Er, der Herrlichste von Allen

Имс действительно не против поменяться ролями, как и сказал Артуру. И у него нет бзика на этот счет, как нет и мании на тему подавляемой мужественности — он не мнит, будто пришел на эту землю быть везде сверху, доминировать и властвовать. (На втором курсе, во время изучения предмета «Проблемы женщин», Имс поднаторел в фаллоцентрическом жаргоне[1] — правда, сначала, он выбрал этот предмет только чтобы охмурить одну арфисточку. Но не прошло и двух недель, как Имс обнаружил, что на полном серьезе говорит нечто вроде: «Нет, вот правда, думаю, по сути, я тяготею к феминности», и «Не понимаю, откуда взялась эта одержимость быть „проникающим“ в сексе — что, ни один из этих брутальных мудаков ни разу даже не слышал о позе наездницы?» и «Нахрен патриархат!» Вопреки своим самым смелым ожиданиям, он наслаждался лекциями. Кроме того, еще и арфистку трахнул.) Так что да, Имс действительно не видит проблемы в идее «побыть под Артуром». Гипотетически это действительно благодатная почва для фантазий: Артур вжимается в Имса, широко раскрыв глаза от удовольствия, в шоке от ощущений; Артур — неуклюжий и робкий во всем этом, извиняющийся и даже с закрытыми глазами что-то бормочущий, пока Имс мягко убеждает его двигаться. Эта картинка уже много месяцев личный фаворит Имса. Просто... По правде говоря, при всем его отношении к патриархату и собственной «феминности», а также убеждении, что мужественность нисколько не связана с актом проникновения... Ну, если честно, Имс не ожидал, что Артур примет его предложение. Артур — странный и сдержанный, конченый американец, но совершенно однозначный в своих действиях. Так что Имс, разбуженный однажды навалившимся сверху всей тяжестью Артуром, практически уверен: невозможно трактовать двояко длинные пальцы, скользящие вниз прямо к его заднице. — Доброе утро, — улыбаясь, говорит Артур и целует Имса в ухо. Вероятно, именно неожиданность заставляет Имса резко откатиться, моргая спросонья. — Что... — удивляется Артур, но не успевает договорить. — Прямо с утра пораньше это не самая лучшая идея, — говорит Имс. — Знаешь ли. Щеки Артура розовеют. — Верно, — говорит он. Это просто удивление, только и всего. Имс спешит в душ. Спустя некоторое время Артур присоединяется к нему — они занимаются приличным и приятным сексом, целуясь и отдрачивая друг другу, и Имс не понимает, отчего его так передернуло, ведь Артур — прекрасная худышка, и всегда аккуратный, даже будучи мокрым и голым. В любом случае, Артуру нужно идти на лекции, а Имсу предстоит выступать на вечернем оперном бенефите, и в данный момент этот факт больше всего мешает Артуру распускать руки. Следующие несколько недель Артур слишком занят учебой и концертами в консерватории — он трудится по двенадцать и более часов в сутки и ночует в общежитии. («Это все твоя вина, — говорит ему Имс, когда удается выкроить десять минут наедине в репетиционной. — Будь ты умнее, на младшем курсе осваивал бы современные теории музыки и рисовал картинки о том, как Кэйдж, Рейх и Ксенакис[2] переворачивают твой внутренний мир — но нет, куда там, ты выбрал шенкерианский анализ[3], как конченный долбоеб, и тратишь полжизни, расхаживая с кислой мордой». «Мне пора вернуться к работе, — бурчит в ответ Артур, с неимоверно кислой мордой, — и, вообще, что ты тут делаешь?» Имс думает о том, чтобы дать Артуру возможность пострадать из-за этого как следует, но его, как обычно, влечет странное очарование этой угрюмой физиономии, и первая мысль сменяется другой — он опускается на колени между фортепьяно и скамейкой, и Артур вообще ничего не говорит в ответ, лишь перестает хмуриться и расстегивает штаны, правым локтем спешно наяривая парочку кластерных аккордов Кейджа. «Мы готовим "4′33″[4] для моего сольного концерта, — сообщает Имс кому-то, провожающему его недовольным взглядом, когда он выскальзывает чуть позже из репетиционной аудитории. — Что? Крепкая техническая часть. Требует множества прогонов в поте лица».) Однако в итоге Артур сдает неподъемный анализ и выступает на большом концерте камерной музыки, сделав всех своим номером (Рах-3,[5] дерзкий мальчишка!), и в одну из пятниц, вечером, заявляется домой к Имсу едва переставляя ноги — чего не случалось уже давно, — с припорошенными снегом волосами и красным носом. — Привет, — говорит он, стряхивает снег с ботинок и наклоняется, чтобы