musica amoris.

      — Вы когда-нибудь отдавали всего себя какому-то делу? Погружались с головой в одно единственное занятие? Те, кто прошёл через нечто подобное, понимают, как со временем это становится обременительно и как тяжело не кинуть всё в один миг, а дойти до конца. Музыка. Из чего она рождается? Вероятно, из струн души творца. А если она льётся из души, то со временем та может истощиться. Каково же тогда музыкантам? Они каждый раз пропускают сквозь себя чувства композиторов, которые они испытывали при написании. Не забираются ли осколки их душ в качестве платы за достойное исполнение? Невыносимо представить, как во время исполнения из вас будто вытягивают все силы. Знаменитые музыканты достойны уважения. И это неоспоримо.       Лектор произнёс заключительные строки статьи. Это была какая-то старая пожелтевшая газета, которая казалась такой хрупкой, что казалось, будто она вот-вот рассыпется в руках профессора.       — Я надеюсь, что вы, мои дорогие студенты, сможете раскрыть свой внутренний мир и передать эмоции слушателям, а эта статья вдохновит вас и даст почву для размышлений. До выпускного концерта осталось меньше месяца, если вам понадобится помощь, двери моего кабинета всегда для вас открыты. На этом мы закончим нашу сегодняшнюю лекцию, пускай староста группы задержится, и мы отметим отсутствующих. Всем до свидания.       Лектор, пожилой альфа, преподавал в этом учреждении полжизни и ни о чём не жалел. Он деловито прошёл между рядами и сел за письменный стол, распрямляя спину. Его многие любили, потому что он всегда старался войти в положение своих студентов, никогда не давил, лишь слушал и старался помочь изо всех сил и указать верный путь.       Консерватория была по-своему знаменита. Много лет назад несколько знаменитых и не менее талантливых музыкантов организовали данное учреждение, сделав его частным. Обучение стоило недорого, но прилично, хотя даже плата за обучение не давала точных гарантий на поступление. Существовали, конечно, и бюджетные места, но их было так мало, потому их и занимали лучшие из лучших. За спинами многих студентов стояли обеспеченные семьи, но расслоения в консерватории никогда не существовало, так как абсолютно все, пусть и со временем, понимали, что музыка создана для всех.       До выпускного концерта, а также экзамена, осталось примерно две недели. Большинство выбрали своё произведение и уже оттачивали своё исполнение. В одной из аудиторий звучала знаменитая композиция «Invincible», написанная Тайни Темпой. Молодой человек с чувством закончил исполнение композиции и молча сидел, просверливая взглядом пустоту. Вдруг он резко опустил руки и уронил голову прямо на клавиши несчастного инструмента, что тут же исказил пространство неприятными жалобными звуками, заглушая тихое бормотание парня.       — Не то, всё не то…       — Эй, Бён, не порть инструмент, иди, полежи где-нибудь в другом месте, — кто-то из коридора крикнул ему. — Ты закончил? Мне нужно репетировать.       — Да, закончил, садись, — ответил вяло он и слез со стула, уступая место знакомому.       — Бэкхён, ты уже выбрал, что будешь играть или ещё в поисках? Ты какой-то измученный сегодня, — продолжал интересоваться высокий парень. Тот был бетой с прекрасным мягким характером, поэтому всегда со всеми общался прямо и открыто, никогда не чувствуя стеснения или же неловкости.       — Выбрать-то выбрал, но что-то не получается у меня. Я думал поменять, но ноты уже выучены, да и времени мало осталось. Кей, я не знаю, что делать. Весь день какой-то вялый, я, кажется, заболел, — Бён стоял возле инструмента, чуть облокотившись на него бедром, постоянно измученно вздыхая.       — Я, конечно, знаю, что некрасиво такое спрашивать, но может… Ну, это? Ваше?.. — робко спросил Кей у омеги.       — Сомневаюсь, — стараясь скрыть раздражение, вызванное неприятным вопросом, ответил Бён. — Ладно, я, пожалуй, пойду домой. Удачи, — он быстро собрал свою сумку и удалился из музыкального зала, напоследок махнув рукой.       Бэкхен шёл не торопясь по коридору, едва перебирая ногами. Усталость брала свое, как вдруг его снова окликнули. Спустя минуту, перед ним стоял тот самый профессор, который читал сегодня заключительную лекцию.       — Здравствуйте, профессор, — Бэкхён остановился и посмотрел на старшего.       — Сударь, отчего же вас сегодня не было на занятии? — спросил альфа, внимательно изучая своего собеседника. Привычка профессора обращаться к ученикам «сударь/сударыня» многих выводила из себя. Дело было не в самом обращении, а в том, с какой интонацией его произносили.       — Я плохо себя чувствовал и пришёл порепетировать, но ничего толком из этого не вышло. Сейчас я собирался к своему лечащему врачу, — монотонно выдавил из себя Бён. Он не особо любил этого преподавателя. Ему казалось, будто то, как он себя ведёт и обращается с другими, было напускной доброжелательностью.       — Вы заболели? — взволнованно озвучил свой вопрос лектор, — У меня был разговор для вас, но всё же давайте отложим его на потом, раз вы плохо себя чувствуете. Не смею вас более задерживать.       — Нет, давайте всё же сейчас, раз есть время.       — Если вы уверены в своих силах, то пройдемте в кабинет, — он манерно указал вытянутой рукой на дверь, находящуюся в конце коридора.       Они шли молча. Вокруг них было настолько давящее напряжение, что невооруженным глазом можно было понять, как эти оба недолюбливают друг друга. Бэкхен же за эти несчастные три минуты успел досконально изучить белые мраморные стены и пол. Наконец они дошли до кабинета, как профессор, после небольшой заминки с постаревшим замком, пропустил юного омегу в аудиторию.       — Знаете, — начал профессор, — вчера я рассматривал выбранные песни на отчётный концерт, и мне стало интересно, почему вы выбрали именно эту композицию?       Преподаватель смотрел пристально в глаза. От этого появлялось чувство, что ты где-то крупно облажался, и хотелось просто взять и выскочить за дверь.       Прошло несколько секунд гнетущего молчания, после чего Бэкхен неуверенно начал:       — Мне просто понравилось это произведение, ничего особенного… — он замялся и замолчал.       «Как можно спрашивать о подобном? Понравилось, да понравилось, по какому критерию еще можно выбирать?» — проносилось в голове молодого омеги.       — Понимаете, сударь, у меня есть к вам деловое предложение. Что скажете? — спросил профессор, чуть приподнимая свои брови и являя миру свои глаза, в которых ещё искрился озорной огонёк, свойственным молодым.       — Мне кажется, что я должен сначала узнать, что это за предложение, может оно мне вовсе не выгодно, — подыграл Бён, ответив в той же манере, что и преподаватель, вызывая у того весёлый смех.       — Сударь, вам следовало в бизнесмены податься, уверен вы бы и там преуспели. Я хочу предложить вам посетить со мной благотворительный вечер, — заметив явное негодование и возмущение со стороны омеги, он решил тут же прояснить ситуацию, прежде чем тот что-либо сказал. — Конечно, не в качестве моего спутника или чего-то подобного, о чём, я думаю, вы уже успели подумать, — на эти слова Бэкхён чуть склонил голову и зарделся, — а в качестве приглашённого музыканта. Что скажете на этот счет? Я считаю это отличной возможностью зарекомендовать себя, как думаете?       «Как же я хочу отказаться, но разве вы мне позволите это сделать, профессор?» — думал, вздыхая омега. Ему так не хотелось в последнее время ничего делать, и его апатичное состояние висело над ним грозовой тучей вот уже несколько дней. Однако родители всех с самого детства учат, что нужно хвататься за любые возможности, раз они сами идут к вам в руки, а в этой ситуации прямо-таки бегут.       — Спасибо, профессор. Я ни в коем разе не могу отказаться. Это большая честь для меня, — учтиво поклонившись, произнёс Бён.       — С вами приятно иметь дело, сударь. Подробности этого вечера я отправлю вам на электронную почту, можете мне оставить адрес? — с лёгкой улыбкой проговорил преподаватель и протянул Бэку листочек с ручкой.       Бэкхен быстро чиркнул свой e-mail и, ещё раз поблагодарив, попрощался. Выходя из кабинета, он услышал в свой адрес ответные слова прощанья. Как же он пожалеет, что согласился на это. Точнее, уже жалеет. Он шёл по бесконечным коридорам консерватории в сторону выхода, когда вспомнил, что хотел позвонить родителям. Он разблокировал телефон, который теребил в руках на протяжении всего разговора с преподавателем, и набрал номер отца.       Когда долгие гудки прошли, и на той стороне, наконец, взяли телефон, он произнёс:       — Пап, можно ты меня сейчас осмотришь, мне что-то нехорошо сегодня, — стоило лишь ему закончить это предложение, как на него обрушился целый поток вопросов:       — Что случилось? Не пугай меня. Что болит? Когда ты приедешь? Ты ещё в консерватории?       — Стоп. Я уже еду к тебе и скоро буду, не волнуйся ты так, вроде простое недомогание. Не говори маме, пожалуйста, она будет очень переживать. До встречи, я уже еду.       Вновь тяжело вздохнув, он поплёлся к главному входу.

***

      Как же все раздражает. Раздражают не только люди, что стоят и галдят на остановке, но и то, что вот уже как двадцать минут он не может уехать к папе в больницу. Мимо остановки проезжает ровно пятый по счету автобус, на котором он мог бы уехать, но нет, сегодня Госпожа Удача явно не на его стороне. Он бы вызвал такси, да вот только денег на него у бедного парня нет.       Вот и приходится молча беситься.       Спустя еще полчаса он все-таки доехал до больницы и чертовски уставший пошёл в кабинет отца. Стоило ему только подойти к двери, как та сама отворилась, и глава семейства без церемоний затащил парня в кабинет, не переставая тараторить.       — Ты чего так долго? Что болит? Голова? Горло? Чего ты молчишь, отвечай давай, — сил перебить его просто не было.       — Пап, — плаксиво сказал Бэк, — папочка, я так устал, не кричи так. Я не знаю вот уже три дня настроение ни к черту, по мне будто бульдозер проехал, всего ломает. Скажи мне почему так, м?       — Что-то это совсем на тебя не похоже. Давай, вставай, пойдём с тобой глюкозу прокапаем. Ты вообще ешь дома? — продолжал расспрашивать родитель.       — Ну, когда мама готовит, и я успеваю, то да, — уклончиво ответил парень, вставая.       — Хорошо, тогда такой вопрос: когда ты ел в последний раз? Кофе даже не бери в счёт, — спросил отец и прошел в соседний кабинет, чтобы подготовить систему для сына.       — Я не помню, — промямлил Бэк.       — Бэкхён, — строго одёрнули омегу, — говори, как есть.       Парень промолчал.       — Ложись, ну, вот что же за сын то у меня…       «Здравствуйте, причитания, давно не виделись Игла такая острая, а вот я полная противоположность ей», — парень с облегчением вздохнул, не почувствовав хорошо знакомой боли в руке, когда игла вошла в кожу. Мысли медленно растворялись, а омега погружался в глубокий сон, впервые за столь долгое время.

