Сожженные Облака

       Он помнил тот день так четко, как видит и слышит настоящее мгновение. Он помнил ее слова, ее улыбку, ее путающиеся на ветру волосы, ее чуть наивный взгляд, крупицы, которые не смогла уничтожить даже мафия, веры во все хорошее. Он помнил ее непонимающее выражение лица, когда он, внезапно доверившись непонятному чувству в груди, представился настоящим именем. Тогда он говорил надменно, даже не замечая ее нейтрального отношения к этому, ему казалось, что она восхищена. Ему казалось, что не он один влюбился. — Меня зовут — Бьякуран Джессо. — Мне приятно с Вами познакомиться. Савада Тсунаеши. Руки мужчины чуть дрожат, когда он аккуратно пожимает маленькую, казалось хрустальную ладонь своей новой знакомой. Он прекрасно, как и она, понимает, что представление на самом деле ни к чему — изученные тонны информации на другие семьи не требуют представление глав друг другу. Но сейчас они не боссы. Сейчас они обычные люди, с виду совсем еще молодые студенты, которые отправились отдохнуть на юг солнечной Италии. А еще ему казалось, что она удивительна, поразительна, необыкновенна. Исключительна. Встреча за встречей, раз за разом, месяц за месяцем. Бьякуран впервые испытал настолько теплое и легкое чувство, он впервые думал не о семье, впервые он подумал о себе, впервые он подумал о ней. Время летело незаметно, а она не менялась: все также верила в хорошее, все так же улыбалась, все так же была немного наивна по отношению к нему, как и он сам к ней. Как же глупо это было! Надеяться на лучшее, теплое. Светлое будущее в мире мафии невозможно. Конфликтные отношения в Альянсе обострились до предела, один за другим сходили с ума боссы крупных союзных семей, а причину найти никто не мог. Тысячи людей искали выход, который обнаружился лишь спустя два года внезапно, неожиданно и безнадежно. Маленькая семья, находясь под покровительством Мильфиоре, постепенно внедряла своих агентов в более крупные семьи, уничтожая их изнутри. Бьякуран был в ярости, он пытался исправить ситуацию, ничего не получалось, все валилось из рук, становилось день ото дня только хуже, с каждой их встречей Тсунаеши выглядела все более и более истощенной. Скрывать их отношения ввиду круглосуточной слежки становилось практически невозможным, и когда решение было почти найдено, когда Тсунаеши стала выглядеть чуть более живой, когда появился долгожданный отдых от долгих приказов, операций, переговоров и бумаг, они ослабили бдительность. На секунду, на мгновенье они позволили быть себе простыми влюбленными, эгоистичными в своем счастье. Их поймали. — Босс! Как Вы могли! — Предательница! Разве ты не понимала, что творила? — Это ты помогла им скрыть улики! — Мы знали! Мы знали, что высшее командование не держит нейтральную позицию! — И на что ты купилась? Чем тебя купили? Она боялась этих криков, сторонилась их, не выходила днями из комнаты-кабинета, закрывала уши, боясь даже подумать о том, что ее купили. Каждый день она смотрела в уставшие глаза Хаято, и ее руки не могли не дрожать. «Почему, Босс? Босс, скажите мне, что это план, пожалуйста, скажите мне…» Хаято не верит ей, Хаято давно боится предательства, однажды поверив и раз усомнившись, он никогда не сможет простить его. А Тсунаеши не могла молчать и смотреть на мучения своего лучшего друга, на члена своей семьи. В тот вечер она лишь медленно покачала головой, опустила ее, боясь показать свои чувства, боясь показать слабость, боясь показать свое трепетно-наивное отношение к боссу Мельфиоре. «Это был не план.» Она все же явилась на следующее собрание Альянса. Неестественно бледная, дрожащая от боли, она не могла понять, как можно обвинять ее в настоящих, живых чувствах, как можно не слышать ее слов, как можно не видеть истины. Она сидела неестественно прямо, так же неестественно улыбалась главам семей, а спустя минуту с ужасом смотрела на дрожащую руку Хаято и красное пятно на своей белой блузке. Она что-то захрипела, но все равно сквозь шум в ушах услышала слова-приговор. — Вонгола приносит свои извинения за укрывательство данного инцидента. Голос Хаято не дрогнул.       Он помнил тот день так четко, как видит и слышит настоящее мгновение. Он помнил ее бледную улыбку, он помнил ее испуганный и непонимающий взгляд, он помнил ее тонкие пальцы в смятение комкающие край белого платка, торчащего из кармана. Он помнил красный цветок на ее груди, он помнил ее безжизненные, холодные как у куклы глаза. Он помнил собственный крик, он помнил здание объятое пламенем, он помнил вопли глав других семей, он помнил как убивал каждого. Бьякуран помнил как убил ее семью, не понимающую того, что они совершили, помнил как задыхался от ужаса Гокудера, горя в черном, как нефть пламени. Он мстил им. Всем. Он уничтожил все семьи, весь мир и ушел в следующий. Он надеялся найти ее, снова ту самую, разбудившую в нем жаркое итальянское лето и вдохнувшую в него прохладную, цветущую весну. Но не смог. — Почему? Что такое? Что происходит? — Больно! Нет! Не надо! Мы не хотим умирать! — За что? — Нет! Нет! Нет! — Пожалуйста, пощадите, пожалуйста! У меня семья… моя семья… — Отпустите! Мужчина смотрел на миры и не видел ни одного похожего, ни одного отдаленно напоминающего. Ни одна Савада Тсунаеши не была его. Но он все равно шел в них и мстил. Уничтожал каждый, прожигая его черным пламенем ненависти до основания, оставляя пепел, не обращая внимания ни на что. Он шел вперед по дороге миров, по проходам, и эмоций в нем становилось все меньше, меньше и меньше. Он становился отлитой из неизведанного черного металла статуей. Он не жил ныне, он только убивал и мстил, он уже начал забывать зачем он это делает. Чувство жившее внутри него не отпускало, но память и воспоминания тускнели, причина исчезала. Оставалось только чувство, в котором он тонул и растворялся, вязкое, тягучее, непроглядно-безнадежно-красное. И он бы исчез полностью, оставив лишь оболочку, но все же…