развязать шнурки, снимает свой великолепный шерстяной бушлат и разматывает кашемировый шарф. Имс расположился за небольшим столом на кухне и по уши завален партитурами. Он откидывается назад на стуле, чтобы наблюдать за раздеванием Артура — Имс ни за что не пропустит этот важный момент. — Видел бы ты сегодня Мол, — говорит Артур. — Она рассказывала историю о том, как играла для того тенора из Техаса, звенящего пустотой в голове, зато с шикарным голосом, — теплым насмешливым тоном продолжает он, пока Имс внимательно наблюдает за пальцами, тщательно разглаживающими пальто, которое он вешает на единственную имеющуюся у Имса деревянную вешалку, а затем вытирает бумажной салфеткой свою обувь перед тем, как засунуть в нее распорку и идеально ровно поставить на коврик. — И ты уже три минуты пропускаешь все сказанное мной мимо ушей, — говорит Артур, снова выпрямляясь — воплощение безупречности, если не считать слегка влажных волос и все еще красного носа. — Нет, конечно, нет, — говорит Имс и снимает очки. — Иди сюда. — Зачем? — слегка хмурясь, уточняет Артур. — Собираешься отыметь меня на столе? Имс смотрит на стол. — Сдается мне, это не слишком гигиенично, — фальшиво мнется он. — Бог знает, где тебя носило. — Это прозвучало бы убедительнее, — отвечает Артур, подходя к нему, — не устраивай ты обеденный стол из своих колен каждый раз, когда смотришь телевизор. — Он не усаживается к Имсу на колени, просто стоит рядом и рассеянно гладит его по голове. Имс беззастенчиво наслаждается прикосновением, прикрыв от удовольствия глаза. Боже, он скучал по Артуру. — Однако я думал о постели, — произносит Артур, понижая голос на пол-октавы, приблизительно в регистре низкого «ре». Имс позволяет Артуру еще немного погладить его, пока жажда секса не вытесняет тепло от этой целомудренной ласки. Тогда он вскакивает на ноги, хватает Артура и тащит его в сторону спальни. Обычно Артур не заморачивается созданием атмосферы, как, разумеется, и Имс — чаще всего они просто трахаются при включенном свете, с открытой в спальню дверью, на развороченной постели, абсолютно нормальной и обычной, поскольку плевать, какая там кровать, когда они голые и имеют друг друга. Однако, раз в кои-то веки, на Артура, кажется, находит непонятный романтизм, и он принимается убирать в комнате, спешно заправляет постель, включает ночник, гасит верхний свет, зажигает арома-свечку (которую Имс чаще всего использует, чтобы заглушить запах «травки»), и включает тихую и ненавязчивую музыку фоном. Пока Артур «готовится», Имс раздевается и запрыгивает в постель, а затем наслаждается радостным удивлением Артура, когда тот поворачивается, оторвавшись от магнитофона. — Иди сюда, — снова зовет Имс, подперев голову ладонью[6]. — Секундочку, — говорит Артур и открывает верхний ящик письменного стола. На мгновение Имса наполняет радость ожидания, но затем он вспоминает подбирающиеся к нему пальцы Артура, и его пульс с головокружительной скоростью подскакивает с «модерато» на «аллегро». Это более чем неожиданно, и на этот раз Имс готов признать: он ощущает не просто волнение. Старательно удерживая на губах непринужденную улыбку, глядя как Артур топает к кровати, со смазкой и презервативом в руке, он пытается напомнить себе, что сам подвел себя под это. — Все хорошо? — спрашивает Артур, но в голосе его нет ни капли какого бы то ни было беспокойства. — Конечно, — отвечает Имс — ведь действительно, блядь, все хорошо. Конечно же, все нормально. Имс получал футбольным мячом по башке, был затоптан при свалке в регби, ломал кости и огребал сотрясение мозга в драках, но ни разу не чувствовал этой сжимающей нутро тревоги, которая жрет его с потрохами, когда Артур подкрадывается к нему, целует и лапает. Артур не тратит время зря — с минуту целует горло Имса, а потом его рука скользит к спине и опускается вниз, прямо к заднице Имса, который останавливает его, рефлекторно перехватив запястье. — Артур, — с придыханием, тоном красавицы-южанки, говорит он, — с чего вдруг ты позволяешь себе такие вольности? Это должно быть смешно, и Артур улыбается в ответ, но Имсу не до шуток. — Имс, — умасливает его Артур, нежно улыбаясь. Имс держит запястье Артура, тщательно сохраняя шутливое выражение на лице, и направляет его руку к своему члену. — Дама нуждается в разогреве, — говорит он, хотя сам при ином раскладе обычно тут же лезет к заднице Артура, и