Краеугольный камень

      Он держит её за руку крепко, когда-то ему казалось, что навсегда, даже если она отходит в сторону поздороваться со знакомыми, и где бы они ни появлялись, для всех остальных эти двое теперь не Адиль и Марта, а просто «они». Им разговаривать не то что сложно, а до неприличного странно, оттого что он свои мысли может сыграть, а она свои — нарисовать, так что, когда они плетутся по ночному городу после концерта, и из круглосуточной кафешки звучит музыка, он затягивает её в незамысловатый танец. Голова немного кружится, когда Меремс смотрит в звездное небо и прикидывает, как запечатлеть этот миг на картине, чтобы у неё осталась не только груда неудавшихся портретов скуластого профиля и душные воспоминания о стонах в первой четверти дня. Она помнит, как он сказал: если будешь падать, я поймаю. И пусть тогда это означало совсем другое. Сейчас она падает, а он больше не ловит.       Марта уже полгода думает слезть с противозачаточных. Но ведь это не спасёт тонущий корабль?       Саян знает, что у них не всё гладко, и этот отель с золотыми буквами «ЭВЕРЕСТ» повсюду их последний — не крайний — шанс. В лифте Меремс сонно говорит, что единственное, что способно вытянуть её отсюда, это бокал белого, но лучше она ляжет в ванну и возьмет его с собой, так что если кто-то хочет пойти в тот бар на углу с неоновой вывеской, пускай идёт без неё. Всем почему-то становится до боли в ребрах грустно. Саян и Кристина переглядываются.       Адиль уже полгода не пьет ничего крепче вина. Не потому что закодировался.

***

      — Как твои мозоли? — он щекочет торчащую из-под простыней пятку, проходя мимо.       Время застало Марту врасплох: щурясь, она натягивает воздушное одеяло почти до переносицы и выкидывает тонкие руки вверх, словно позирует лучшим художникам мира.       — Болят, — ёжится она, больше не шевелясь.       — Пластырь брала с собой?       — Думаю, что да, — она резко садится, придерживая белые тряпки у груди, и её волосы забавно падают на лицо. — Сколько на часах?       — Местного шесть.       Он наклоняется и целует в макушку. Так получается ненадолго забыть обо всём. О том, что он всё реже бывает дома. О том, что её всё меньше интересует, как у него дела. О том, что они ругаются чаще, чем соглашаются.       — Так бы и пролежал с тобой всю грёбаную жизнь, — бормочет он, наваливаясь сверху и безуспешно стараясь отыскать край в этом ворохе хлопковых гор.       Она минуту молчит, повторяя в голове всё громче, что она сильная женщина, но не выдерживает, и Адиль тут же испуганно приподнимается. Её трясёт от беззвучных рыданий, и кажется, что остановиться она уже не сможет. Его обеспокоенный тон только усугубляет, Марта прячется под одеяло как маленькая девочка.       — Поговори со мной, — настаивает Адиль.       — Я боюсь, — из последних сил выдавливает она и ненавидит себя за такую слабость.       — Меня?       Она не отвечает, шмыгает носом, приводит в порядок дыхание. Они себя изжили. Все эти эмоции. Выгорели.       — Хочешь, скажу по секрету кое-что? Только обещай, что не расскажешь никому.       — Ладно, — Марта высовывается с красными глазами, будто признавая поражение, и он гладит её по щеке.       — Я люблю тебя.       Она смотрит на него и думает, что сейчас самое плохое время, чтобы впервые говорить это вслух. Потому и самое удачное.

***

      Саян, подвиснув с документами у ресепшн, замечает, как огонь в глазах от красного становится синим, когда Марта подходит и устало и, вроде бы, нехотя жалуется на боль в мышцах. Для неё, как для художницы, тремор — худшее наказание. Хмурясь, Адиль рассматривает её пальцы, а когда она забирает у него сигарету, целует их. Потом она утыкается носом ему в шею, и они стоят так, обнявшись, пока мимо проходят люди, проезжают машины, и проносится жизнь. Он почти теряет сознание от переутомления и запаха её волос.       — У меня сердце разрывается, — тихо говорит Крис, проследив за взглядом Сойки. — Еще эта песня его.       — Сами разберутся.       — Скорее разбегутся.       Он жмёт плечами.       — Нас не касается, к сожалению. Ты тут ничего не поделаешь.       — У него башню снесёт, — не предполагает, а предсказывает Бардаш наверняка, потому что знает, что всё кончится, и знает как.       Саян тяжело вздыхает, отдавая ключи от номеров, и перехватывая чемоданы. Не нужно быть провидцем. Они ничего не афишируют, но всё как на ладони.       — Уже сорвало.

***

      — Только не подсматривай.       — Если это не кружевное белье, я пас.       — Ты просто животное.       — Мяу.       Она отпускает его и смотрит на картину, будто есть шанс что-то изменить. В полумраке икеевских свечей звездное небо на холсте выглядит как чёрная дыра посреди реальности. Внизу гора со снежной шапкой. Это её ответ за все неозвученные вопросы. И Адиль не дурак.       Он медленно открывает глаза. Марта отворачивается, заламывая руки, чтобы его реакцию не видеть, а затем разрешает поцеловать себя в последний раз, хоть и получается как в первый.