***
Это произошло пять лет назад. В классе появился новенький — сутулый тощий мальчишка с глазами навыкате, носивший фамилию Викториано. От одного ее упоминания начинали скрипеть зубы: отец мальчика скупал земли фермеров, и лишившиеся земли работники шли устраиваться к нему. Дела он вел расчетливо, то есть, с точки зрения самих работников — бесчеловечно: отказывался от опустевших земель и увольнял тех, кто был слишком слаб для работы в поле. Когда сын богатого предпринимателя оказался среди сыновей и дочерей рабочих, отношение к нему стало отвратительным, едва прозвучало его имя. Поначалу Себ не обращал внимания на классовый конфликт, но мимо травли пройти не мог. Обстановка накалялась медленно: девочки игнорировали, мальчики бросали оскорбления. Рубен по большей части молчал, изредка давая саркастичные комментарии в ответ. Мальчики, чувствуя безнаказанность, наглели: угрожали, рвали тетради, преследовали. Бледнокожий аристократ переносил травлю со спокойным равнодушием. Спустя три месяца после перевода его избили. Всё произошло быстро. На первом уроке он сидел живой и целехонький, а на второй пришел в рваной рубашке. Руки покрывали пятна гематом, один глаз заплыл, из разбитой губы текла струйка крови. Но — и это поражало больше всего — Рубен остался холоден и невозмутим. Он сидел на первой парте и в упор смотрел на учителя, ожидая рассказа о столицах Европы. На любые вопросы об обидчиках отвечать он отказывался. Мальчика немедленно увели в медкабинет, и несколько дней его никто не видел. Вернулся в школу он почти зажившим, о страшном событии напоминал лишь шрамик на губе. Обидчики, впрочем, решили, что нежелание Викториано рассказывать о нападавших связано со страхом и снова собрались, чтобы наказать мальчика. Тогда-то и пришел Себ. Он шел по коридору и увидел, как двое одноклассников загоняют мальчика в угол. Юный испанец подошел сзади и свистнул, привлекая внимание. Едва один из них обернулся, как тут же получил по зубам кулаком. Удары приходились по чувствительным местам: живот, солнечное сплетение, лицо. Финальным аккордом стал удар коленом, когда Себ схватил оппонента за волосы и резко согнул пополам. Второй решил убраться сам, прихватив стонущего от боли друга. — Не думай, что ты мне нравишься, — тяжело дыша, произнес Себ, глядя на Рубена. — Я просто не люблю, когда двое идут на одного. — Gracias, * — тихо ответил он. — Ты знаешь испанский? — Пару слов, не больше. Над головами задребезжал звонок, возвещая о конце перемены. Шла контрольная по математике. Себ сидел на задней парте и смотрел на чистый лист. В углу он написал своё имя и номер задания — 1. Больше он из себя ничего выжать не мог и не собирался — боль и усталость волновали сильнее контрольной. Вдруг на парте очутилась сложенная вчетверо бумажка. Мальчик развернул ее и увидел полностью прорешанную работу. Внизу шла подпись: «Не думай, что ты мне нравишься. Я просто не люблю, когда кто-то тупит». С этого и началась их дружба. Начавшись как взаимовыгодное существование — безопасность в обмен на знания, она быстро переросла в настоящую дружбу. Выяснилось, что стремление Себастьяна к справедливости истекает из мечты стать полицейским. Рубен же мечтал стать врачом и практиковался клеить пластыри на друге. Шло время. Мальчики и девочки росли, превращаясь в юношей и девушек. Быстро брошенные влюбленные взгляды, долгие переписки, сплетни и интриги, первые поцелуи. Для некоторых стало неожиданностью, что девочкам не нравится, когда их обзывают и лезут к ним списать домашку, зато нравится, когда перед ними открывают двери и делают комплименты. Поэтому Рубен быстро оброс стайкой поклонниц, а Себастьян неожиданно для себя обнаружил, что ему такой расклад не нравится. Еще не ревность, но ядовитые ее ростки оплетали сердце, и чем дальше, тем больше их становилось.***
