An Imago of Rust and Crimson

      Я застыла.       Стук в дверь повторился.       Почти рефлекторно я нырнула в Другое Место и оглядела комнату. Ничего необычного не обнаружилось. Ну — во всяком случае, ничего необычного по меркам этого безумного мира ржавчины и голого бетона. Я заметила, что по ту сторону грязного оконного стекла висел туман — или, может быть, дымка — но никакой монстр не смотрел на меня оттуда.       Тогда, наверное, надо ответить на стук?       Может быть, это пришли Люди-в-Черном, чтобы завербовать меня в зловещую тайную организацию, которая вычисляет незамеченных паралюдей и использует их тайком от всех как глубоко законспирированных секретных агентов? Скоро я окунусь в мир интриг и политики, а также по какой-нибудь случайности мне придется бросить Уинслоу, и я буду заниматься с тайными агентами-инструкторами, которые научат меня всему, что надо знать для моей новой работы. И я никогда больше не увижу Софью, Эмму и Мэдисон.       Впрочем, среди Людей-в-Черном наверняка будут и женщины в черном, потому что зловещая тайная организация, в которую вербуют только мужчин, вряд ли заинтересовалась бы мною. А кроме того — было бы очень глупо упускать из внимания свыше половины населения, так что я в любом случае не захотела бы вступать в такую организацию.       Решившись и распахнув дверь, я оказалась лицом к лицу с жутким ходячим трупом, казавшимся одновременно сожженным и замороженным. Я вздрогнула, задохнувшись, но потом вспомнила, что все еще вижу Другое Место.       Кажется, это была плохая привычка. В данных обстоятельствах мне не следовало бы забывать, что я по-прежнему вижу искаженную версию реальности, в которой все разлагается и ужасает. Надо будет выяснить, не найдется ли способ заглядывать туда только одним глазом, чтобы видеть и ее и реальный мир одновременно — что-нибудь типа того.       Вернувшись в нормальный мир, я увидела, что в действительности человеком за дверью оказалась Сэм. Почти наверняка она не была секретным агентом Нового Мирового Порядка или какой-нибудь другой тайной организации. Хотя на самом деле — вздохнула я про себя — она, должно быть, выглядела бы в черном костюме и зеркальных очках лучше меня. Пускай у нас обеих были раны на запястьях, но у нее хотя бы не было отметин на лице, и вообще, она была симпатичнее.       А еще она как-то странно на меня смотрела, засунув большие пальцы за пояс штанов.       — Я немного… ну, нервничаю, — сказала я, закусив губу. — Извини.       — Ага, я видела, как ты психанула на медитации, — пожав плечами, ответила Сэм.       — Я плохо спала, а там было так тихо, что я задремала, а потом увидела кошмар, — быстро пояснила я. Кажется, слишком быстро.       — Вообще-то, я пришла спросить не об этом, — сказала она, тряхнув головой. Это движение было бы более естественным для кого-нибудь с длинными волосами, и, приглядевшись, я заметила, что ее короткая стрижка была чуть грубоватой на концах. — Я хотела спросить… ну, остальные зависают в комнате отдыха. А ты чем-нибудь занята?       Ну, силой мысли я создаю чудовищ, физически присутствующих лишь в чертовски жутком местечке, которое существует параллельно нормальному миру, — не ответила я ей. И извини, что едва не напала на тебя в классе медитации… О, разве я еще об этом еще не говорила?       — Да ничем особо, — призналась я, — просто читала.       Сэм театрально закатила глаза.       — О, ты тоже из этих… — протянула она. — Ладно, пошли.       Оказалось, что за одной из дверей в нашем коридоре была комната отдыха с диванами, телевизором в защитном коробе, и с кипой старых журналов, сваленной в углу. Стены там были успокаивающего голубого оттенка, очевидно, специально подобранного ради этого свойства; под потолком штукатурка на них растрескалась. Сэм упала на диван рядом с Лией, а я присела к Эмили. Кирсти отсутствовала.       — Но мыльные оперы забавные! — настаивала Эмили, продолжая разговор, который я слышала по пути сюда. — Они все там так сильно переигрывают!       — Тут только ты хоть как-то понимаешь по-испански, — возразила Лия, не поднимая головы с мягкого подлокотника.       — Недостаточно хорошо, чтобы понимать их, — весело ответила Эмили, сверкнув нахальной улыбкой в мою сторону. — Ты Тейлор, правильно? — уточнила она. — Мы непременно должны посмотреть одну из них и сами сочинять за них диалоги! Это даже лучше, чем знать, что там на самом деле происходит!       — Э… — остроумно ответила я. Из всех вопросов, которые я от кого-нибудь ожидала услышать… В общем, это предложение не входило в их число. Эмили выглядела младше меня и вела себя, без сомнения, очень соответственно этому. — Что тут вообще творится?       — Сэм и Эм спорят насчет того, что смотреть… — пояснила Лия, зевнув. — По-моему, Сэм пошла и прихватила тебя лишь для того, чтобы получить голос в свою пользу, ну, в общем, что-то типа того. А мне лично все равно. Так скучно, что я уже согласна на все.       — Могла бы хоть поддержать меня… — произнесла Сэм осуждающе.       — Могла бы, но для этого пришлось бы напрягаться, — парировала Лия.       — Ты никудышняя подруга, — обиженно надув губы, сказала Сэм.       По лицу Лии промелькнуло нечто, но слишком быстро, чтобы я смогла уловить, что именно. Она прикрыла это, сердито нахмурившись.       — Я понимаю, что ты хочешь вынудить меня, чтобы я кинула в тебя подушкой, но я на это не куплюсь! Подушки — мои!       — Какой ужас, — покачала головой Сэм. — В любом случае! — Она начала щелкать по каналам. — Сегодня у нас на выбор испанская фигня Эмили, которую никто не понимает; эпизод какой-то исторической драмы, где… о, все женщины носят подъюбники; а также что-то про мужиков в костюмах в Лас-Вегасе; реклама; еще реклама; музыкальный канал; музыкальный канал; музыкальный канал с кантри… ладно, я думаю, дальше будет только радио.       Она начала перелистывать каналы обратно.       — Та штука с подъюбниками не может быть слишком ужасной, — предположила я. Кажется, я узнала один из бесконечного числа римейков «Гордости и Предубеждения», и этот был, возможно, одним из лучших.       — Поддерживаю, — быстро сказала Лия. — Разве это не «Джейн Эйр»?       О, похоже, это действительно была она, как мы поняли после нескольких минут просмотра.       — Это всегда так… скучно? — поинтересовалась я через некоторое время.       — Тупые исторические драмы? Точняк, — чуточку угрюмо отозвалась Эмили.       — Нет, — ответила я, взмахнув рукой вокруг. — В смысле, вообще все это. Типа, вот сейчас мы тупо сидим тут сами по себе, и… — Я пожала плечами. — Должно быть, я никогда раньше не задумывалась, как тут все бывает, пока…       — Пока сама не оказалась здесь, — подхватила Сэм. — У меня то же самое.       — Наверное, это потому, что ни у кого из нас нет ничего серьезного в плане здоровья, — предположила Лия. — Типа, ну… по-моему, мы же все скоро выпишемся отсюда? — окончание фразы она превратила в вопрос, глянув при этом на меня.       — Ну да, — ответила я. Она удивила меня. Или, может быть, они не учитывают Кирсти? Ее тут не было. Наверное, у нее был сеанс терапии или что-нибудь типа того. Или она просто сидит в своей комнате, как я до этого. Впрочем, она, скорее всего, не создает монстров силой мысли, подумала я, вздрогнув. — Просто мы пока под наблюдением из-за… — я молча подняла запястья. — Но это и впрямь тоска. Кажется, тех книг, что я взяла, не хватит даже на пару недель.       — О, слава Богу! — оживившись, воскликнула Лия. — Наконец-то появился кто-то еще с книгами! Я поменяюсь с тобой на что угодно. А то уже чуть с ума не сошла от скуки. У меня закончились новые книги еще несколько недель назад, а библиотека тут — просто отстой.       — У тебя и мои книги тоже закончились, — заметила Сэм.       — У тебя и было-то с собой всего три штуки, причем две из них я уже читала раньше. Вряд ли тебя можно считать полноценным источником книг, — шутливо возразила Лия, толкнув ее в плечо. — Ты абсолютно не тянешь на бастион книжности. У тебя литературных лакун — легион. Твоя словесность… гм, сомнительна. Твоя… начитанность — недостаточна. Твоя, э-э… текстуальность — тривиальна. И так далее, и так далее, но у меня уже заканчиваются аллитерации.       — Текстуальность? — недоверчиво повторила я. Вряд ли я смогла бы воздержаться от замечания и за миллион долл… Ну ладно, за миллион я смогла бы. Но я не смогла бы сдержаться за… ну, за десятку, или около того.       — Лия подхватила словесную болезнь, — съязвила Сэм. — Возможно, что это смертельно.       — Я живу с ней годами, — пренебрежительно отмахнулась та. — А ты читала что-нибудь из Клэр Голдинг? Я особо не надеюсь, но нет ли у тебя случайно ее новой книги?       Я помотала головой:       — Прости. Мне подарили ее на Рождество, но я ее уже прочла, поэтому не захватила с собой.       Лия нахмурилась.       — Вот же черт, — сказала она. — Ну а что ты вообще о ней думаешь?       — Не самая сильная из ее работ, — призналась я. Это было еще мягко сказано. Через вторую половину книги мне пришлось продираться с трудом. Бо́льшую часть времени Сара там просто жалела себя. А я не для того читала книги, чтобы наблюдать за персонажами, которые хандрят и киснут, не в силах изменить ситуацию. Мне этого хватало и в реальной жизни. — Кажется, она теряет форму. «Опавшие лепестки» тоже были не очень.       Она неодобрительно на меня посмотрела, поджав тонкие губы.       — Серьезно? А мне понравились «Опавшие лепестки». По-моему, они гораздо лучше, чем «Покинутые ивы». Читала Умберто Эко?       — Это автор или серия? — спросила я.       — Значит, не читала, — заключила она. — Я одолжила бы тебе его книгу в обмен на одну из твоих, но мне не позволили взять сюда «Имя Розы», — она улыбнулась, обхватив себя руками. — Наверное, дьяволисты* и впрямь повсюду.       Этого я не поняла.       * Дьяволисты (также одержимцы, ориг. “Diabolicals”) это секретная группа анонимных авторов, согласно конспирологической теории, построенной группой редакторов — героев романа Умберто Эко «Маятник Фуко».       — Не обращай внимания, — посоветовала Сэм. — Шлепни ее свернутой газетой, если надоест терпеть постоянные отсылки к книгам. — Она вздохнула: — Сегодня утром кто-то добрался до газеты в кафетерии раньше меня. Я чувствую себя обделенной в доступе к новостям. Когда фильм закончится, давайте включим новостной канал и посмотрим, что творится за пределами этих стен?       Это было так странно, сидеть там с ними. Не потому, что я сидела, одетая в пижаму, на диване вместе с девушками, которых едва знала, и смотрела с ними историческую драму. Нет, странно было то, что это каким-то неясным образом приносило ощущение уюта. Мы с Лией еще немного поговорили вполголоса о книгах, а еще я обнаружила, что наши с Сэм музыкальные вкусы почти совершенно не совпадают.       Я едва не забыла, где нахожусь, когда раздался писк таймера, заставивший Эмили встать и, извинившись, выйти, вернувшись вскоре, держа в руке бумажный стаканчик с водой. Проглотив несколько таблеток, она вздрогнула.       — Послевкусие гадостное, — пожаловалась она, скорчив гримасу, и глотнула еще воды. — Даже хуже, чем у предыдущих. А тебе уже что-нибудь назначили, Тейлор?       — Пока еще нет, — ответила я. — Хотя доктор, кажется, упоминал снотворное. Но по-видимому, — вздохнула я, ссутулившись, — мне не нравится сама мысль о том, что придется пить таблетки.       В ответ послышалось множество вздохов. Ничего удивительного. Сам воздух казался здесь пропитанным застоявшимся запахом медицины и лекарств.       — Это не то чтобы особо большая проблема, — сказала Эмили, пожав плечами. — Лично я здесь только на несколько недель, пока они переводят меня на новые препараты. Снова, — подчеркнула она, закатив глаза. — А это значит, я буду сидеть тут, пока лекарство не накопится в организме или черт его знает, как это там работает, а они будут все это время за мной следить. Надеюсь только, что от нового лекарства не будет так тошнить. И вот так каждый раз. Вообще-то, я была совершенно счастлива, когда предыдущий препарат не подействовал правильно, потому что от него я постоянно чувствовала себя как говно. И, если честно, было настолько хреново, что даже сумасшествие по сравнению с этим уже не казалось таким уж страшным. — Она печально покачала головой. — Короче, девчонки, а вы уже знали друг друга раньше?       — Что? — спросила я, моргнув.       — Не думаю, что видела ее в школе, — сказала Лия, оглядев меня с ног до головы. — Аркадия? — спросила она меня.       Я отрицательно качнула головой.       — Уинслоу, — призналась я.       И это действительно было признание, даже если оно могло подтвердить мои подозрения о них. Аркадия была другой большой школой в городе — на противоположной его стороне. Это была чудесная школа с дорогостоящими прибамбасами, включая новенький плавательный бассейн; должно быть, даже учителям там было не на все плевать, если щедрость школьного бюджета распространялась и на них. Уинслоу чудесной школой не была вовсе.       — А! — протянула Сэм, потянувшись всем телом, прежде чем забраться с ногами на диван. — Тогда понятно, отчего ты не показалась мне знакомой. — Она вздохнула. — Я тут впервые, — сказала она, сложив руки на груди. — Самое. Отстойное. Рождество.       — А я немного занервничала перед Рождеством, потому что хотела позволить себе чуточку отожраться на праздники, но набрала больше положенного веса, и… — Лия зажмурилась. — Нет, не так. Я была дурой, и заставила всех поволноваться, и, — вздохнула она, — испортила всем праздник. И в школе ко мне все снова начнут цепляться с рассказами об опасностях излишней худобы, так что я, наверное, еще получу за это шишек.       — И не раз, — подтвердила Сэм.       — Серьезно? — спросила я, удивленно приподняв брови. О такой возможности я не подумала. Мне казалось, что в Аркадии буквально все должно быть лучше, и я сказала им об этом.       — Можно мы не будем говорить об этом? — тихо спросила Лия. Я поспешно извинилась, почувствовав себя жестокой скотиной. Я не хотела никому рассказывать, как оказалась здесь, так почему другие должны?       — Я на домашнем обучении, — вздохнув, сказала Эмили. — Моя мама не доверяет школам, потому что она состоит в Движении. Типа, еще до того, как у меня поехала крыша, она вся такая: «они не научат тебя правильным вещам» и «они лишь хотят, чтобы ты там связалась с неправильными мальчишками», и все такое. А теперь она еще такая, «если бы ты ходила в школу, то из-за стресса твое состояние только ухудшилось бы».       Надо сказать, что, по крайней мере для меня, домашнее обучение выглядело весьма привлекательно — о чем я и сказала.       — Поверь мне, — мрачно сказала Эмили, — это не так.       Примерно час или больше все было спокойно и мирно, пока не ожил громкоговоритель.       — Тейлор Эберт, вам поступил телефонный звонок, подойдите к стойке администратора. Телефонный звонок для Тейлор Эберт.       Я извинилась и отправилась туда. Позвонить мне мог лишь один человек. Усевшись в мягкое кресло рядом с телефоном, я взяла трубку.       — Тейлор? — спросил папа. — Привет. Как ты там?       — Пап, — с теплотой произнесла я. — Со мной… все в порядке, пожалуй.       