оба об этом знают. — Точно, — ухмыляется Артур и мужественно обхватывает член Имса, слегка поглаживая, одновременно обводя языком его ключицы. Имс погружается в знакомые ощущения, что дает краткую передышку его разуму. Он старается не думать о том, что сводит с ума какую-то подсознательную часть его, заставляя отвергать совершенно логичные и желанные поползновения Артура. «Это... это унизительно, — с ужасом слышит Имс собственные мысли, — и навязчиво — то, как Артур водит оттопыренным пальцем около задницы. Вот что это такое». «Ладно, это полнейшее дерьмо, просто дерьмище, — говорит себе Имс. — Прекрати изображать из себя итонского ханжу, позволь своему восхитительному парню вести в этом танце». Вот только, разумеется, он совсем не так должен об этом думать — Артур не танцульки тут устраивает, они просто занимаются сексом не так, как обычно, и Имс просто обязан задавить этот незваный и подсознательный ужас от мысли о том, что Артур делает с ним. — Хватит, достаточно, — говорит Имс, снова открывая глаза, и готовясь к предстоящему. — Ладно, давай уже. — Да? — совершенно довольный, отзывается Артур. Имс переворачивается, надеясь, что будет легче не видеть лицо Артура. Имс передвигает ногу так, чтобы сильнее открыться перед ним и вжимается щекой в прохладу подушки, медленно выдыхая через нос. — Если ты не хочешь, — говорит Артур — пускай он и не обладает его талантом понимать язык тела, однако, кажется, сейчас его несложно интерпретировать, — мы можем не делать этого. — Нет, — говорит Имс, выдавливая из себя улыбку, — нет, я хочу. — Ладно, — с сомнением соглашается Артур и наносит немного смазки на пальцы. И едва успевает двинуть рукой в сторону зада Имса, как решимость Имса дает трещину. — Или не хочу, — выпаливает он. — Бля, Артур, я охренеть как сожалею, просто... у меня волосы на жопе дыбом от ужаса, хотя я понятия не имею, почему. Артуру хватает милосердия, чтобы посмотреть на него лишь самую малость скептически, прежде чем он вытирает пальцы салфеткой и плюхается на кровать. — Все нормально, — говорит он, кажется, с ноткой разочарования, которое старается скрыть. — Можешь заняться мной. Имс разочарован сильнее Артура, и это разочарование грызет его изнутри. Откуда тогда взялись все эти прекрасные грязные фантазии, в которых Артур трахает его? Артур — дрожащий, счастливый и кайфующий от Имса? Это чертовски несправедливо, и Имсу обидно до слез, что, как он понимает, совершенно глупо, но он ничего не может с собой поделать. Такой облом из-за какой-то мерзкой, шовинисткой (или, возможно, просто позорной) части его личности. — Эй, — говорит Артур и легонько касается его плеча, заставляя перевернуться на спину. — Что за херня? — Не знаю, — тоскливо признается Имс. — Я — чванливый патриархальный мудак, или что-то в этом роде. — Заткнись, конечно ты не такой, — отвечает Артур и пододвигается к нему, опуская голову Имса себе на плечо. — Наверное, это просто нервы. — Нет, — говорит Имс, впадая в отчаяние. — Нет, это вообще не нормально. Блядь. Артур поглаживает большим пальцем брови Имса. — Объяснишь? Имс не может объяснить, такое просто так не скажешь, не после всех тех раз, когда он сам трахал Артура. Но он должен придумать хоть какой-то ответ, поэтому прочищает горло и неловко мямлит: — Просто... кажется, это... из-за твоих пальцев. Я не знаю. — Тогда, может, сам займешься этой частью? — предлагает Артур. — А я могу посмотреть. — Может быть, — отвечает Имс, потому что... Ладно. Оба знают, как сильно Имс сам любит наблюдать за этой частью. Мысль хороша, его член одобрительно дергается. — Я имею в виду, тебя. Ты же уже занимался этим, да? — спрашивает Артур, милый в своей уверенности в обширном опыте Имса по части ебли. — Конечно, — отвечает Имс. — Хотя, вообще-то... Нет. — Правда? — фыркает Артур, наклоняя голову, чтобы поймать взгляд Имса. — Ну, тогда вот и истоки проблемы. — Хочешь сказать, что ты... — начинает Имс, а потом резко садится и набрасывается на Артура. — Артур, это такой разврат. Расскажи поподробнее. Артур принимает чопорный вид, но надолго его не хватает. Он обнимает Имса и улыбается. — Я ничего тебе не скажу, потому что ты лично выяснишь все опытным путем. — Ладно, — игриво отзывается Имс и раскапывает в ворохе постели бутылку со смазкой, усаживаясь на пятки перед Артуром. — Нет, — говорит Артур, накрывая своей рукой руку Имса, — нет, в первый раз ты сделаешь это сам, без свидетелей. Поверь, так будет легче. Менее неловко. — Больше всего я расслаблен, когда ты смотришь на меня, — широко раскрыв глаза, говорит ему Имс. — Давай, позволь мне побыть ужасно блудливым под твоим взглядом. — Нет, — твердо произносит Артур, выдирая смазку из крепкой хватки Имса. — Но ты можешь посмотреть на меня и кое-чему поучиться, если хочешь. Имс отдает смазку и с восторженным удивлением откидывается назад, а затем приглашающе машет рукой. Порой Артур — просто блестящий вариант, который стоит иметь поблизости на случай, когда самое время раздеться.

