Шыдевр

— А знаешь, что еще тебе понравится? Матвей перевел изнуренный взгляд на пидороватого мальчика, который вылез из ширпотребной книжонки, такой, какие обычно продают в переходах метро, и фыркнул. — Ну? — Мой член в тебе. — Так, иди-ка ты нахуй... — заторопился, устало вздохнул Матвей и, не мудрствуя лукаво, раскрыл книгу и бросил ее в пидорка. Пидорок в тот же момент оказался зажеван острыми страницами, а Матвей печально почесал нос кривым пальцем. Он все еще болел из-за очередного перелома, но че ж теперь, не чесать? Он и сам не заметил, в какой момент вот такие вот персонажи стали его книгочейской рутиной. Казалось бы, еще совсем недавно ныл, как его достали Болконские, Дубровские и Аннушки — хотя у Аннушки грудь была ничего так, да, — но все познавалось в сравнении: скажи Матвей самому себе два месяца назад, что он будет рад вернуться к унылой классике из списка школьной литературы, он бы не поверил. Да-да, даже себе. Но сейчас он на многое был готов, чтобы избавиться от «шыдевров» Донцовой, Эл Джеймс и прочих гениев современной литературы в своей университетской практике. — Что, не справляешься? — прошествовал мимо Антон, попивая единорожий смузи из прозрачного стаканчика. Матвей же одним только взглядом на это пестрое розово-фиолетово-блестящее нечто заработал себе диабет, а потому поспешно отвернулся, проворчав: — Помог бы лучше. — Сложно ловить пидорасиков и педовок? — по-доброму улыбнулся Антон. — От пидарасика слышу. Антон пропустил оскорбление мимо ушей. — И чего они в тебе находят? Рыжий, в мятой одежде, — хмыкнул он, поправляя очки и, наконец, подбирая с земли глазастую и рычащую книгу, а потом, выдохнув струйку дыма, все же приложил ее к своему экслибриуму. На миг книга зажглась алым, но вовсе не сгорела, а просто медленно превратилась в пальцах Антона в совершенно обыкновенный романчик, который тот успокаивающе погладил по корешку. — Еще и злобный. — Я не злобный. Это называется реализм, — огрызнулся Матвей, подходя ближе, — а вот ты вечно в облаках витаешь. Притом что крылышки-то у меня, — повел он плечами и почесал бок, зевнул, а после схватился за пятерню Антона, будто так и надо было. — Просто в моей жизни, — спокойно ответил тот, — и так много всякого нехорошего. Зачем злиться, если утро уже лучше, чем мои обычные дни? — улыбнулся он мягко Матвею, а тот фыркнул. Не просто так его прозвали ниндзя-мизантропом. Он не просто не любил людей — он пытался их избегать. В том числе из-за таких вот радостно-солнечно-позитивных фразочек, которые скрипели на зубах Матвея сильнее, чем единорожий смузи, который он взял у Антона и начал посасывать из трубочки. А сам Антон был тем редким исключением, которое Матвей был согласен терпеть около себя, не прячась под какую-нибудь кушетку. — Мерзость, — поморщился Матвей, высовывая язык, и вжал голову в плечи. Смузи показался ему ну убийственно сладким, и стало противно; а Антон только тихо рассмеялся. — Так отдай мне. — Разбежался, — ворчливо отозвался Матвей, одергивая руку, и снова начал сосать через трубочку с чавкающим звуком. — Знаешь, ты зря волнуешься. — Не волнуюсь. — Не всем дано выглядеть настолько же привлекательно, как этот, — потряс книгой Антон, наклоняясь к Матвею, — мальчик, но я все равно люблю тебя таким, — и голос его стал тише. Матвей заподозрил что-то неладное, но было уже поздно: Антон, согнувшись в три погибели, мягко поцеловал его в щеку, а потом, счастливо улыбнувшись, сильнее сжал ладонь Матвея в своей. И Матвей гневно — не гневно, на самом деле — покраснел, отведя взгляд. — Пидор ты, Антон. — Я с тобой сплю. Конечно же я пидор, — согласился Антон, плечом прижимаясь к плечу Матвея, а тот неловко продолжил сосать трубочку, хотя она, похоже, забилась чем-то. Тогда он начал просто грызть ее, смотря в сторону, нервничая и явно желая просто-напросто уже добраться до общаги, чтобы заварить суровый пацанский черный чай на двоих. А еще он не желал показывать, что ему нравилось переплетать свои длинные тощие пальцы с теплыми и мягкими Антона; только вот знал Матвей, что Антона не провести.