Ненавижу его...

      Из под обломков показалась рука — вся ободранная, с маленькими капельками крови. Ладонь крепкой схватилась за балку, пытаясь оттолкнуть обрушившийся кусок железа.       И всё же, спустя несколько попыток, балка сдвинулась, и из кучи щебня и железок вылез юноша. Форма была разорвана, лицо исцарапано, руки кровоточили… Юноша обвёл разрушенное помещение глазами и, вдруг заметив что-то, бросился в другую сторону комнаты.       У измазанной кровью стены лежало тело, тело без лица — на его месте было месиво, проткнутое кривой железкой. Форма, зелёная — разорвана на куски, видна бледная кожа. Такая бледная — впервые.       Феличиано вперил взгляд в остатки лица. Вперил, не мог оторваться. В горле стоял ком, а мгновение спустя из широко открытого рта вырвался крик — крик ужаса и боли.       Хоронили Людвига в закрытом гробу. Феличиано шёл за гробом без слёз — из пустоты внутри нечему было течь. Вся церемония прошла как в тумане, игрушечная и незначительная.       Деньги за разрушенное помещение, документы… туман.       Дома. Лёг на кровать.       Всё было так же. Его вещи. Они все здесь. Так ровно разложены…       Его больше нет.       Нет, Феличиано просто не мог это принять. Понять. Почувствовать. Так не бывает.       Почувствовал тогда, когда за окном стемнело. Почувствовал одиночество.       Крошащее, кромсающее одиночество. Вещи, его вещи — они дразнили. Дразнили подло и исподтишка.       Феличиано проплакал до раннего утра, пока не заснул, буквально вырубившись, упав лицом на мокрую подушку.       Утро встретило Феличиано спокойствием. Но потребовалось меньше получаса — всё вернулось. Вернулся ад. Боль и ад. И остатки лица перед глазами.       Лица милого Людвига.       Лица единственного близкого человека.       Лица того, кто был всей его жизнью.       — НЕНАВИЖУ!       Феличиано заплакал — от ненависти. Ненависти к Людвигу, за то, что он просчитался, что умер.       «Сволочь… мерзавец…»       "Как он посмел сдохнуть?"