***

После «покажи-и-расскажи» Артура все меняется. Имс получает от него задание, к которому, оказывается, Артур относится охрененно серьезно. Он решительно пресекает все поползновения Имса и шлепает его по руке, когда Имс пытается на пробу направить ее к своему заду в присутствии Артура. Он демонстративно оставляет бутылку со смазкой рядом с гелем для душа. Он даже сделал закладки в интернет-браузере, там, где Имс обычно сохраняет свои любимые порносайты. Теперь, щелкнув по ним, он видит клинические исследования «Анальное удовольствие при помощи стимуляции пальцами», которые Имс читает запоем, в основном потому, что подозревает: Артур методично опробовал все предложенное. Кроме того, совсем неплохо представлять себе этот процесс. В первый вечер зимних каникул Имс целый час проветривает и убирает спальню. Затем приглушает свет и включает приятную музыку, но вернувшийся домой Артур лишь скептически смотрит на него и интересуется: — Ты уже позаботился о себе? — Конечно, — отвечает Имс — он лежит на кровати голый, бесстыдно раздвинув ноги. — Ну да, как же, — говорит Артур и бросает портфель на пол. — Пойду посмотрю телек. А ты останешься здесь и возлюбишь себя по полной — если, конечно, ты в настроении. Имс думает, что Артур пошутил, но проходит двадцать минут, а тот так и не появляется, зато в гостиной работает телевизор, пока Имс лежит голый, покинутый и скучающий. — Молю тебя! — взывает Имс. — Нет! — кричит в ответ Артур. — И даже не пытайся меня обмануть, я все равно узнаю! Имс вздыхает и закрывает дверь в спальню, затем ложится в кровать и вертит в руках крышку от бутылки со смазкой. Невероятная глупость — вот что это такое. Будто засунуть палец в нос: исследование собственного тела. Имс понятия не имеет, отчего ему это кажется нелепым и скучным, ведь при мысли об Артуре, занимающемся тем же, его бросает в жар. Кроме того, Артур, наверное, точно как-то вычислит, если он не поиграет с собственной задницей, поэтому Имс вздыхает, снова раздвигает ноги и смазывает палец. Скукотища. Имс не так гибок, как Артур, и приходится немного попотеть, чтобы найти удачный угол и при этом не вывихнуть себе что-нибудь. Процесс осложняется воспоминанием об улыбающимся Артуре, который с очаровательной естественностью демонстрировал ему этот процесс. Происходящее невероятно странно, и Имс раздраженно вздыхает, а потом достает палец и смазывает лубрикантом правую ладонь. — Я дрочу! — кричит Имс. Артур не отвечает. — Ох, детка, да! — старается Имс. — Как я вдул пальцем свою жопку! Полнейшая тишина. Мысленно он видит угрюмую физиономию Артура и помимо воли немного оживляется, затем, почти кончая, скользит левой рукой вниз и засовывает в себя указательный палец — жестко и быстро. Имс потрясен. — Ебать, — выдыхает он пару секунд спустя. Быстро моргая, Имс пытается избавиться от черных точек, пляшущих перед глазами. — Вот бля. В конце концов он берет себя в руки, вытирается и натягивает пижаму, а затем нетвердым шагом плетется в гостиную к Артуру, который смотрит телек и ест попкорн. Артур отрывается от телевизора и окидывает его взглядом — ему хорошо знаком румянец на лице Имса и глупая улыбка. Он кивает. — Ну вот, — говорит Артур. — Хочешь попкорна? Имс игнорирует предложение и плюхается на диван, растекаясь по Артуру довольной лужицей. Артур мягко опускает руку ему на плечо, и Имс засыпает. Но, видимо, Артура произошедшее не удовлетворило. — Нет, — отстраняется он следующим вечером, когда Имс подкатывает к нему, — нет, одного раза не достаточно. Имс вздыхает и плюхается на кровать, спрашивая себя: как, ради всего святого, Артур настолько быстро перевернул все с ног на голову, ведь сейчас Имс в прямом смысле мучительно жаждет, чтобы Артур отымел его, но тот, тем не менее, сдерживается. Единственный