Мы немного поболтали. Мне было приятно, что он позвонил. Мы виделись только вчера, но казалось, что прошло гораздо больше времени. С тех пор, как он привез меня сюда, я разобралась, как контролировать свои силы, и как заглядывать в Другое Место, и еще — как создавать жутких монстров и управлять ими. Не уверена, что они это имели в виду, когда говорили, что психиатрическая клиника мне поможет, но скука, кажется, дала мне толчок к развитию. Мы говорили о приятных, веселых и обыденных вещах, и я рассказала ему, что познакомилась с девушками из моей секции, и что они оказались милыми, и что женщина, которая присматривает за нами, тоже милая, и мой психиатр, он тоже приятный человек, и что вообще все… мило. Хотя…       — Пап, — спросила я, — почему ты звонишь сейчас? Разве ты не должен быть на работе?       — Сегодня всех отпустили пораньше, — вздохнув, ответил он. — Сегодня вечером будет еще один митинг Движения Патриотов, и полиция занята оцеплением района и проверкой этого места. Компания поменяла местами смены, так что я буду работать в эти выходные. Никто не хочет, чтобы кто-нибудь из наших оказался рядом, при том, что все так напряженно после прошлой недели.       Я судорожно вдохнула.       — Что случилось на прошлой неделе? — спросила я. — Пап? Ты в порядке?       — Я в порядке, Тейлор. Это не так уж важно, так что…       — Папа, они заранее оцепляют место митинга, — сказала я, стараясь не повышать голос. — Я бы не сказала, что это неважно.       — Толпа напала на один из рабочих автобусов в районе Филкмора, и… ну, рабочие были иммигрантами, и там было несколько погибших, — неохотно поделился он. — С обеих сторон. И были еще другие нападения. Я… ладно, ты не должна беспокоиться об этом. Я в порядке, а полиция должна удержать все под контролем. Не думай об этом, Тейлор.       — У меня полно времени, чтобы думать, — возразила я. — Я сейчас скучаю больше, чем занимаюсь чем-нибудь еще. Хотя, — я прочистила горло, — я разговаривала со своим психиатром... я ведь уже говорила, что виделась с ним, да. Он был вполне доброжелательным, и он не считает, что мне сейчас надо принимать лекарства. — Папа именно это хотел услышать, хотя это было не совсем правдой, потому что доктор сказал только, что не хочет мне их назначать сразу, не говоря уже о том, что в Другом Месте он был монструозным человеком-пауком, но этого папа услышать бы не хотел. — Так что мы будем с ним пока просто разговаривать.       — Чудесно, вот и хорошо. И, говоря о разговорах, Тейлор, я думаю, ты должна… — начал он и замолк, сделав долгую паузу. — Почему ты не рассказала мне об Эмме? — медленно и с болью спросил он.       Я побледнела. Хорошо, что я в этот момент сидела, порадовалась я, потому что ноги у меня превратились в студень.       — Не рассказала тебе что? — выдавила я, до боли сжав трубку телефона.       — Я в курсе, Тейлор. Я выяснил подробности у копов, — сказал он. — Я… вообще-то, я хотел спросить после того, как ты вернешься домой, но наш разговор как-то повернулся к этому, и я точно знаю, что если б не спросил сейчас, то не спросил бы уже никогда.       Я вздохнула.       — Сначала я думала, что это просто размолвка, — сказала я, стараясь уклониться от темы. Ему не нужно было знать обо всем. — Не знаю, может, она расстроилась из-за того, что мы не поехали в летний лагерь вместе. Возможно, все дело в этом. Иногда я задаюсь вопросом, не сказала ли я чего-нибудь… чего-то, о чем даже не помню, но что всерьез ее задело. Но, в общем, она нашла новых друзей и не хотела иметь ничего общего со мной, и… — я сглотнула, — это было больно. Но мы и раньше ссорились, так что я решила, что если просто… просто подожду, мы снова станем друзьями. Но она… она даже не пыталась помириться. Не знаю. Наверное, я чем-то ее разозлила. И перед Рождеством дела пошли лучше! Она со мной не разговаривала, но и не делала ничего плохого.       — Ты должна была рассказать мне, — сказал папа.       — Это же были девчачьи штучки, — запротестовала я. — И… — тут я запнулась, — я боялась, что если расскажу кому-то, то окажусь стукачкой, и все станет только хуже.       — Как тебе удавалось скрывать все это с прошлого лета? — спросил он.       Я сделала глубокий вдох.       — С позапрошлого лета, — болезненно скривившись, уточнила я, — девятого года.       Повисло неловкое молчание.       — Есть ли еще… что-нибудь, что ты хотела бы мне рассказать? — спросил он. Мое сердце обливалось кровью оттого, что я услышала боль в его голосе и понимала, как ужасно он себя чувствует. Я хотела рассказать ему, правда. О своих видениях. О том, что я могла делать.       Я могла рассказать ему обо всем. Я могла обсудить с ним это. Я могла бы присоединиться к местной команде Стражей, в которой присматривали за молодыми паралюдьми, и они могли бы организовать мой перевод в Аркадию, где, похоже, учились все остальные Стражи. Протекторат — государственная организация — принимал любого парачеловека, которого они только могли найти. Если вы не хотели принимать участие в сражениях, или ваши способности не подходили для этого — не вопрос, ведь было множество вполне мирных областей, в которых можно было работать. Умники участвовали в работе всевозможных комитетов федерального правительства, Технари помогали колесам экономики крутиться, поддерживая общество на плаву и… ну да, они были наиболее востребованы, среди тех, кто не хотел вербоваться в армию или вступать в СКП — Службу Контроля Параугроз.       Я могла бы делать что-то важное. Улучшать положение. Мне даже не пришлось бы вступать в открытую схватку с преступниками, потому что я — Умник, и даже до того, как я разобралась, что я могу делать с этими странными проекциями в Другом Месте, я уже знала наверняка, что обладаю психометрической силой. Я могла бы… стать кем-то вроде экстрасенса-помощника полицейского, осматривающего место преступления и говорящего что-нибудь типа: «Он умер не здесь. Тело переместили».       С другой стороны, эта перспектива меня удручала. То есть, да, конечно, я приносила бы пользу, раскрывая преступления и помогая ловить убийц. Но это бы означало, что каждый день в школе мне придется скрывать ото всех, кем я на самом деле являюсь, ведь все Стражи были кейпами — паралюдьми, скрывающими свою личность — а это представлялось мне очень одинокой жизнью. И даже на службе — постоянно иметь дело с людьми, с которыми никогда не сможешь встретиться вне работы, никому не показывать свое лицо, не позволять никому узнать тебя по-настоящему.       И если я начну применять свои способности для раскрытия преступлений, это будет, безусловно, значить, что я никогда не смогу сбросить маску. Технарь, который просто работал над созданием этих новых «смартфонов» или еще чего-нибудь в этом роде, мог себе позволить стать обычным человеком, но следователь, раскрывающий преступления, которые никто другой не может раскрыть, всегда будет мишенью. Неудивительно, что столь многие в конце концов выбирали работу непосредственно в Протекторате, где можно было хотя бы расслабиться в окружении таких же, как ты. Маска и плащ — хотя в наши дни, как правило, не плащ в буквальном смысле слова — отделяют тебя от остальных.       Такого я себе не хотела. Весь прошлый год я провела в одиночестве, совсем без друзей, и мысль о том, что моя взрослая жизнь может быть похожа на это, была душераздирающей. Может быть, когда я выберусь отсюда, я смогу поближе присмотреться к Стражам, выяснить, каково у них там. Если они смогут вытащить меня из Уинслоу, это будет хорошая сделка. Но это был бы очень серьезный шаг. Как только я сообщу в Протекторат, и они все подтвердят, я окажусь на учете. Даже если я отвергну их предложение — так поступить было можно — и вернусь к нормальной жизни, ситуация все равно изменится. Что если какой-нибудь суперзлодей выкрадет список имен? Он тогда мог бы навредить мне или папе, либо попытаться завербовать меня, угрожая папе, чтобы заставить меня работать на него.       