***

Миниатюрная девушка со неестественно бледным лицом и темными спутанными волосами, почти ребенок, отбежала в угол комнаты, когда крики за дверью стихли, а шаги замолкли, горящая дверь, слетев с петель, упала рядом с ее ногами. Девушка вжалась в стену, комкая тонкими пальцами белую больничную рубашку с неестественно длинными рукавами, она подняла взгляд на высокого мужчину, который начал подходить к ней, она вздрогнула и прошептала одними губами, голос отказал ей: — Не может быть… Этого не может быть! Мужчина нахмурился и замер прямо перед ней, он смотрел на нее своим тяжелым безразличным взглядом, будто чего-то ожидая, а она все шептала не в силах остановиться. — Ты тот! Тот, кто мне постоянно снился! Точно! Невероятно! Я помню, помню! Лето, магазины, кафе, озеро! Зал еще, какой же это был зал? Кто все эти люди? Девушка сдавленно всхлипнула и продолжила чуть нервно, надрывно, будто делилась какой-то страшной тайной. — А они говорили, что я сумасшедшая, уколы делали… А ты пришел… Как и во сне… Ты же обещал! Но знаешь, все же скажи, кто ты? Она испуганно смотрела в его темно-фиолетовые глаза, в его застывшее бледной, мраморной маской лицо, она тихо ойкнула, когда искра «укусила» ее ногу, и торопливо продолжила речь, боясь его молчания. — Не говори! Хорошо! Не говори… Спасибо тебе… Спасибо, что открыл эту дверь, я так давно не видела мира за ней, но не важно! Спасибо! Я смогу спокойно умереть, зная что свободна… Пожалуйста, только быстро, хорошо.? Я боюсь боли. Она испуганно вскрикнула когда, безэмоциональное лицо вдруг преобразила какая-то невиданная ей ранее эмоция, и шокировано замолчала, когда поняла, что мужчина ее обнял. — Тебе никогда не будет больно. Я так рад, я рад, нашел! Нашел тебя! Мое Лето. Моя Тсунаеши.