***

      Подготовка к концерту и к благотворительному вечеру шла полным ходом. После семейного ужина, на котором отец выразил сильное беспокойство за здоровье своих детей, мама окончательно взяла под свой контроль питание и отдых не только младшего сына, но и старшего. Все шло относительно хорошо, без всяких эксцессов.       Для благотворительного вечера Бэкхен вместе со своим преподавателем выбрали композиции, которые он должен был исполнить. В целом их программа была рассчитана на час, чтобы омега смог пораньше вернуться домой, если не захочет остаться.       Осталось ровно пять часов до этого важного события. Омега, хоть и не чувствовал волнения, уже начал собираться, хотя мог сделать это и за два часа. Не было обязательным прибывать к началу, но ответственность не давала сидеть на месте. Хотелось быть совершенным во всем, не только в виртуозной игре, но и покорить всех своим внешним видом.       На этом, как и на всех прочих, светском рауте обязательным условием было соблюдение установленного дресс-кода. Далеко не каждый желающий попал в число гостей, соответственно забронировать столики могли только обладатели пригласительных билетов — бизнесмены, политики, деятели культуры, однако знаменитых музыкантов не было, и другие важные люди.       Для этого особенного случая Бэкхён даже купил себе новый костюм. Это был черный фрак — короткий пиджак с шелковыми лацканами спереди и длинными узкими фалдами сзади. В дополнение к белой рубашке шла белая бабочка. В нагрудный карман был аккуратно сложен белый платок. Ноги облегали брюки из черной шерсти с атласными лампасами, а чёрные туфли-оксфорды звонко стучали каблуком.       Он был похож на сыночка политика или какого-нибудь министра культуры, что несказанно радовало. Пора было выходить, благо погода позволяла не надевать что-то поверх фрака, поэтому Бён выпорхнул из дома под крики поддержки родителей и направился к такси.       Дорога не заняла много времени. Отдав деньги за поездку и выпорхнув из автомобиля, Бён Бэкхён предстал перед Большим зданием. К ресторану вёл отдельный вход, по бокам от центрального входа можно было заметить стеклянные лифты, переливающиеся в закатных лучах. Пребывая в некой нерешительности, Бэкхён сделал пару шагов и вновь остановился, мысленно успокаивая себя тем, что нужно просто побыстрее войти, чтобы не мучить себя лишний раз.       На входе его встретил портье, который попросил пригласительный билет. Он быстро пробежался по нему глазами, вежливо улыбнулся и попросил следовать за одним из сотрудников. Бэкхён с интересом озирался по сторонам, стараясь не отставать от спутника. Интерьер был выполнен в солидных оттенках жемчужно-серого. Несомненно, эта вычурность давила на человека, который ранее не бывал в подобных заведениях. Сотрудник, по-видимому, официант, провел его к небольшому подиуму, на котором стоял рояль. Он был поистине великолепен: прозрачный корпус позволял увидеть акустический блок и ударно-клавишный механизм. Это завораживало, так и хотелось прикоснуться к нему, коснуться кончиками пальцев изящных клавиш, услышать его звучание.       — Могу я опробовать инструмент? — поинтересовался Бэкхён.       — Конечно, пока гостей нет в этом зале, вы вольны делать всё, что угодно. Позвольте мне удалиться, я закрою двери с другой стороны, — он поспешно вышел из зала.       Вся давящая атмосфера в миг улетучилась, как только Бён сел за инструмент.       «Вот оно, совершенство!» — продолжал восхищаться Бэкхён.       Немного отрепетировав, он стал ожидать прихода гостей. Вот тут-то волнение и дало о себе знать: руки стало потряхивать, а голову слегка повело.       Дверь внезапно открылась, в зал стали заходить именитые люди. Все они были шикарно одеты, что уж говорить про прелестные платья дам, о которых любая девочка мечтала хотя бы раз в жизни. Однако выражения их лиц отталкивали своими высокомерием и надменностью. Стало внезапно холодно и неприятно.       Именно поэтому омега решает, что как только он отыграет свою программу, он тихо уедет домой.