От воспоминаний заныли костяшки. Себ потер руки, утихомиривая боль. Рубен тем временем полоскал рубашку от мыльной пены. — Ты как девочка, — поддел Себастьян. — Не вижу ничего зазорного в том, чтобы следить за собой, — ответил музыкант, выжимая одежду. — Ваша рубашка, господин Кастелланос. — Он встряхнул ее и поднес на вытянутых руках. — Спасибо, конечно, — протянул испанец, — но в чем я домой пойду? — Я дам тебе свою футболку. — А я в нее влезу? — Влезешь. Я сплю в футболках на пару размеров больше. Они поднялись на второй этаж. Рубен вывесил мокрую рубашку за окно и, порывшись в ящиках, дал просторную белую футболку без принта. — Спасибо, — поблагодарил Себ, одеваясь. — Верну завтра. — Без проблем, — ответил Рубен, стараясь не пялиться на стройное тело друга. — Думаю, рубашка к завтрашнему дню высохнет. Рубашка действительно высохла. В школе состоялся обмен вещами, и после занятий каждый пошел к себе домой. Перед уходом Себ закрылся в туалете и переоделся. От рубашки веяло холодом и запахом мыла. Ему это нравилось: ощущение холода и запах чистоты напоминали о Викториано. Он словно обнимал испанца сзади, оплетя руками и прижавшись к спине. Рубен со всех ног бежал от автобусной остановки домой. Взлетел по ступенькам, ворвался в свою комнату и заперся изнутри. Тяжело дыша, он повалился на кровать и вынул из сумки футболку. Она пахла Себастьяном. Его телом, дезодорантом, сигаретами. Он словно был здесь, рядом, лежал, вольготно раскинувшись на кровати. Этой ночью Рубен спал именно в ней.***
Три года прошли незаметно. Им по восемнадцать, ветер пьянил сильнее вина, принося с собой надежды на светлое будущее. Бар на берегу моря, прилипчивая поп-музыка, алкоголь, одним словом — выпускной. Не тот, что с торжественной частью, когда рубашки еще выглажены, а на туфлях можно ходить устойчиво; нет, то был их личный выпускной. Настроение царило разное: кто-то плакал и обнимался, кто-то клялся в вечной дружбе и фолловил всех во всех соцсетях, в каких только мог найти уже бывших одноклассников, на лицах третьих читалось облегчение от того, что они больше никогда не соберутся вместе. Себастьян целенаправленно надирался. Он сидел на высоком барном стуле, повернувшись к стойке спиной, пил и смотрел, как Рубен разговаривает с одноклассницей. Просто ли говорит или флиртует — неясно, шум музыки заглушал голоса, но отравленное ревностью воображение утверждало — флиртует. К ним подошел парень, взял его за локоть и указал на Себастьяна. Тот развел руки, словно спрашивая: «Проблемы?». Рубен подошел к нему. — Выйдем на улицу. С возрастом внешность Викториано изменилась: цвет глаз стал насыщенным, а сами глаза — узкими. Скулы заострились, брови аккуратно очерчивали надбровные дуги, а взгляд едва ли не прибивал к стене. Нескладный мальчик вырос в изящного красавца, и он об этом знал. Себастьян изменился не так сильно. Ему повезло больше с внешностью — никаких нескладностей и непропорционально развитых черт, и оттого гормональная атака, ломавшая подростков, его почти не задела. — Нахуя? — грубо спросил Кастелланос. — Ты пьян. Тебе нужно проветриться, — тоном, не терпящим возражений, заявил Рубен. Себ пошел за ним. Некоторые смотрели вслед: пьяный испанец мог взбеситься от чего угодно, и только аристократ мог утихомирить его. Викториано утянул эмоциональную бомбу на пляж и сел на песок. — И чё дальше? — спросил Себ, падая рядом. — Ничего. Дай насладиться моментом. — Каким моментом? — Ты. Я. Море. Холодный соленый ветер развевал волосы. Запах моря заполнял легкие, вытесняя спертый воздух бара. Сгущались сумерки, вдалеке кричали чайки. Рубен услышал звук падения и обернулся посмотреть, что случилось. На песке лежал Себ, курил и смотрел в небо. — Пиздец ты страшный, на самом деле, — вдруг сказал он. — Девушкам нравлюсь, — обиженно ответил Викториано, поджав губы. — Я не про то. — Себ подложил руку под голову. — Знаешь, я чёт вспомнил, как мы познакомились. — Вечер