Три встречи

– Это вся правда об Учиха Итачи, – заключил Мадара спокойным, почти обыденным тоном, глядя на связанного юношу, обречённо ссутулившегося от услышанного. – Это ложь, – прошептал Саске пересохшими губами; от ужаса холодная испарина покрыла его лоб и спину. В висках стучало горячим молоточком, но ему было нестерпимо холодно. Лишь сердце казалось сгустком расплавленной лавы, которая выплёскивается через трещины в оболочке из застывшего, окаменевшего пепла чувств. Трещины, которые прорезали слова Учиха Мадары об Итачи. О старшем брате… – Это всё наглая ложь! Крик Саске вырвался из таких глубин его естества, о которых он даже не подозревал. В глазах потемнело, словно ему в лицо плеснули чернилами, и сознание поглотил мрак забытья. – Братик! – протянул капризным голосом четырёхлетний карапуз с чёрными, торчащими в разные стороны прядками волос. На его спине, на синей летней майке, красовался символ Учиха, белые шорты были запылены, у одной сандалии надорван ремешок, а на левой коленке красовалась свежая болячка. Саске ещё раз позвал брата, дёрнув его за штанину и высоко запрокинув голову. Казавшаяся невероятно высокой, фигура Итачи была облита жидким солнечным светом, словно пирожное – глазурью. На третий оклик он обернулся, странно и очень пристально посмотрев на Саске. Опустившись на корточки перед ним, тепло улыбнулся, потрепал его по волосам и успокаивающе, но настойчиво произнёс: – Саске, подожди меня здесь. Мне надо переговорить с одним человеком. Я быстро. Только никуда не уходи. Понял? Саске насупился, но всё же кивнул. Быстро забившееся сердечко от прикосновения ладоней разочарованно трепыхнулось, когда братик поднялся, уже рассеянно повторив: «Я быстро…», и пошёл от него прочь к незнакомому мужчине. Незнакомец был высок и худ, выше братика, и одет во все чёрное. С бледным лицом и копной черных, ещё более непослушных и растрёпанных, чем у самого Саске, волос. Сравнение пришло на ум сразу – хищная птица, вроде тех, что на картинках, которые показывала ему мама. Лишь глаза – змеиные. Нет, глаза как глаза, пожалуй, даже красивый разрез – это Саске потом понял, сейчас он лишь интуитивно сравнивал с Итачи, который был эталоном. Но тёмные припухшие веки, красноватые от воспаления белки в уголках и застывший, будто гипнотизирующий, взгляд, направленный в одну точку, сводили на нет всякую их привлекательность. И ещё что-то неуловимо зыбкое затаилось в этом взгляде. Что-то, приводящее в смятение, неприятное, будоражащее и завлекательное одновременно. Значение этого взгляда Саске расшифровал только спустя много лет, а пока он для него был непонятный и заставляющий беспокоиться. Саске, приоткрыв рот, тревожно смотрел то на братика, то на чужака, и ему хотелось подбежать, схватить Итачи за руку и увести подальше. Итачи во время разговора сосредоточенно хмурился, говорил односложно. Саске не слышал слов, но видел, как он отвечает. Он и вправду довольно быстро закончил беседу и через две-три минуты, показавшиеся целой вечностью, вернулся, двигаясь как всегда быстро, но непривычно резко. Не притормаживая, схватил его за маленькую ладошку – Саске почувствовал, как жёсткие пальцы крепко сдавили её – и решительно потянул за собой. Саске захныкал, заупрямился, недовольный грубым напором, чувствуя, что с братиком что-то не так. Но постепенно Итачи начал успокаиваться, замедлять шаг, а вместе с ним успокаивался и Саске, забывая жутковатого человека в чёрном и переключаясь на привычные вещи. – Бра-ат! Купи мне мороженое! Итачи приветливо улыбнулся, спокойно глядя сверху вниз. И только тень тревоги делала его зрачки непроницаемыми. – Хорошо, но сначала мы переоденемся и заклеим тебе коленку. – Мама будет ругаться и не разрешит мороженое, – жалобно отозвался Саске. Итачи немного помолчал. – Я все равно куплю тебе мороженое… – он пытливо глянул в распахнутые глаза младшего, полные ожидания и мольбы, – если ты пообещаешь никому не рассказывать про того человека. Саске понял, о ком тот говорит. С готовностью кивнул. Саске забылся секунд на