Я не позволю папе пострадать из-за меня. Ему безопаснее не знать. До тех пор, пока я не буду вполне уверена, что хочу этим заниматься.       Это можно будет обдумать позже. Довольно грустно, как попытки не впасть в депрессию от того, что мир отстой, — а у меня теперь, по крайней мере, есть способности, гарантирующие мне трудоустройство, когда я вырасту — лишь приводили к еще более мрачным мыслям. Интересно, было ли это отдельной моей способностью, как Умника? Способностью находить неприятный аспект в любой ситуации?       Или, может быть, я чувствовала тоску просто потому, что не хотела быть тут, в этой клинике? Слышать его, слышать боль в его голосе, потому что он явно узнал обо всем, что происходило, от полиции или еще как-нибудь, и теперь держал это в себе, не желая обсуждать со мной, пока я была в больнице… я вытерла внезапно заслезившиеся глаза.       — Я скучаю по тебе, — сказала я сдавленным голосом. — Я хочу домой.       — И я хочу, чтобы ты вернулась домой, малышка, — ответил он, и его голос задрожал тоже. — Просто… сосредоточься на выздоровлении, ладно? Не думай о школе и ни о чем таком. Обещаю, я не буду поднимать эту тему снова. Просто… Умоляю, пожалуйста, поговори со своим психотерапевтом, или как их там называют. Когда ты выйдешь из больницы, все изменится, я обещаю.       — Хорошо, — тихо сказала я. Не могла понять, как он может пообещать такое, но очень хотела в это поверить.       — Я позвоню тебе завтра, ладно? Буду звонить каждый день. Я так сказал, значит, так и будет. Я люблю тебя.       — Спасибо, — прошептала я. — Я тоже тебя люблю.       После неловкого момента, когда никто из нас не хотел, вообще-то, класть трубку и заканчивать разговор, нам кое-как удалось проговорить завершающие фразы и попрощаться. Я повесила трубку и вздохнула.       — Это был твой отец? — спросила одна из медсестер, подошедшая, чтобы прогнать меня от телефона.       — Да, — сказала я, вытирая глаза рукавом. — Я просто немного скучаю по дому.       — Бедная девочка, — тепло произнесла женщина. — Но все-таки, поначалу тебе нравилось с ним разговаривать. Это так мило. Хорошо иметь семью. Слишком многие здесь вообще не получают звонков.       И я могла бы даже купиться на эти банальности, если бы не проверила Другое Место и не увидела ее тучную, раздутую фигуру, которая дрожала и пульсировала при каждом сердцебиении. Понятия не имею, что это значило, но отчего-то это сделало ее слова пустыми и неискренними. Я вернулась в комнату отдыха и рухнула на диван, обняв подушку.       Той ночью мне приснилось, как меня рвали на части. Что я была сломлена и разбита внутри ржавого шкафчика, в окружении мертвых гусениц, и все, что делало меня мною, вытекало, просачиваясь сквозь трещины в моем разуме и теле. Моя жизнь вытекала из меня вместе с рассудком, и я рылась в грязи и отбросах, пытаясь вернуть их обратно. Я была фарфоровой куклой в холодной мертвой вселенной, которая меня ненавидела, и я истекала кровью.       Я протянула руку и намеренно насадила ее на один из шипов, уже скользкий от моей собственной крови. Гвоздь-стигмата пронзил мою плоть, я отломила его и закричала, воткнув его в жизнь, пытавшуюся сбежать от меня. Я пригвоздила ее к земле, и она извивалась, как пойманное в ловушку насекомое. Я должна была вернуть ее обратно. Так было надо.       Я проснулась в Другом Месте, тихонько хныкая. На стенах выросло ржавое железо, покрывая голый бетон, как будто коростой. Я тонула в черно-багровом масле, и оно затапливало меня. Оно пахло шкафчиком. Паникуя и барахтаясь, я все же сумела вернуться в нормальный мир. Я лежала в своей темной комнате — Боже, как я хотела вернуться домой! — свернувшись клубком на кровати.       В конце концов, поплакав, я смогла уснуть, и больше мне ничего не снилось.