воспоминаний? — усмехнулся Рубен. — Типа того. Я вспомнил, как ты пришел избитый. Почему ты не сказал, кто это сделал? — Ты задаешь этот вопрос уже восемь лет. — И может быть, — Себ ткнул его кулаком в спину, — я сегодня узнаю, почему? Рубен вздохнул и подтянул колени к груди. Повисла пауза. — Знаешь, в чем смысл травли? — наконец заговорил он. Речь шла медленно, неохотно. — В психологическом абьюзе. В том, чтобы унизить человека, лишить воли, убедить, что он ничтожен. Но Клайв, Джон и Крис — а в первый раз это были они — опоздали. Мой отец куда лучший абьюзер. — Он с прищуром смотрел в море. Вода темнела, и ударяющиеся о берег волны казались угрожающими. — А избили они меня просто от бессилия. Я не ломался от их слов, и они перешли к действиям. Но слышать их оскорбления было просто… смешно. И я решил: черт с ними, пусть творят, что хотят. Тогда я просто не мог сформулировать это внятно. Они вновь замолчали. Себ осмысливал услышанное. — Не помню, чтобы ты жаловался на отца. — Он щелчком выбросил окурок. — О, это первое, чему тебя учат, если тебе не повезло родиться в такой семье, как моя. Никому никогда ни на что не жалуйся. Твои проблемы — только твои. Себастьян сел и прижался к нему. — Что он тебе говорил? — Неважно. — Нет, ты уже начал. Так что давай. — Я не думаю, что это действ… Себ обнял его. Теплые объятия укрывали от холодного ветра. — Рассказывай, или не выпущу. Викториано вздохнул еще сильнее. — В основном, что ему жаль иметь такого сына, как я. Что я — главное разочарование его жизни. Что я безнадежен. Думаю, направление мысли ты понял. Иногда я хотел его убить, и если бы не Лаура… — То что? — То я бы так и сделал. Он избегал смотреть на Кастелланоса и пристально рассматривал свои руки. — Мне жаль, — тихо произнес Себастьян. — Всё нормально. Себ разомкнул объятия и поднялся. — Идём. — Куда? — Вначале я набью Клайву, Джону и Крису их наглые ебала, а потом мы нажремся. План пришлось менять на ходу, отряхивая песчинки с одежды и выметая их из волос. С трудом Рубен отговорил Себастьяна от драки. Они незаметно проскользнули мимо одноклассников и дошли до парковки в пятистах метрах от пляжа. В глубине бетонной коробки стоял старенький Форд, который отец Рубена отдал ему на растерзание. Парни засели на заднем сиденье, поставив между собой бутылки. Из окошка задней двери открывался вид на тускло освещенную парковку, и дальше — на море. Бар остался в стороне. Темнело быстро, и вода казалась чёрной. — После школы в Кримсон-сити? — спросил Себ, открывая бутылку. — Да, — задумчиво ответил Рубен, рассматривая море. — Отец уже договорился, буду помимо учебы проходить практику в «Маяке». — Клёво. — Это психиатрическая лечебница. И я смутно подозреваю, что отец запихнул меня туда специально. — Не очень клёво, — прокомментировал Себ, протягивая бутылку. В ней оказалось тёмное пиво. Рубен глотнул и чуть сморщился, когда пузырьки ударили в нос. — Ты тоже в Кримсон? — Половина школы в Кримсон, — рассмеялся Себ. — Единственный крупный город здесь, понятное дело, что все туда валят. — Как ты думаешь, мы там часто будем встречаться? — Рубен посмотрел на него. — Надеюсь, что да, — ответил испанец, отводя взгляд. — В крайнем случае, лягу в больничку с шизофренией, чтобы наверняка. — С такими вещами не шутят. — А я и не шучу. Воздух становился спертым. Рубен перегнулся через сиденье и открыл окно рядом с водительским. — Могу я быть откровенен? — спросил он. Он сидел, держась неестественно прямо. — Естес-с-сна. — Ты мне нравишься. Не только как друг. — Он теребил пуговку на манжете рубашки, избегая смотреть влево, где сидел Себ. — Хах, — только и ответил испанец. — Причем давно. Я… у меня… — он сглотнул. — У меня ни с одной девушкой не заходило дальше поцелуя. — А у меня заходило. И знаешь, секс переоценен. По крайней мере… — Себ икнул. — С-сука! Короче, всё, что говорили парни про то, как