***

      Концерт начался. Ведущий вечера представил Бэкхёна, как начинающего, но крайне талантливого, пианиста. Музыка полилась по помещению, парень старался вложить в неё частицу своей души, чтобы хотя бы немного привлечь внимание безразличных слушателей. И у него это однозначно получилось.       Молодой человек, стоявший в одиночестве в тёмном углу зала, обратил на него свое внимание. В нём вроде бы не было той надменности, коей сквозили все остальные, но в нём ощущалось какое-то внутреннее превосходство над всеми собравшимися.       Он с нескрываемым интересом рассматривал хрупкую фигуру, казавшуюся совсем крошечной по сравнению с огромным роялем. Его музыка словно прикасалась к сокрытой за замками ото всех души. Сердце начинает биться чаще, и воспоминания носятся вихрем в голове, он вспоминает такой давно забытый покой в душе. Его уже ничего не волнует, он лишь наслаждается музыкой и парнем, который её исполняет.       Час волшебной музыки пронёсся для всех незаметно. Под конец своей программы Бэкхёну удалось-таки привлечь внимание всей публики. Сейчас все восторженно аплодировали омеге, многие поднялись с мест и кричали слова похвалы, вызывая у Бёна благодарную улыбку. Он спустился со сцены, в последний раз кинув быстрый взгляд на инструмент, и прошёл в зал. Он невольно остановился недалеко от группы омег, спрятавшись в тени колонны. Тихая злоба и горечь закипали в нём, когда до него донеслись обрывки их «приятной» светской беседы. Те без всякого стеснения обсуждали его, прикрывая тонкими ладонями ядовитые ухмылки. Они цеплялись за каждую деталь в Бэкхёне, смеялись над его одеждой, причёской, тем, как он сидел за роялем и с каким выражением лица. Кто-то, совершенно не стыдясь, открыто заявлял, что знает его, рассказывая байки про распутную жизнь омеги, полуразвалившуюся холопу, в которой он теснился с нескольким десятком родственников, кто-то даже упомянул про богатенького старика-извращенца, который якобы содержал его. Каждый из них из кожи вон лез, лишь бы подогреть интерес. Бэкхён почувствовал приступ тошноты, ему стало так противно, что, наверное, он бы уронил слезу и убежал прочь из этого прогнившего мира, если бы его не коснулась чья-то рука. Бэкхён с удивлением узнал в человека своего профессора и почувствовал такой прилив облегчения, что готов был обнять мужчину в порыве чувств.       — Бён Бэкхён, должен признать, сегодня вы меня поразили в очередной раз. Это было великолепно! Надеюсь, что вы так же проявите себя и на выпускном концерте, завладеете вниманием каждого в зале.       — Спасибо, профессор, за похвалу и за эту возможность! Я премного благодарен, — шёпот за спиной стал чуть громче, похоже, версия со стариком оказалась наиболее вероятной. — Профессор, есть один вопрос, который мучает меня.       — Конечно-конечно, спрашивай.       — Почему вы выбрали именно меня? — на эти слова профессор учтиво приобнял его чуть выше локтя и стал медленно отводить в сторону.       — Понимаешь, мне кажется, что ты самый сильный и не менее настойчивый. Вспомни, сколько раз мы с тобой спорили, но ты всегда оставался при своём мнении, никакие доводы не могли тебя переубедить, — он легко посмеялся, вспоминая былое. — В этом обществе очень любят придумывать и рассказывать друг другу небылицы, это своего рода забава. Пожалуй, их единственная. Мне показалось, что ты в сможешь выстоять или даже не обращать своё внимание на такие мелочи. Так ты останешься на вечере?       Бён всё так же хочет сбежать из этого места, где царит фальшь, ложь и липкие сплетни, которыми развлекают себя здешние омеги.       — Нет, профессор, — выдавил из себя Бэкхён, сглотнув. Во взгляде мужчины на секунду промелькнула грусть, но он тут же улыбнулся своей загадочной улыбкой. — У меня что-то разболелась голова, так что я поеду домой. Ещё раз спасибо вам, до свидания.       — До свидания. Будь осторожнее, уже темно.       Омега кивнул головой в знак согласия. Некоторые обращают на него внимания и что-то говорят ему, рассыпаясь в комплиментах, на что он вежливо склоняет голову и уверенным шагом направляется к выходу.       Он не сразу понимает, что его хватают за руку, стоит ему выйти из зала, и тащат в противоположное направление.