плюс этого отчаянного положения в том, что Имс теперь гораздо охотнее участвует в навязываемых ему экспериментах Артура. Неловкость почти исчезает, когда он понимает, что можно представить, будто это пальцы Артура, а не его собственные, и от этой фантазии Имс шалеет. После этого он дрочит в душе и в постели, как подросток, посреди белого дня, пока Артур на репетиции. Или по вечерам на диване, когда Артур отрабатывает праздничные концерты. Он дрочит везде и при любой возможности. Имс набирается опыта, вычисляя идеальный угол и максимально приятное давление, и приноравливается одними только пальцами раззадоривать себя и доводить до боевой готовности. Имс представляет, что занимается этим на глазах Артура, «видит», как тот отсасывает ему и дрочит, воображает, что будет — и что ощутит — когда член Артура войдет в него в первый раз, и он почувствует в себе его ширину и длину. Но потом они должны успеть на самолет в Питтсбург на Рождество, и Артур превращается в «Артура в Питтсбурге». Этот Артур напичкан дурацкими правилами о том, чем они могут заниматься в его старой кровати, а чем — нет (хотя Питер и Эстер наконец-то сдались и перестали настаивать на «прикрытии» в виде второй кровати в бывшей комнате Аарона). Он приказывает Имсу прекратить так долго плескаться в душе, потому что ему неловко каждое утро объяснять маме, куда опять подевалась вся горячая вода. Имс даже не может рявкнуть на «Питтсбургского» Артура и обвинить в том, что тот лично несет ответственность за всю эту хрень, ведь он сам превратил Имса в некоего повернутого на собственной жопе извращенеца, потому что в доме тонкие стены, плюс ребенок, и Имс наконец-то решил постараться и не возбуждать в мистере Голдберге чрезмерную ненависть. — Всего-то нужно потерпеть каких-нибудь шесть дней, — нетерпеливо говорит Имсу Артур, когда он бесится по поводу ограничения и необходимости довольствоваться тихим и быстрым оральным сексом, ведь, по утверждению «Питтсбургской» версии Артура, лишь это не оставляет явных следов. — Скажи это моей заднице, — бурчит в ответ Имс, складывая руки на груди. — Боже, ты самый ненасытный пассив в мире, а ведь я еще даже не трахнул тебя, — шипит Артур, вытирая волосы и сверкая глазами. — Я в курсе, но чего ты, мать твою, ждал?! — с не меньшим пылом огрызается Имс, однако быстро меняет выражение лица на кроткую вежливость, когда Эстер заходит в гостиную с подносом горячего сидра и кружками. Но до Артура, кажется, что-то доходит, потому что наконец — наконец-то! — ночью он скользит своими пальцами к заднице Имса, и Имс не ощущает даже следа тех сомнений, которые захватили его в первый раз, когда Артур сделал это — лишь облегчение, радость и предвкушение. После всех недавних опытов Имса, это еще и другие ощущения, когда внутри — Артур: ракурс получше и вообще все легче. И еще — это же сам Артур. Артур убирает руку. — Боже, Имс, заткнись. — Извини, — бормочет Имс, и накрывает голову подушкой. Ничто не должно прерывать потрясающее рукоблудие Артура. На следующее утро Имсу, кажется, гораздо легче излучать радость, кроме того — Аарон и Рейчел с малышом приехали в гости после того, как обосновались в своей новой квартире в Питтсбурге. Якоб — чудесный, упитанный и великолепный толстопуз, который издает удивительные хриплые звуки всякий раз, когда Имс корчит рожи, играет с ним в «ку-ку», «катает на лошадке» и исполняет другие идиотские игры, приходящие в голову взрослым при виде пухленьких смеющихся младенцев, пускающих слюни. — У тебя такого не будет, — напоминает ему Артур через час после этого. Имс засовывает голубую соску Якоба в рот Артуру и ухмыляется, поскольку малыш, вероятно, лучшая игрушка из всех возможных, и кроме того, мистер и миссис Голдберг в полном умилении от восторга Имса от Якоба. Миссис Голдберг даже с явным намеком рассказывает за ужином историю с об одной очень милой гей-паре, которая на прошлой неделе приходила к ней в клинику с их очаровательной приемной дочкой-китаянкой. — Не будь идиотом, конечно, я не хочу себе такого же, — говорит Имс Артуру позже в уединении их спальни, — но если это заставляет твоего папу улыбнуться мне и предложить вторую порцию десерта, к чему их разубеждать? Артур стонет и падает на кровать, закрыв лицо руками. — Ты даже представить себе не можешь, как это может обернуться против нас, — патетично говорит он. Имс не