — И кому это ты не нужен, ответь мне? Кажется он вздрогнул. — Да так, просто что-то нахлынуло. Я тут уже хуеву тучу времени, как будто все избавиться решили. — Не бубни, — сажусь рядом с ним на кровать, — у меня хорошая новость для тебя, — глажу по спине. — Да ну? — оборачивается, по взгляду вижу, что не верит. — Ага. Собирайся, Мишка, домой едем, — резво поднимаюсь и смотрю на него. — Ты серьезно? — смотрит на меня, ища ответ, и получает его, заглядывая в глаза. — Я жив! Е-мае я жиииив! — поднимает руки вверх и смотрит в потолок. — Да тише ты! — дергаю его за одежду. Опускает голову, разглядывает меня. Вижу лукавые искорки в глазах. — Что? — Да так, — склоняет голову чуть вбок, улыбается. — Да что ты задумал? — уже смеюсь я, отходя на шаг назад. — Нее, — Горшок берет меня за руку, привлекая ближе, — так не пойдет, — чуть дергает на себя, что наши лица оказываются в миллиметрах друг от друга. Прикрываю глаза, зная, что он хочет сделать. Уже ощущаю его дыхание на губах… Но тут дверь открывается и в палату заходит врач. Я отскакиваю, а Миша еле слышно шепчет: «Вот блять». — Михаил, сообщаем, что вы нас покидаете, можете собираться и проходить на выписку. — Я в курсе, — буркнул он. Врач ушел. — Вот вечно они не вовремя! — вновь приближается ко мне, делая вторую попытку, однако я прикладываю палец к его губам и шепчу: — Собирайся. Чем быстрее, тем лучше. И вот уже через час мы стоим на мосту, совсем недалеко от дома, и вглядываемся в даль. Медленно плывут облака по небу, колышется вода, на ней разбегаются круги от упавших капель. Горшенев стоит позади меня, скрестив руки на моей талии. Прошло пару недель. За это время группа сыграла три концерта, пару раз отмечала победы до бессознательного состояния. Миша завязал. Нет, понятное дело, что приступы могут быть на протяжении нескольких лет, но сейчас он чувствовал, выглядел вполне здорово, готов был снова работать непокладая сил, творить, играть! Сейчас стояло утро. Часа полтора назад Горшок вскочил и, не говоря ничего, убежал на улицу. Вот любит он так! Не скажет ничего, уйдет, а потом сиди и жди! Неисправимый. Но вот долгожданный скрип замка, я встаю с дивана и направляюсь в прихожую. — Я так понимаю, тебя не научили говорить куда ты ухо… — договорить я не смогла, едва выйдя в коридор застаю Мишу. В кожаных штанах. В кожаном плаще. (К слову, мой любимый образ). И с цветами. Эмоции резко смешались, мои глаза расширились до уровня тарелок, рот так и остался открыт, однако нахлынувшая радость потянула уголки рта вверх. Кажется, я покраснела. Я была в ступоре, не могла отвести взгляд, то поднимая глаза на Горшка, то возвращая их на цветы. Он никогда не приносил мне цветы, а мне как бы и не надо было. Мне было достаточно просто быть с этим человеком, рядом. — Ну чего уставилась, как баран на новые ворота? — ухмыльнулся он, — иди сюда. — Миш, а что? Почему? Зачем? — от шока я не могла произнести ничего. — Рано, — улыбнулся он, протягивая мне букет. — Спасибо… — вдыхаю аромат цветов. — А если ты говоришь про мой внешний вид, так это для тебя. Я же знаю, как ты сохнешь по такому моему виду, — достает из-за пазухи бутылку вина. Вина. Он не пьет вино, предпочитая более крепкий алкоголь или пиво. — Я просто люблю этот образ, не впадая в эйфорию. Куда примечательнее видеть тебя без плаща и без футболки. — Мне виднее, — хохотнул Миха, — я неоднократно замечал, какие взгляды ты кидала на меня именно в этом образе, признай. — Не дождешься, — улыбнулась я. — Ну… Дело твое, — он прошел на кухню, не раздеваясь. Я последовала за ним, за вазой. В это время Горшок достал два бокала и позвал меня в комнату. Вот романтичный, зараза! Пробило его, а я все понять не могу, чего он хочет. — Я не умею толкать красивых речей, не умею писать любовных стихов, — начал Миха, налив вина, — вот, люблю я тебя, понимаешь да? Комфортно с тобой. Быть хочу рядом всегда. Есть о чем поговорить. Можно обратиться за помощью и ты придешь. Терпишь все мои выходки. Со мной жизнь тяжела, это да. Я привык быть в одиночестве, привык, что остаюсь один. — И я люблю тебя. Я просто хочу, чтобы ты был рядом. — В общем… Давай выпьем. — Да. После того, как Миша осушил бокал, он продолжил: — Я вот к чему все это… Я думал… Долго… Может мы еще вместе не так и долго, но, кажется, что всю жизнь тебя знаю. Вот. Я знаю, что многое делаю неправильно. Знаю, что не идеален. Блять, как же это трудно, пиздец. Короче, я хочу, чтобы ты стала моей женой, вот. Фуф. И вновь я на минуту впала в ступор. Что? Я не ослышалась? Он хочет, чтобы я вышла за него? Я не могу, не могу держать все эти эмоции в себе, не могу! А надо, надо отвечать! Он волнуется же! Все. Более не контролируя себя, отвечая на вопрос, я подаюсь ближе, накрывая его губы. Кусаю, терзаю их. — Это «да»? — спрашивает Горшок, отстраняясь от поцелуя, вопросительно вглядываясь. — Да, — отвечаю я, вновь соприкасаясь губами. На этот раз мои руки действуют быстро. Ты прав был, Мишка, абсолютно прав в том, что я обожаю этот образ, и сейчас мне больше всего на свете хочется сорвать с тебя плащ…