двадцать от пережитого. И в этом забытьи память подкинула ему воспоминание, ранее затёртое временем и личным горем. Но и оно было вытянуто за рамки картины, зовущейся текущей реальностью, в которой Мадара продолжал свой чудовищный рассказ. Слова, подобно плети, хлещущей по голой коже, рвали в клочья его нервы и чувства. Превращали в осколки веру Саске, путь Саске, цель Саске, жизнь Саске… Рассказ и образы давних лет вились лентой реки времени, но до Саске долетали лишь обрывки фраз. – Итачи сделал свой выбор, – голос Мадары звучал все так же по-деловому размеренно, но всплывший эпизод из далёкого детства уже воспринимался иначе, а за ним следом – смысл и интонации слов, произнесённых под сводом этой пещеры. Разум Саске теперь вычленял в них хорошо спрятанное довольство. – …только тебя он не смог убить… – и вновь, но уже напополам с досадой. Рассказанное достигало сознания Саске, складываясь в полотно иного ада, чем он знал, и разум его был словно наполненный горячим воздухом шар. Только шар был стеклянный. Саске пытался спорить и возражать. Он не мог поверить, не мог смириться, не мог принять. – …с момента, когда он покинул деревню, он уже решил, что сразится с тобой и погибнет от твоих рук. Сознание рвало на части, как черепицу с крыши рвёт ураганный ветер, при этом Саске ощущал себя застывшей в капле янтаря букашкой. Но подсознание, чьё восприятие не было притуплено обрушившейся на него правдой, оказалось прозорливее. Воспринимало и фиксировало то, что сознание обычно пропускало. И вслед за хлынувшими воспоминаниями о счастливых годах детства с Итачи подбросило очередной эпизод, спровоцированный чужим голосом и новым пониманием болезненного смысла слов… Конец весны. Тёплые, как подогретое молоко, деньки, отцветшие деревья и потихоньку наливающаяся малахитовой зеленью листва. Саске скоро должно исполниться семь. Через год он пойдёт в академию и станет таким же сильным, как Итачи, а пока он искал брата, чтобы они могли поиграть в прятки, как обещал тот утром, перед тем, как идти к Хокаге с отчётом о миссии. Брат запаздывал уже на пятнадцать минут, что обычно за ним не водилось, и Саске решился отойти от условленного для места встречи и обежать пару дорог, по которым тот мог прийти. Если что, брат его подождёт у дерева, где они обычно и встречались. Пробегая по параллельной улице, Саске увидел, как некто в маске тянет Итачи за запястье. Тянет быстро, уверенно, а тот хмурится, но идёт. – Брат! – попытался окликнуть его Саске, но был слишком далеко, да и Итачи выглядел поглощённым какими-то мыслями. Саске добежал до поворота, остановился, опершись ладонями о коленки, чтобы отдышаться, но почти тут же завернул за угол, скользнув рукой по шершавой кирпичной стене дома. – Брат… – он осёкся, словно уткнувшись в преграду. За углом оказался тупик. И старший брат, прижатый к стене. Его загораживал незнакомец в маске, но, когда Саске окликнул Итачи, тот моментально оттолкнул мужчину, встрёпанный, растерянный, почти напуганный. – Саске, – и бросился к нему, – что ты тут делаешь? – Тебя ищу, – нахмурившись, он переводил взгляд с бледного лица Итачи, скулы которого покрылись красными пятнами, на мужчину в маске, украдкой её поправляющего. Саске глодала обида: братик обманул его и ушёл с кем-то другим проводить остаток свободного дня. И этот тип был ему, Саске, смутно знаком. Фигура, манера держаться, черные, торчащие в разные стороны, словно их лохматил и обкусывал ветер, волосы. И аура хищника. – Мы же договорились встретиться в условленном месте в четыре часа, Саске! – Да, – Саске насупился. – Но уже полпятого. – Сколько? – озадаченное выражение лица Итачи немного успокоило: «Брат просто не заметил, что уже подошло время встречи». Такая рассеянность не была ему свойственна, но Саске не хотелось думать о том, что… – Пошли. Итачи приобнял его за плечи и потянул прочь. – Итачи. Резковатый, глухой из-за маски, голос был бы приятным и красивым, если бы не интонации. Итачи остановился. Обернулся. – Нет. Прости… в следующий раз. Сжал на плече Саске