снисходит до ответа, просто стаскивает с себя брюки и рубашку, а затем присоединяется к Артуру на кровати. — Хочешь, я покажу тебе все, чему научился? — спрашивает он, потому что лучшие способы заставить Артура издавать счастливые хриплые звуки, безусловно, не включают в себя кривляния и игру в «ку-ку». — Если меня как следует вдохновить, я схватываю на лету. — Нет, — мрачно отвечает Артур, однако убирает руки с лица и смотрит на Имса. — Ну ладно. Хорошо. Всю обратную дорогу — в самолете, а затем и в поезде, — оба знают: едва они переступят порог квартиры Имса, вся благопристойность исчезнет в никуда. Скорее всего, их ждет секс на кухонном столе, и об атмосфере, романтике и остальном подобном дерьме никто даже не вспомнит. Имс, разумеется, не может перестать об этом думать, более того — он уверен, что и Артур тоже, судя по тому, как тот тупо пялится в пространство с необычайно ошеломленным выражением лица, вздрагивая, когда Имс случайно прикасается к нему. Они шумно поднимаются по лестнице на второй этаж, где расположена квартира Имса, громыхая чемоданами, потому что даже не стараются донести их нормально. У Имса возникают неприятности, когда он не может найти свои долбанные ключи, но, наконец, выуживает их из кармана куртки, сложенной в чемодане, и они спешно заталкивают чемоданы внутрь, спотыкаясь о них и одежду, которую срывают друг с друга. — Не двигайся, — бросает Артур и теснит Имса к ближайшей стене. Зрачки у него затопили радужку, а рот влажно поблескивает. — Бля, только... Внезапно в дверь громко стучат. Имс горячо молится, чтобы это не был тот придурок с верхнего этажа, решивший наконец спуститься и пожаловаться на шум, из-за которого нельзя сделать вид, будто дома никого нет. Да и дверь у них все равно не закрыта. Артур вздыхает, а Имс плетётся обратно к двери, пнув по дороге одежду. Имс удивлен — за дверями стоит управляющий дома, а не придурок-сосед. — Это вам, — говорит управляющий и протягивает внушительных размеров проштампованную коробку. — Она пролежала у нас несколько дней. — Спасибо, — отвечает Имс, забирая довольно тяжелую, как выясняется, посылку. — С Рождеством, — добавляет он и захлопывает дверь прямо перед носом управляющего, поскольку Артур подходит к нему сзади, и Имс абсолютно уверен, что управляющему не нужен переводчик, чтобы прочесть выражение на их лицах. Имс закрывает глаза, когда Артур прижимается к нему сзади, настойчиво и недвусмысленно — он уже возбужден и это ощущается даже через пальто, и Имс едва не роняет чертову коробку от головокружения и удовольствия. Он открывает глаза, ловит посылку, и замечает адрес отправителя. — А-а, красотища! — восклицает Имс, отступая и отмахиваясь от Артура. — Бабуля, ты фантастическое чудо, — и он спешит к столу, чтобы поставить на него коробку. Затем разрывает упаковку, под которой обнаруживается красиво завернутая корзина, заполненная для защиты содержимого мягким наполнителем. — Имс, — зовет Артур, безуспешно пытаясь привлечь его внимание. — Чай, — говорит Имс, распаковывая корзину, упаковка летит во все стороны, — и рождественские пряники, и... о, черт... коньячное масло. Еще должен быть — да, вот и он — пудинг. — Что это? — нетерпеливо интересуется Артур. — Рождественская корзина от «Фортнум и Мейсон», — восхищенно выдыхает Имс. Он слишком увлечен, чтобы нормально объяснить, потому что вся его энергия уходит на потрошение упаковки, в отчаянной жажде добраться до чая и пряников. — Это еда, — отрезает Артур, явно намекая на вторую половину фразы: а еда — это не секс. — Это — воплощение английского Рождества, — говорит Имс, вытаскивает печенье и запихивает его в рот, обезумев от восторга. — Артур. Ты не можешь... Вот, попробуй. Артур игнорирует предложенный пряник. — Имc. — Хочешь — присоединяйся, хочешь — нет, — с убийственной серьезностью говорит ему Имс, — но я не сниму с себя одежду, не насладившись этой корзинкой с чудесами. — Он вытаскивает коробку с черным шоколадом. — Вот. Артур не понимает — конечно, не понимает, — но, по крайней мере, кажется, узрел тщетность попыток достучаться до Имса в данный момент, поэтому занимает один из стульев на кухне и берет предложенный шоколад. Имс продолжает лихорадочно разворачивать корзину, пока подарки не заполняют весь стол. — Сколько сейчас времени в Англии? — спрашивает Имс, потрясенный и переполненный радостью, которую жаждет немедленно