они своих девок во всех позах жарят — пиздеж чистой воды. — Но с парнями у тебя ничего не было, — тихо ответил Викториано, потупив взгляд. — Просто… если ты против, то мы расстанемся и никогда не встретимся в Кримсон-сити. Потому что я так больше не могу. Он посмотрел на Себа, ожидая потока брани и даже удара по лицу, но наткнулся на серьезный внимательный взгляд. — Помнишь, ты мне как-то футболку свою дал на день? — Да, — удивленно ответил Рубен. — Ты дрочил в нее после того, как я ее тебе отдал? — Что?! Ты с ума сошел такое спрашивать?! — Я бы так и сделал, — с ухмылкой заявил Себ. — Хотя… — он сделал вид, что задумался. — Я так и делал. Да. Та рубашка была моей любимой. — О боже, — только и сказал Рубен. — Знаешь, — Себ наклонился к нему, и блондина обдало запахом алкоголя, — я был бы не против, если бы ты повторил это еще раз. Между ними было десять сантиметров. Рубен потянулся и коснулся губами его губ. Терпкий вкус алкоголя и сигарет заполонил рот вместе с языком Себа. Испанец притянул парня за пояс и посадил себе на колени. Бутылки со звоном упали на пол. Открытая бутылка с пивом опасно покачнулась на сиденье, но осталась стоять. — Вместе поедем в Кримсон, — прошептал он, расстегивая молнию на темных брюках Викториано. — И хер ты где от меня скроешься. — Нас могут обнаружить здесь, — робко заметил Рубен. Уверенность и холодность исчезли, оставив место робости и неуверенности. И, если уж на то дело пошло, его отношения действительно не заходили дальше поцелуев. — Тебе ли не похуй? Лучше поцелуй меня. — Ты грубый, — с улыбкой ответил он, наклоняясь. Сильные руки стянули брюки вниз. Тяжелая пряжка ремня ударилась о бедро — не больно, но в момент, когда чувства обострены, ощущается особенно сильно. Себ дразнил парня, проводя пальцами по тонкой ткани белья и не спеша стягивать его. Викториано непроизвольно качнул бедрами и, ощутив, как внизу живота стянуло, продолжил раскачиваться, создавая ритм. Шея и спина ныли от неудобной позы, но постепенно нарастающее возбуждение брало верх. Себ стянул трусы и взял в руку твердеющий член. Блондин разомкнул поцелуй и выпрямился, прогибая спину. Тонкая ниточка слюны, шедшая от сомкнутых губ, разорвалась в воздухе. На заднем сидении машины не хватало места, и Рубену пришлось лечь на парня. В ту же секунду он выгнулся, чувствуя, как палец скользит по головке. — Ты такой чувствительный, — тихо произнес Себ. — Я знаю, — ответил Рубен, пытаясь придать голосу уверенности. Попытка с треском провалилась. Себ напоследок провел по смазанной головке, обхватил член и оттянул вместе с кожей вниз. После пары движений вверх-вниз он подобрал ритм и принялся надрачивать. — А т-ты знаешь, что делать, — вскользь заметил Викториано, подавляя стон. Он всё ещё пытался сохранить лицо и не расплыться в блаженной улыбке. — Ты не представляешь, сколько порнухи я пересмотрел, представляя нас. Открытое окно не спасало. Пар конденсировался на стеклах, скрывая парней от посторонних глаз. Себастьяна мутило от нехватки кислорода и выпивки, голова болела, мышцы затекли, но он не мог остановиться. Не сейчас, когда мистер Благовоспитанность тихо постанывал от удовольствия. Он почувствовал, как теплая сперма ударяет в ладонь. Блондин застыл в экстазе как каменная статуя и тут же обмяк. Кое-как слез с Себа, оделся, пересел на водительское и достал из бардачка пачку сухих салфеток. Вытащив дрожащими руками половину, он бросил ее Кастелланосу на заднее сиденье. — Поедем? — Куда? — спросил Себ, вытирая руки. — Куда-нибудь, — с переднего сиденья раздался шорох снимаемой одежды и треск разрываемой бумаги. — С тобой хоть в ад. Себ, прихватив открытую бутылку, пересел на переднее сиденье в тот момент, когда Рубен застегивал ремень. Комок бумаги валялся под ногами. Они пристегнулись и уехали прочь от моря, бара и надоевших одноклассников. Новая жизнь для них началась прямо сейчас.