руку. – Я обещал поиграть сегодня с ним. В парке, постепенно перетекающим в лес, находилось небольшое озеро, по пологому бережку которого можно было спуститься к самой воде. Там, у кромки, отделяющей сухую и мокрую полосу песка, Итачи быстро умылся и попытался пальцами расчесать волосы. Саске со скучающим видом нетерпеливо топтался рядом. – Братик… – он запнулся, почувствовав себя глупо. – Все в порядке, Саске. Итачи поднялся с колен, быстрыми и чёткими движениями подвязывая волосы. Чёлка скрывала его глаза, но Саске видел покрасневшие и обкусанные губы. И пахло от него непривычно. Уж что-что, а запах брата Саске знал лучше всех, как и то, что не при каких обстоятельствах и ни разу тот не мочалил губы. К горлу подкатил горький, едкий ком. На глаза навернулась какая-то горячая мерзость… Рука Итачи легла на затылок Саске и прижала его к себе – он почувствовал себя одновременно и хрупким, как игрушка, и защищённым. Уткнулся носом в жёсткую рубашку Итачи, пахнущую чужим человеком, и стиснул зубы. Саске плакал. Беззвучно, без слез. Это была ревность. Мадара подошёл к Саске, продолжая говорить. Его голос безжалостно вымывал жизнь из Саске, оставляя пустую оболочку, на стенки которой ложились последние слова. – Одна твоя жизнь значила для него больше, чем жизни жителей всей деревни. Узлы верёвки ослабли и распались. Другие узлы, те самые важные слова и моменты на верёвке рассказа, затянулись. На потрясённом лице Саске, в его широко распахнутых глазах Мадара увидел не только растерянность, смятение и боль осознания. В них было узнавание. Шум волн оглушает и солёные брызги смешиваются на лице со слезами. – Прости, Саске, но другого раза не будет. Последняя улыбка Итачи растворяется, как пена облаков в глубинах далёкого лазурного неба. Плеск воды о камни вызывает в Саске тошноту. Ветер сушит слезы на щеках, превращая соль боли в яд ненависти. Темнота заполняет его, как густое вино – узкий кувшин. – С этого дня мы больше не будем зваться Хеби. Теперь мы – Така, – говорит Саске совершенно другим голосом. Холодным, с расчётливыми нотками. В его глазах разворачиваются лепестки мангекё. Слёз больше нет. Они кристаллизовались в новую цель. – …полное и безоговорочное уничтожение Конохи. Виска касаются прохладные пальцы Мадары, проводят по взъерошенным волосам, но взгляд Саске твёрд и устремлён вперёд. Ему безразлично, что его трогает Мадара, и теперь от его кожи и одежды тоже будет пахнуть незнакомым человеком. Он знает, что в выборе Итачи – уничтожать или нет свой клан, Мадара не сыграл никакой роли, что бы тот ни думал. Но вот с тем, что Итачи оставил его – Саске – в живых, лидер и основатель организации Акацки не смирился. В тот весенний день, почти десять лет назад – теперь Саске был уверен в этом – не один он сжимал зубы, испытывая страшное чувство в груди, стесняющее дыхание. Саске не настолько глуп или наивен, чтобы не понять, как к нему относился Мадара. Вряд ли тот сохранил Саске жизнь во имя Итачи, который жил для того, чтобы умереть от руки брата, а не потому, что мог быть рядом с Мадарой и искать истинную силу. – Ты уверен? – спросил Мадара, отнимая руку от виска Саске. – Твой брат убил ваших родителей, вырезал весь клан ради деревни Листа. Пожертвовал своим будущим и честью, а ты… – Сделаю то, чего не смог ты, пока был жив Итачи. Я ведь за этим тебе нужен? Саске опустил ресницы, пряча за ними свои мысли. Отомстить за брата, уничтожить тех, кто превратил их жизни в высушенные слезы. Уничтожить деревню, которая, как он понимал, было как клеймо позора на теле памяти Мадары. Ему-то всё равно, но как удачно… Мадара ненавидел Коноху. Он сотрёт её с лица земли руками Саске, как уничтожают улики собственной слабости и чувств. А потом Мадара убьёт его, Саске. И освободится, оставив память об Итачи только себе. Саске не собирался умирать, но они с Мадарой были удивительно похожи. Так почему нет? В темных сердцах любовь превратилась в ненависть, а жизни всей деревни не стоили жизни одного человека. Любовь эгоистична. Итачи это знал.

осень 2009