излить на свою чудесную и потрясающую бабушку. Артур угрюмо смотрит на часы, жуя шоколад. — У нас десять, значит там три часа ночи? — Ох, тогда придется подождать, — с грустью произносит Имс и открывает банку с орехами. — Тут открытка, — сообщает Артур, копаясь в ворохе упаковки, разбросанной Имсом. Имс не отвечает — он слишком занят, набивая рот вкусностями, поэтому Артур пожимает плечами и открывает небольшой конверт. — С Рождеством, — читает он и кривит рот. — Счастливого Рождества, Чарльз и Артур. Имс протягивает ему открытую банку с орехами. — Тогда половина — твоя, — говорит он, — хотя я планировал съесть все сам. Артур достает из банки парочку кешью и смущенно улыбается. — Когда завтра будешь звонить, передай и от меня спасибо. Трудно подавить желание съесть все и сразу, но под руинами растерзанной корзины «Фортнум и Мейсон» у Имса еще теплится надежда на какой-никакой секс. Он заставляет себя остановиться, надкусив почти из каждой коробки и целую минуту вдыхает аромат листового чая из железной банки. — Ладно, — говорит Имс, и встает, хватая Артура за руку, — на чем мы остановились? — Ну... — довольно холодно тянет Артур. — Артур, — говорит Имс, поднимая его на ноги, — не дуйся, милый, я шесть дней занимался с тобой очень тихим сексом, сообщил твоим родителям, что мы собираемся удочерить китайчонка и будем ходить в синагогу, и вообще был образцовым мальчиком. — Образцовым — пожалуй, преувеличение, — отвечает Артур, хотя и не без некоторой нежности. — Ладно. В итоге все оказывается совсем не так, как Имс себе представлял. Ни тогда, когда видел перед глазами неуверенного и ошарашенного Артура, ни после, совсем недавно фантазируя о том, каково будет ощущать Артура у себя внутри. Это даже не напоминало их первый раз прошлым летом, который в основном был процессом проб и ошибок, но все же наконец воплотился в сокрушительный успех. «Действительно, нахрен патриархат», — думает Имс, борясь с головокружением, когда Артур мягко, но настойчиво отводит правое бедро Имса, но тут уж никуда не денешься — это акт доверия, если не подчинения, и он буквально открывается перед Артуром и отдает себя ему. Ни один из них не смеется и не сыплет насмешками, что бывает крайне редко, но тут Имс ощущает себя абсолютно серьезно. У него перехватывает дыхание, когда Артур, полностью владея собой, аккуратно устраивается так, чтобы все получилось. — Нормально? — шепчет Артур, хотя этот шепот громом отдается у Имса в ушах, перебивая даже биение пульса. У Имса пропал голос, и он способен только кивнуть под внимательным и обеспокоенным взглядом Артура. — Нормально, — повторяет Артур, и очень, очень медленно проталкивается вперед, демонстрируя контроль, который Имс и не подозревал в нем. Его распирает изнутри. Немного больно, но боль тут не самое важное. Его распирает. Имс двигается в сторону, создавая пространство для Артура в себе, и ему трудно дышать, трудно думать, но Артур держит его, он держит его, он... — Тише, все хорошо, — говорит Артур, — подожди чуть-чуть, сейчас полегчает. Имс разжимает кулаки, когда осознает, что вцепился в простынь, и заставляет себя выдохнуть, слыша собственное рваное дыхание, бешеный стук сердца, и ощущая панически сжавшиеся мышцы живота. — Тише, — повторяет Артур, — вот так. Все хорошо, хорошо. — И он снова движется — на этот раз полегче, протяжное скольжение заканчивается, когда Артур вплотную к нему прижимается. — Я люблю тебя, — шепчет он, — все хорошо. Имс верит ему, закрывает глаза и чувствует, как его тело постепенно расслабляется. Артур явно не похож на неуверенного скромника, спасибо, блять, большое, однако он невообразимо осторожен вначале — настолько, что Имс начинает чувствовать себя виноватым, снова и снова вспоминая себя на его месте в первый раз. Да, он не знал — не знал, каково это, не понимал всего ужаса, который крайне медленно уступает место принятию. — Ну? — спрашивает Артур, после пары минут очень медленных толчков. — Все хорошо? Имс облизывает губы и, открывая глаза, кивает. — Хорошо, — говорит Артур, краснощекий и настойчивый, — ладно, движемся дальше, — и делает что-то невообразимое с ногами Имса, проталкиваясь глубже и возвращаясь обратно, пока у Имса рябит в глазах. — Вот и все, видишь, теперь уже гораздо лучше, — приговаривает Артур, снова и снова творя свое волшебство. Ощущения действительно приятнее, и очень быстро становятся еще лучше. Вскоре Имс уже не помнит о первых минутах; это похоже на сон, потому что внезапно он не понимает, как все это вышло: он лежит под Артуром, который трахает его, и это хорошо, это так хорошо, невероятно хорошо. Имс протягивает руку и гладит потные плечи Артура, бока, согнутые руки, и Артур, глядя на него сверху, улыбается, и им внезапно становится весело, такая себе спонтанная минута юмора посреди ебли — веселуха, да? — и Артур немного опускает ноги Имса, чтобы дотянуться и поцеловать его, а затем отстраняется и снова набирает темп. — Ты можешь... — говорит Артур, двигаясь быстрее, — можешь, ну, знаешь... — и кивает на член Имса. Имс смущенно улыбается — он вообще об этом забыл, но вот он, его член: твердый и влажный на конце, сотрясающийся от толчков Артура. «Это охрененно удивительно», — думает Имс, обхватывая его рукой и принимаясь в контрапункте[7] двигать кулаком вверх и вниз, беспорядочно и радостно. Кончает он, к своему удивлению, почти сразу, и самое странное в этом не насыщенность оргазма (ожидаемая, после всех «исследований» Артура), а то, что после, удовольствие практически не уменьшается. Да, прикосновения к его члену сейчас — это слишком, но Артур в нем по-прежнему ощущается приятно, очень приятно. — Продолжать? — спрашивает Артур, и Имс в ответ приподнимает бедра. Артур распределяет вес своего тела, прежде чем начать двигаться, возвращаясь к тому месту, где остановился. Имс смотрит на него, все еще дрожа и переводя дыхание, наслаждается великолепием Артура, трахающего его — эти сексуальные движения, блестящая от пота кожа, пунцовые губы и нахмуренный от сосредоточенности лоб. — Ебать, ебать, — стонет он, а потом его неизменно безупречный ритм превращается в мешанину, уже совсем не чувственное рубато[8], а полный метрономный провал — под влиянием восхитительности момента Артур забывает об осторожности и внимательности и, кончая, врезается в Имса с бурным криком. Имс успокаивает его, гладит ладонями бока, лицо и напряженные плечи, пока Артур не возвращается в реальность к Имсу. После оргазма Артур слаб и позволяет Имсу поддерживать его, пока он вынимает свой размякший член. — Подожди, — говорит Имс, — постой. Чувствуешь? Артур улыбается и кивает, а затем нежно целует Имса под коленкой. — Чувствую. — Мне понравилось, — говорит Имс. — Просто, чтоб ты знал. — Мне тоже, — отзывается Артур, пряча улыбку, а затем медленно выскальзывает, отбрасывает презерватив и ложится на Имса так, чтобы можно было неспешно целоваться в свое удовольствие. — Очень понравилось, — говорит он, и откатывается немного в сторону, — просто, чтоб ты знал. — Слава богу, а то я уж подумал, что наутро ты перестанешь меня уважать. — Насчет утра ничего не обещаю, — сонно бормочет Артур — голый и прекрасный. Имс рад, что глаза Артура закрыты, ведь он понимает, как ошибался раньше — сейчас, именно сейчас он уязвимее, чем когда-либо прежде. В мире не существует ничего, что бы он не сделал ради Артура. _______________ Примечания: 1. Фаллоцентризм - термин психоанализа Жака Лакана, обозначающий патриархатный символический порядок, в котором фаллос позиционируется как знак привилегированной маскулинности (в отличие от исключенной из символического порядка феминности). 2. Джон Кейдж, Стив Райх и Янис Ксенакис - поколение композиторов-минималистов. 3. Генрих Шенкер - австрийский музыковед, и его метод повлиял на методологию гармонического анализа почти как Фрейд своим психоанализом на психиатрию и психологию. Метод Шенкера воспитывает особое понимание гармонической ткани произведения, основанное на одновременном видении и поверхностного слоя голосоведения, и нескольких глубинных слоёв, воспитывает умение видеть (и слышать) линии, правящие становлением музыкального произведения, а тем самым – ощущать его единство и находить ключевые точки. Таким образом открывается путь к более адекватному пониманию логики некоторых гармонических последований и объяснению тональных связей. 4.«4′33″» — трёхчастное (БЕЗЗВУЧНОЕ) сочинение Кейджа для вольного состава инструментов. На всём протяжении исполнения сочинения участники ансамбля не извлекают звуков из своих инструментов. По задумке автора содержанием каждого из трёх фрагментов являются те звуки окружающей среды, которые будут услышаны во время прослушивания композиции. ("Послушать" тут https://www.youtube.com/watch?v=JTEFKFiXSx4 )